Исторический материализм - Герман Гортер

«Следовательно, отношение социализма и религии прямо обратное тому, каким его представляют наши противники–богословы. Мы приводим рабочих к отпадению от их прежней веры не проповедью нашей теории, исторического материализма, — нет, они утрачивают свою веру уже благодаря внимательному знакомству с общественными взаимоотношениями, осязательно показывающему им, что уничтожение нужды — достижимая цель. Потребность все в более углубленном понимании этих общественных связей приводит их к изучению историко–материалистических сочинений наших великих теоретиков. Но эти сочинения не производят на них антирелигиозного действия, потому что веры у них и без того уже нет; наоборот, они приводят к оценке религии, как исторически правомерного явления, которое исчезнет лишь при условиях, имеющих сложиться в будущем. Следовательно, эта теория предостерегает нас от того, чтобы придавать идеологическим разногласиям существенное значение, нашу экономическую цель она выдвигает на первый план, как единственно существенное, что и выражается в практическом требовании: религия — частное дело».

Второе возражение.

Но почему же в таком случае, раз старые производственные отношения должны уступить место новым, еще так долго сохраняются старые религии?

На этот вопрос необходимо дать ответ, потому что наши противники пользуются этим фактом, как возражением против нас. Ответ не представляет затруднений.

Во–первых, старый способ производства никогда не отмирает разом. В прежние столетия отмирание происходило до чрезвычайности медленно, и даже теперь, когда крупная промышленность так быстро вытесняет старую технику, проходит очень продолжительное время, пока не исчезнет мелкое производство. Следовательно, еще очень долго остается достаточный простор для старой религии.

Во–вторых, человеческий дух отличается инертностью. Хотя бы тело уже находилось в новых отношениях труда, мысль недостаточно быстро воспринимает новые формы. Традиция, предание оказывает давление на мозг живых. Рабочий легко может наблюдать это на окружающих. Вот два человека на одной и той же фабрике, с одинаковой нуждой, в одинаковой бедности. И тем не менее один слабый, тупой человек, который не хочет борьбы; он не может усвоить свободного мышления и следует за священником в политике, в религии, в профессиональном союзе. А другой — полон жизни, весь — жажда борьбы; вечно он говорит, вечно пропагандирует, вечно возбуждает. Ни бога, ни хозяина, — вот его лозунг.

Кроме различий в темпераменте, здесь оказывает свое действие традиция. Католицизм, как бы ни приспособлялся он к новым формам, является религией, соответствующей старым отношениям. Тем не менее, по инертности, присущей как материи, так и идеям, он все еще упорно держится. После того, как известный способ производства погибает, иногда еще долго удается находить старые сухие цветы.

В–третьих, новые, поднимающиеся классы и классы, которым угрожает опасность, действуют таким образом, что еще на долгое время сохраняется старый строй их мышления. Раньше, когда классовая борьба велась в религиозных формах, с религиозными лозунгами, у поднимающегося класса, стремившегося к иным общественным отношениям, чем правящий класс, часто была и новая религия, соответствовавшая тому, что он считал хорошим, справедливым и истинным. Так, например, кальвинизм сначала был религией бунтовщиков. Но потом, когда поднимающемуся классу удавалось оттеснить старый класс и сделаться господствующим, он и свою религию делал господствующей религией; он навязывал ее другим, но вместе с тем ее революционный характер превращал в консервативный; в ней находили себе выражение новые отношения самого класса. Так, например, христианство, — некогда религия бедных и неимущих, в эту эпоху еще очень немногосложная, просто религия любви и взаимной помощи, — сделавшись официальной церковью, превратилось в очень запутанную систему догматов, обрядов, в систему иерархии и эксплуатации, очень мало напоминавшую первоначальное христианство. Класс, который приходит к власти и вступает в новые отношения, просто изменяет сущность религии и превращает ее из средства борьбы в средство угнетения.

Это мы наблюдаем и в наши дни.

