Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— Шарапов! — зарычал я. — Я его схватил, Шарапов, тащи наручники!

Воришка попытался вырваться, но я просто придавил его своим массивным телом и заставил рухнуть на пол. Он взвизгнул — все-таки туша у редактора Кашеварова была внушительной — и, не удержавшись, растянулся на деревянной решетке. На шум выбежали мужики из парной и гардеробщица.

— Что случилось? Что такое?

— Все в порядке, граждане! — ответил я. — Вызывайте милицию!

И с силой приложил выматерившегося вора мордой.

Глава 21.

Преступника мы совместными усилиями скрутили простынями, и теперь он сидел на полу с разбитым лицом, злобно зыркая на всех глазами. Милиция, по словам гардеробщицы, уже ехала, и нам нужно было дождаться стражей порядка.

— Совсем обнаглели, сволочи! — возмущался тот самый посетитель, который читал газету и стоял первым в очереди к моей шайке. — Уже в баню сходить не дают!

— У меня зятя так же обокрали, — подхватил подтянутый седовласый старик с военной выправкой.

— Куда милиция смотрит? — возмущался интеллигент в круглых очках.

Народ, как станут говорить в двадцать первом веке, «знатно бомбило». Кто-то вспомнил, как в послевоенные годы воры не гнушались даже мылом и тазиками, другой помянул Сталина с Берией, после чего наш задержанный съежился. Как будто к обоим историческим деятелям имел собственные претензии.

— Так, граждане! — дверь в предбанник отворилась, и в помещение вошли двое в милицейской форме. — Где подозреваемый?

— А вот он сидит, — я махнул рукой на скрученного простынями воришку.

— Ба! — воскликнул с улыбкой широкий парень с погонами старшего сержанта. — Знакомые все лица! Корявый, ты по шконке соскучился, что ли? Так это мы с радостью обеспечим! Никак на путь исправления вставать не хочешь!

— Одеться дайте, волки позорные, — пробурчал тот, кого милиционер назвал Корявым. Причем «волки» он произнес с ударением на второй слог, на «и».

— Да тут жарко, — заботливо произнес старший сержант. — Посиди так пока, а мы у граждан заявления примем. Кого он тут успел обокрасть?

— Меня, — отозвался я. — И, возможно, еще пару человек.

— Ко мне в карманы залез! — раздался голос.

— У меня тоже порылся!

Я даже присвистнул — этот ловкач действительно успел не только меня обшарить, но и других посетителей. Явный профессионал своего сомнительного дела.

— Вот этот меня ударил, — Корявый кивнул на меня, словно ища поддержки у милиционеров.

— Это правда? — строгим голосом уточнил старший сержант и незаметно подмигнул.

— Пришлось, — я не стал обманывать. — Проверьте карманы его пиджака, он туда тянулся, не исключено, что там нож.

— А вот это в корне меняет дело, — милиционер повернулся к бандиту и посмотрел на него совсем другими глазами. — Петренко, проверь.

Второй милиционер, молча кивнув, обыскал по моей подсказке карманы Корявого и вытащил оттуда огромное остро заточенное шило.

— Вот и все, — с каменным лицом сообщил старший сержант моментально поникшему вору. — Так бы легко отделался, а с оружием отъедешь теперь по полной программе. А вам, гражданин, и всем, кто помогал, объявляется благодарность от лица советской милиции. Вы помогли задержать опасного рецидивиста, который недавно освободился из мест лишения свободы — Сеньку Корявого.

Милиционер крепко пожал мне руку, а потом всех потерпевших пригласили писать заявления на еще более сникшего вора. Так завершился мой пятничный вечер. И не скажу, что плохо! Во-первых, я все-таки смыл с себя остатки красителя, а во-вторых, в моей голове созрел план сразу двух материалов: заметки о банной преступности и очерка о банной культуре.

Этим я и займусь на досуге. Если так и дальше пойдут дела, то следующий номер газеты будет готов и собран еще до выхода текущего.

Лишь бы не вышло какой-нибудь чертовщины.

