Желания - Ирэн Фрэн

— Я устал, — сказал Тренди с уверенностью, удивившей его самого. — Я плохо спал.

Рут ничего не сказала и вернулась к рукоделию — скатерти, которую вышивала со дня его приезда и которую, казалось, никогда не закончит. Она погрузилась в работу, замкнувшись в своем прошлом и своих секретах. Но разве могли существовать секреты теперь, когда Тренди побывал на «Дезираде»? И то, что ее беспокоило, разве не было тем, о чем уже говорила Анна: о мире, катящемся в тартарары, о том, что никто ничего не понимает, кроме того, что появляется все больше загадочных знаков приближающегося бедствия?

Они пообедали. Все было как во сне. Солнце ласкало окна «Светозарной», но Тренди не удавалось прогнать воспоминания о прошедшем вечере. Он механически отвечал своим соседям по столу. Словно по какому-то молчаливому соглашению никто из присутствующих не упоминал о том, что произошло накануне: ни о Крузенбург, ни о Командоре, ни о бегстве Анны Лувуа. Правда, когда они уже перешли в гостиную и Рут разливала кофе, Тренди увидел, что у нее дрожит рука и несколько капель напитка упало на поднос; а когда она наклонилась к камину поправить дрова, он заметил, что макияж она нанесла второпях и волосы уложила плохо. Подобная небрежность его удивила. Не означала ли эта ее смехотворная попытка изобразить безмятежность, что она переживала за него? А может, Тренди просто мерещились повсюду интриги и ложь? А кто накануне мечтал…

С него довольно, он берет отпуск.

— Приходите завтра ко мне, — сказал Корнелл. — Вам нужен свежий воздух, вам надо немного развеяться. Исследования вас утомили.

У Тренди не хватило смелости прояснить, что имел в виду Корнелл под словом «исследования» — искривления рыбьих позвонков или живейший интерес к гостям «Дезирады». Он был изнурен и всю вторую половину дня раскладывал по местам каталожные карточки, так ни в чем и не определившись. Вечером Тренди предупредил Рут, что не будет ужинать, и лег спать. Спал он долго, и почти все время ему снились сны. Это были неистовые, повторявшиеся, мимолетные видения, разрозненные воспоминания о посещении дома напротив. Он вновь видел огонь, разгоравшийся сам собой, Командора, появившегося как какой-нибудь оперный злодей или божество. В памяти Тренди всплыли детали, на которые он вчера не обратил внимания: голубая скабиоза в петлице Командора и то, как сухо он произносил имя Юдит. У Командора оно звучало, словно удар хлыста. Затем перед Тренди возникли одинаково темные липа приглашенных: Альфаса, Сириуса и даже Крузенбург. Черная одежда, бесчисленные отблески свечей, красная обивка кресел, витражи, колоннады, рога единорога — все смешалось и в конце концов затерялось в бездонных глубинах зеркал, как и пение оперной дивы и смех Барберини. И кто был реальнее — фигуры карт Таро или затянутые в кожу молодые люди с победоносным выражением на лицах? Анна Лувуа или портрет женщины на стене Карточной комнаты? Проснувшись, Тренди попытался убедить себя, что придется все-таки смириться с банальностью.

Он ничего не добился. В конце дня, в назначенный час, предупредив Рут и получив от нее напутствие, Тренди отправился к Корнеллу. Он пошел берегом, чтобы не видеть «Дезирады». Прогулка немного его успокоила. Пока он перепрыгивал с камня на камень, стараясь не попадать в лужи и принесенные течением водоросли, воспоминания — или мечты вновь захватили его. Но вскоре в голове Тренди остался только один единственный образ — Командор, смотревший на женщин. Тренди долго пытался описать его взгляд, но не придумал ничего подходящего. Затем, уже завидев домик Корнелла, его внезапно озарило. Командор осматривал женщин тем же хозяйским и отстраненным взглядом, как тем же вечером в охотничьем павильоне смотрел на Тренди большой черный угорь в аквариуме. Когда они с Анной Лувуа занимались любовью, его холодный зрачок не отрывался от обнаженного тела прекрасной темноволосой женщины.

Глава 13

Дом Корнелла стоял в глубине огромной бухты — длинного пляжа, простиравшегося, как казалось, до самого горизонта. Между морем и песком возвышался скалистый остров, доступный сейчас благодаря низкому приливу. Место было потрясающее и удивительно уединенное, несмотря на расположенные рядом многочисленные виллы; вероятно, оно охранялось от застройки из-за острова и его старых камней. Солнце светило еще довольно сильно. Тренди перебрался через дюны. Он шел, почти бежал к дому Корнелла и радовался, словно мальчишка, видя, как его отражение с той же скоростью движется в немного расплывчатом зеркале песков, еще блестящих от последнего прилива. Воздух был свежий, холодил тело и промывал от посторонних мыслей мозги. Может, на Тренди так подействовал пейзаж, а может, предвкушение визита к профессору, но в нем вдруг всплыли примитивные детские ощущения, которые у него вызывало море, и Тренди вновь обрел силы и надежду. Он оживился, повеселел, почти оглушенный этим возвращением к жизни, и снова поверил в Юдит.

Корнелл, потягивая трубку, ожидал его, прислонившись к окружавшей дом каменной ограде. Он указал на чистое, без облаков небо:

— Через два дня День Всех Святых… Вам не говорили?

— День Всех Святых? Ах, да. Осень заканчивается, и заканчивается хорошей погодой.

После урагана, после Юдит, а особенно после «Дезирады» и этого безумства с Анной Тренди позабыл о числах и временах года. Он упрекнул себя за сказанную банальность, но тут же расслабился, настолько хорошо ему было рядом с Корнеллом перед освещенным солнцем известковым фасадом. Дом был длинным, приземистым, прочным и по местному обычаю окружен садом, отгораживающим его от дюн. В саду тут и там виднелись маленькие огненно-красные осенние розы.

— Вы возвращаетесь к жизни, — заметил Корнелл.

— Это необходимо.

Тренди отвечал не думая, но на сей раз у него не было времени упрекнуть себя в этом — Корнелл уже подталкивал его к дому.

— Немного вина? Это заменит нам чай Рут. Осторожно, пригнитесь, дверь немного низковата.

Тренди вошел в длинную комнату, уставленную книжными стеллажами. Кроме этого здесь стояли грубый стол, заваленный папками и картотеками, несколько стульев и кровать, накрытая стеганным золотыми нитями одеялом, к которому явно приложила руку Рут. В камине, сложенном из неотесанных камней, горел огонь.

— Вот вам типичный дом писателя, — сказал Корнелл, выколачивая трубку. — Начинаешь с того, что читаешь несколько книг, а затем появляется желание написать что-нибудь самому. Чтобы это получилось, мало читать самое лучшее. Тогда в шестьдесят пять, как я, будешь окружен целой библиотекой. Из-за книг я всегда оказывался у разбитого корыта в сердечных делах — всегда предпочитал книги своим супругам или любовницам. Отличное средство, чтобы писать спокойно, а также состариться в одиночестве.