Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы так говорите обо всем, будто были в центре событий.
— Что такое воображение — знаете? — Шуликов, не мигая, глядел в глаза Владимиру. — Очень живо умею представлять себя на месте других людей. Это качество развито у меня с детства. Минувшую ночь, узнав обо всем, что произошло, я пытался представить себя на месте Петра Петровича Шмидта. И если моя интуиция меня не подводит, он готов к решительным действиям. Но мы идем не в ту сторону. Надо возвращаться к Графской пристани. Оттуда Большой рейд виден лучше всего. Вообще же спал я сегодня плохо. Много раз вскакивал в холодном поту. Привиделся мне и граммофонщик Попков. Он прижимал руки к груди и взывал: «Люди! Музыка у каждого должна звучать внутри, в душе!» А сейчас сна ни в одном глазу. Готов к трудам и заботам. Интересно, где сейчас Александр Иванович?
Фабрикант устриц явился в гостиницу ранним утром, принес с собой пачку итальянской бумаги, карандаши и обещанный этюдник. И сам же вызвался этот этюдник носить во время сегодняшней прогулки по городу.
— Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок? — откликнулся Александр, бреясь. — Это пожелание больше относится к вам, Венедикт Андреевич. Поберегите себя. Что же касается Владимира, то он на посту. И пост его внизу, на Графской пристани. Впрочем, у вас еще есть время для небольшого променада. Час или полтора.
— А могу я побыть вместе с Владимиром на пристани?
— Ваша воля. Но не обязанность и не долг.
— Раз моя воля — остаюсь здесь.
Александр ушел, а Владимир с Шуликовым с полчаса бродили по городу.
Закрытые жалюзи магазинов на Большой Морской и Нахимовском проспекте. Шепчущиеся под ветром деревья Исторического бульвара. Из-за угла вынырнул трамвай, полный матросов. На задней, открытой площадке был укреплен лозунг: «Да здравствует демократическая социалистическая Россия!» Трамвай полз медленно. Владимир с Шуликовым без труда догнали его, сели на ходу и проехали остановки полторы.
Весь берег от купален до пристани Российского общества пароходства был полон народа.
Сквозь толпу пробрались к самой пристани. На рейде происходило нечто необычное. Откуда ни возьмись, возник маленький неуклюжий портовый катер, который держал курс прямо на «Очаков».
— Парламентарии для переговоров.
— Никакие не парламентарии. Замки для орудий и заряды Шмидту везут.
— Кто?
— Свои же, матросы.
— Если «Очаков» и «Пантелеймон» получат припасы, они смогут ударить по «Бугу». А там на борту боевые мины. Так бабахнет, что полгорода разнесет.
— Дан ультиматум — на размышление час сроку. Царь телеграмму прислал. Если сдадутся, обещает прощение.
— Басни. Прощения не бывает, и вообще незачем восставать, если затем намерен каяться.
У причала в том месте, откуда только что отчалил катер, собралась толпа. Несколько человек с красными бантами на пальто и пиджаках сгружали какие-то ящики прямо на пристань. Возможно, это был груз для второго рейса катера.
— Наташа! Поспешите! — кричали из толпы. — Время сейчас — все!
Владимир, не отрываясь, смотрел на катер. Ему показалось, что он узнал знакомое лицо, высокую шею, уложенные на затылке тяжелым узлом косы. Да, конечно же, это была Людмила. Он не мог ошибиться.
— Что с вами? Вы испугались?
— Подождите! — оборвал Шуликова Владимир. — Подождите… Что это за катер и куда он плывет? Кто на нем?
— К «Очакову». Слышите, кричат, чтобы поспешили доставить снаряды. Может быть, и замки к орудиям везут. А это значит, что «Очаков» сможет принять бой в случае нападения на него. А кто на катере? Не знаю. Какие-то решительные люди, которым все нипочем.
Катер покачивало на пологих волнах. Казалось, он двигается слишком медленно и расстояние между ним и «Очаковым» почти не сокращается.
Но это все же был лишь обман зрения, потому что узкая полоска свинцово-серой воды между пристанью и кормой катера с каждой минутой становилась все шире и шире. Катер уходил все мористее по направлению к «Очакову».
— Да, это, конечно, она. Только бы не начали стрелять! — сказал вслух Владимир и, обращаясь к Шуликову, спросил: — У вас есть с собой какое-нибудь оружие?
— Лишь «монтекрист», — ответил фабрикант устриц, показывая маленький пистолет, которым любили баловаться гимназисты старших классов. — Если что-нибудь начнется, нам с вами лучше укрыться в гостинице. Уж не собираетесь ли вы лично вступить в перестрелку с флотом и войсками? Впрочем, думаю, до огня не дойдет.
— Почему?
— Силы с двух сторон примерно равны. Половина кораблей подняла красные флаги. Остальные выжидают. А на берегу, сами понимаете, ничего не разобрать. Глядите, вон пришел еще отряд с красными бантами. Портовые рабочие. Человек тридцать, если не больше.