С того времени, как христианство сделалось религией господствующих классов, оставивших наслаждения на свою долю, они внушали угнетенным и применяли против угнетенных требование преданности, смирения и неизменного терпения, — именно эту часть учения Иисуса. Когда же сами имущие классы, как, например, кальвинисты и другие протестанты, были революционными классами, для самих себя они проповедовали не терпение, а борьбу. Теперь же, когда в антагонизме с ними выдвигается класс, который хочет не терпеть, а бороться, пока он не победит, тогда все, в том числе и революционные раньше секты, опять пользуются религией терпения для того, чтобы удержать в стороне от борьбы хотя бы некоторую часть поднимающихся классов.

В виду этого нисколько неудивительно, что благодаря объединенному действию еще сохраняющихся старых производственных отношений, традиции и классового господства старая религия так долго сохраняет живучесть и силу. Если же в ней уже не остается богатой внутренней жизни, если она напоминает скорее какой–то окаменелый остаток, то это тоже нисколько не удивит нас, так как мы теперь знаем, что и религия возникла из общества.

G. Искусство.

Мы можем только вкратце коснуться этой области, так как рабочие, к сожалению, еще не проникли в нее.

Но следующие соображения и несколько примеров в состоянии выяснить, что здесь, как раз здесь наша теория остается в силе.

Искусство есть жизнь чувства, представляемая посредством линий, красок или звуков. И ничего человек не чувствует сильнее, чем человека. А потому и искусство должно изменяться по мере того, как изменяются взаимные отношения между людьми.

В качестве примера может служить следующее.

Индивидуум буржуазного общества — одинок и находится во власти производства и продуктов. Это неизбежно проявляется в его искусстве; и, действительно, это обнаруживается со времен греческого буржуазного искусства и до наших дней.

Индивидуум социалистического общества чувствует свое единство со всеми, благодаря всем обладает силой и вместе со всеми подчиняет производство и продукты. Это некогда должно проявиться в искусстве; чувство господства, свободы, счастья со всеми тогда должно и найдет проявление, и это тем несомненнее, что в общественном человеке живет стремление к проявлению вовне. Но это искусство будет отличаться от буржуазного так же, как социалистический индивидуум от буржуазного, т.е. как небо от земли. И это различие будет вызвано тем, — есть ли еще необходимость повторять это? — что производственные отношения, основывающиеся теперь на частной собственности и наемном труде, тогда будут покоиться на коллективной собственности и коллективном труде.

VI. Заключение

Таким образом, мы разрешили задачу, поставленную перед нами. Посмотрим еще раз, что у нас получилось.

Мы видели, что наука, право, политика, нравы, религия, философия, искусство изменяются изменением производственных отношений, которые в свою очередь изменяются благодаря развитию техники.

Мы нашли подтверждение этому в ряде совершенно простых, всеобще известных, но очень важных по своему значению примеров, охватывающих целые классы и народы.

Само собою разумеется, мы не можем увеличивать наши доказательства до бесконечности, и, несомненно, существуют в истории такие отделы, что, если от нас потребуют для них историко–материалистического объяснения, мы почувствуем затруднение: ведь наши знания недостаточны для того, чтобы объяснить все, что только взбредет нашим противникам в голову. Но как раз потому мы и взяли такие многообъемлющие примеры: если они при своем огромном объеме правильны, то едва ли возможно сомневаться в правильности теории.

Кроме того, наши товарищи, прежде всего в Германии, но затем и в других странах, применяли исторический материализм во всех областях истории с таким блестящим успехом, что мы спокойно можем сказать: опыт подтвердил правильность этой части теории Маркса.

Далее, мы видели, что в историческом материализме отнюдь не следует видеть просто форму, в которую остается только втиснуть исторические вопросы. Дело надо начинать изучением. Если мы хотим знать, как возникло то явление, что известный класс, известный народ мыслит определенным образом, здесь нельзя просто сказать: превосходно, способ производства был таков–то, следовательно, он и породил такое мышление. Тогда были бы неизбежны частые ошибки, потому что часто бывает, что одна и та же техника порождает у одного народа совершенно иное мышление, чем у другого, — как и различные способы производства у различных народов могут опираться на одинаковую технику. Мы должны изучить и другие факторы: политическую историю народа, климат, географическое положение, которые наряду с техникой тоже оказывают свое влияние на способ производства и мышление. Только когда мы познакомимся с другими факторами, только тогда, в этой обстановке, во всем блеске и проявляется исторический материализм.