* * *

Остаток вечера я решил провести в лучших отечественных традициях — дома перед телевизором. Погода испортилась, лил уже настоящий осенний дождь, противный и холодный. А потому я запланировал совместить приятное с полезным: отдохнуть, набраться сил и восполнить пробелы в знаниях об эпохе, в которой очутился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Для начала я приготовил себе ужин — настоящую жареную картошку на настоящем подсолнечном масле! С невероятно одуряющим ароматом! Еще бы соленый огурчик из бочки, как в детстве, когда мы с родителями ходили на городской рынок. Кстати, если завтра-послезавтра погода позволит, как раз можно будет его посетить. Купить колхозных продуктов, да и в целом посмотреть, что и как, послушать народ.

А пока я самозабвенно вдыхал божественный аромат шкворчащих нарезанных корнеплодов, неся к покрытому клеенкой столу закопченную сковородку. Поначалу, кстати, возник легкий конфуз: она была без ручки, и я уж было подумал, что придется идти в хозяйственный магазин за новой. Но потом вспомнил, как раньше готовила мама, и, порывшись в кухонном столе, нашел чапельник. Ту самую съемную ручку для сковородок. Очень удобно, кстати, когда у тебя на малюсенькой плите их много, и ты по очереди снимаешь или ставишь их при помощи этого чапельника.

Сковороду я водрузил на специальную металлическую подставку на ножках — таких тоже было много в нашем доме в восьмидесятых и даже в начале девяностых. Это потом появились пробковые кружки и квадратики, а в те времена пользовались кондовыми, но такими милыми вещицами.

Так что я, сжевав жареную картошку с ноздреватой черняшечкой и запив это все черным грузинским чаем, улегся перед телевизором. Рядом пристроился Васька, которому тоже досталось от моего ужина — вот ведь неприхотливый советский кот, даже картошку ест!

А на экране «Радуги» тем временем началась программа «Время». Там еще раз обсудили недавнюю встречу Горбачева и Рейгана, потом рассказали об отважном докторе Хайдере, продолжающем свою голодовку возле Белого дома в Вашингтоне. Напомнив, что знаменитый астрофизик требует ядерного разоружения, ведущий перешел к новостям из чернобыльской зоны. Там уже подходило к концу строительство объекта «Укрытие», и его вот-вот должны были ввести в эксплуатацию.

Почувствовав, что вот-вот усну, я сомнамбулой добрел до «ящика» и, выключив его, вернулся в постель. Не тут-то было! За окном вдруг забренчала гитара, и юношеский голос затянул: «о-о-о-о, но это не любовь»[1]. Пел парень неплохо, но из-за того, что отчаянно пытался скопировать манеру Виктора Цоя, в итоге получалось ужасно. Видимо, не я один был такого мнения, потому что кто-то из соседей вежливо попросил музыканта удалиться. Тот что-то неразборчиво пробурчал в ответ, и гитара стихла. Интересно, какой вообще смысл сидеть поздним октябрьским вечером под дождем? Во-первых, инструмент намокнет, а во-вторых, сам гитарист рискует подхватить пневмонию.

Мне даже стало интересно, и я, в очередной раз поднявшись с кровати, подошел к окошку. Дождь по-прежнему лил, на улице было промозгло, но теперь мне хотя бы стало понятно, что неизвестный парень все же оказался предусмотрителен. Я как-то не обращал внимания, что во дворе моего дома на краю детской площадки расположился прикрывающий песочницу навес-«грибок», раскрашенный под мухомор. Там и прятался от непогоды музыкант.

Я уж было решил, что он тихо посидит и уйдет, но тут на сцене появились новые действующие лица. Трое парней, которым тоже почему-то не сиделось дома, уверенным шагом направились к детскому «грибку». Одеты они были в одинаковые кожаные куртки и широкие штаны в черно-белую клетку. Головы их прикрывали кепки-восьмиклинки. И если я что-то понимаю в уличной жизни, то парня с гитарой сейчас, скорее всего, будут бить.

В такие моменты человек со стороны становится перед выбором: притвориться, что его нет, и спрятаться в раковину или рискнуть. Лично я с детства привык вступаться за тех, кого лупят толпой. С друзьями у нас в этом плане было полное взаимопонимание, и мы даже несколько раз вступали в схватку с гребцами, чья тренировочная база располагалась на берегу Любицы. Те приняли нашу сплоченность с уважением и перестали трогать, мы даже потом вместе купались. А потому и сейчас передо мной не стоял вопрос, вмешиваться в намечавшуюся драку или же отступить.