— Да, но прибывают и солдаты. Целая рота.
— Белостокский полк, судя по форме, — согласился Шуликов. — Еще неизвестно, на чьей они стороне. Впрочем, красных бантов не вижу. Все равно повода для волнения нет. Мне кажется, наступило то самое мгновение, которое и называют равновесием сил. Сейчас никто не решится на первый выстрел. Вы слышите, какая тишина? Просто удивительно. Ведь на пристани масса народа.
Владимир бросился к парню с бантом на лацкане плаща.
— Друг, вы не знаете, с кем солдаты?
— Да уж не с нами.
— Но они пришли без офицеров.
— Что с тобой, парень? Ослеп? Офицеры тут как тут. Вон и полковник спешит.
Владимир помчал ко входу в «Кист». Почти силой вырвал у портье телефонный аппарат.
— Барышня! — закричал он, услышав в наушнике голос телефонистки. — Морские казармы! Срочно!
— Велено не соединять! — ответила телефонистка.
— Кто велел?
— Больше не звоните. — Сухой щелчок в наушнике.
Владимир вернулся на пристань.
С крейсера махали руками, что-то кричали тем, кто находился на катере. А сам катер, неуклюже переваливаясь с волны на волну, упрямо полз вперед. Он был уже на полпути к крейсеру.
— Через десять минут, самое большое — через четверть часа, как только катер достигнет цели, психологическое преимущество будет на стороне восставших, — жестикулировал Шуликов. — Не стоять на месте, не дать опомниться противнику. Быстрота, натиск, маневр — вот три главные заповеди Наполеона.
— Причем тут Наполеон вместе со своими маневрами, безумствами и островом Святой Елены? — Болтовня Шуликова раздражала, кроме того, Владимир вдруг почувствовал, что руки и ноги похолодели и почти не слушаются; может быть, от волнения, но так ли, иначе ли подобное он испытывал впервые. — Причем здесь Наполеон? И почему вы трещите без умолку?
— Действительно, при чем здесь Наполеон? — опомнился фабрикант устриц. — Это я от нервов заговариваюсь. Я так понял, что вы узнали в толпе свою знакомую. Человек вы сдержанный, а тут даже вскрикнули. Моя догадка верна? Можете не отвечать, если не хотите.
— Она на катере, а не в толпе.
— Вот оно что! Понимаю ваши чувства и разделяю волнение. Но стрельбы не будет! Не будет!
— Почему?
— Потому что я этого не хочу! — Шуликов даже топнул по камню обутой в изящный туфель с белыми гетрами ногой. — И ее никто не хочет!
— Я не сумел выполнить очень важное поручение. Телефонная станция не работает. Как предупредить Александра? Он должен знать…
Но тут-то и раздались резкие лающие звуки орудий. Фонтан воды. Второй. Катер был взят в артиллерийскую «вилку». Вот и прямое попадание. С бортов люди прыгают в воду. Взлетевшие в воздух доски и тяжелое «у-у-ах!». Это открыла огонь канонерская лодка «Терец», команда которой, укомплектованная офицерами, час назад отказалась вести переговоры с восставшими.
И снова тишина.
Владимир смотрел на то место, где только что был катер, и еще не понимал смысла произошедшего. Катер исчез. Прямое попадание.
Зловещей была тишина на Графской пристани. Никто не вскрикнул, не схватился за голову. Ни звука, ни вздоха, ни проклятий. И удивительно далеким, вызывающе отчужденным был гул дробящихся о ступени пристани волн. Именно это и показалось поначалу Владимиру странным и не поддающимся объяснению. Возможно ли, чтобы море с одинаковым усердием качало на своих волнах и канонерку «Терец», расстрелявшую катер, и «Очаков», на котором и сейчас реял красный флаг? Да тут еще эта странная тишина на пристани.
Вдруг тяжело громыхнули полевые батареи на Историческом бульваре. Они вели огонь по учебному судну «Днестр» и стоявшему рядом с ним миноносцу, на мачтах которых тоже развевались красные флаги.
— Что они делают? Если в «Буг» попадут? Он ведь начинен порохом, и на нем ведь тоже красный флаг.
— А что ж «Очаков» молчит? Ведь на нескольких орудиях замки остались.
— Говорят, всего на двух или на трех.
— Неужто не ответят? Ведь это лучший крейсер флота. С его артиллерией тягаться тяжело.
- Книга вымышленных существ - Хорхе Борхес - Проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Он. Записи 1920 года - Франц Кафка - Проза
- Последний август - Петр Немировский - Рассказы / Проза / Русская классическая проза
- На публику - Мюриэл Спарк - Проза
- Ночь на площади искусств - Виктор Шепило - Проза
- Письма к немецкому другу - Альбер Камю - Проза
- Сад расходящихся тропок - Хорхе Луис Борхес - Проза / Ужасы и Мистика
- Прибрежный пират. Эмансипированные и глубокомысленные (сборник) - Френсис Фицджеральд - Проза
- Последний этаж - Иван Лазутин - Проза