На день погребения моего - Томас Пинчон

обычно принимали это за храбрость.

В данный момент на британской стороне патио разгорелся спор, доносившийся во все уголки отеля, одна из заурядных еженедельных ссор Хафкорта и Муштака, его многолетнего коллеги, чья свирепость в бою была уже легендарной, по крайней мере, среди тех, кто, сбитый с толку скромностью его масштабов, рискнул и после этого как-то уцелел.

 — Чушь, Муштак, тебе нужно расслабиться, парень, лучше выпей, о, прости, твоя религия, благочестие запрещает алкоголь, не так ли, вылетело из головы, конечно...

— Сэр, приберегите это пустословие штабного колледжа для своего долготерпеливого и намного лучше информированного коадъютора. Кажется, я снова должен вам напомнить, что времени становится всё меньше. Прекратив свои праздные шалости у подножия Тянь-Шаня, сейчас «Большая Игра», если верить рапортам, движется на запад, в Такла-Макан, где ее миссия очевидна для последнего вора верблюдов.

 — О, давай притащим туда пушку системы Гатлинга! Да, и будем надеяться, что этот злонамеренный аэростат как раз будет пролетать над нами! Возможно, нам удастся сделать один-два удачных выстрела! Если, конечно, ты не порекомендуешь телеграфировать в Симлу и попросить несколько полков? Наши возможности, Муштак, смущающе ограничены, и не все они реализуемы с практической точки зрения, но, послушай, твои зубы —  раньше они не были такого цвета, да?

—  Последние события заставили меня снова начать жевать бетель, сэр. Должен сказать, это гораздо полезнее для здоровья, чем алкоголь.

  — А я всё никак не мог понять, почему ты плюешься.

— Больше похоже на рвоту, хотя, вероятно, более сдержанно.

Они переглянулись, в это время из апартаментов полковника Прокладки раздавался грохот местных инструментов и смех, громкость и постоянство которого не могли искупить почти полное отсутствие веселья.

Русский полковник окружил себя группой сорвиголов, у каждого —  своя история внезапного отстранения от обязанностей с западной стороны Урала и перевода сюда, в город, в котором они уже контролировали все доступные воображению формы порока, а также и те, которые были недоступны где-либо еще — его личный A.D.C, или личный адъютант, Клопский, например, доставлял из Шанхая и монтировал оригинальные механические устройства с паровым двигателем, освещавшиеся керосиновыми лампами ярче и современнее тех, которые можно было отыскать в Европе, по проекту они полностью окружали оператора у панели управления, различные, но не совсем естественные цвета, панорама являющая собой серию так называемых Китайских Энигмат, столь обворожительных в своей мимикрии чередующихся миров, что любые порывы к невинной игре довольно скоро были низведены к бесконтрольной привычке, несметное количество душ пошло в добровольную кабалу к этому хитроумному устройству, как любой курильщик опиума идет в кабалу к своей трубке.

 — Какой в этом вред? —  пожимал плечами Клопски. — Одна жалкая копейка за раз — это не азартная игра, во всяком случае — не азартная игра в нашем понимании этого слова.

  — Но ваши киоски, — возразил Зипягин. — Особенно на базаре...

 — Вы - просто деревенский брюзга, Григорий Николаевич. Это не нанесет никакого вреда вашему сектору, судя по тому, что мне говорили ваши девушки.

  — Которых вы навещаете? ** твою мать, я бы особо не верил тому, что они говорят.

Они обменялись социальными гримасами, похожими на улыбки. Они собрались на захудалом застолье для еженощной моральной тренировки в абсолютно незаконной рюмочной далеко за пределами города, почти монополизировав заведение, если не считать нескольких кутящих украдкой местных жителей.

— Торговля опиумом идет на спад, совсем никакая. Всем выгода от этих «китайских» штучек, в том числе — бесчисленным имамам.

  —  Думаю, они имеют право на проценты.

 — Они обратят вас в свою веру, это столь несомненно, что никто не решится держать пари.

  — На самом деле у меня были краткие эксперименты с исламом...

—  Ваня, я думал, все мы друг друга знаем. Когда это было? Ты ушел в пустыню и начал вертеться? Твой разум разлетелся во всех направлениях сразу?

— Это было сразу после получения письма от Федоры. А потом еще этот кавалерийский жулик Путянин сказал, что обладал ею в Санкт-Петербурге как раз перед нашим отплытием...

  —  Припоминаю, ты преследовал его с гранатой в руке...

  — Он достал пистолет.

  — Пистолет был нацелен в его собственную голову, Ваня.

— Пошел ты на ***, откуда ты можешь знать? Ты был первым, кого я встретил за дверью.

Основной причиной беспокойства в этом раю позора был пророк, известный здесь под именем «Дузра», действующий где-то на севере, движимый, естественно, по словам людей, плохо понимавшим его идею, «безумием» пустыни.

 Как зачастую случалось здесь, он превратился в живую частицу пустыни — жестокий, целомудренный, не запятнанный рефлексией. Нельзя было с точностью сказать, как это произошло — наследственное безумие, тайные агенты из-за одного из горизонтов, влияние шамана поближе к дому — в один прекрасный день, хотя он никогда носу не высовывал из пустыни Такла-Макан, он объявил, словно побывав на высоте, не достижимой где-либо на Земле, о беспощадно подробном видении северной Евразии, о потоке света, врывающегося единой грандиозной радугой с запада Манчжурии в Венгрию, о беспредельности, которую нужно спасти от Ислама, Буддизма, Социал-Демократии и Христианства и объединить под властью единого Шаманского правителя — не его самого, а «Того, кто грядет».

Обнаружение Дузрой пулемета Максима модели IV, о чем подполковник Хафкорт надлежащим образом телеграфировал в Уайтхолл (открытым текстом, к их досаде) «едва ли можно было назвать среди вселяющих надежду событий в свете Пан-Туранских надежд». Отдаленные ламаистские монастыри, движущиеся караваны, телеграфные станции у значимых скважин начали падать, скошенные неумолимой ударной волной откровения, которое до тех пор мало кто, если вообще кто-либо, понимал, а многие просто объясняли всё известным пристрастием Дузры к опиуму, марихуане и различным местным сивушным маслам, по отдельности или в сочетаниях, обладающим названиями и безымянным. Интересы Англии, России, Японии и Китая в этом регионе, не говоря уж о Германии и Исламе, в глазах многих были переплетены уже слишком замысловато, чтобы можно было следить за развитием событий. Теперь, когда к Большой Игре присоединился еще один игрок —  Пан-Тюркизм, помилуйте, уровень запутанности для многих кукловодов Внутренней Азии стал слишком ужасающ, психические дефекты в конторе полковника Прокладки оказались, возможно, наиболее наглядными — все эти полуночные взрывы, таинственные случаи галлюцинаций, подлинная невидимость и уходы без предупреждения с истошным воем через арки из грязи на просторы, где разгуливал