Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для современного общества характерны некоторые ситуации, отлично иллюстрирующие такого рода индивидуализацию под действием Сверх-Я: экология, политкорректность и бедность. Преобладающий экологический дискурс обращается к нам как к априори виновным индивидуумам, обязанным матери-природе и находящимся под постоянным давлением агентивности экологического Сверх-Я: «Что вы сделали сегодня, чтобы вернуть долг природе? Положили ли вы все газеты в правильный мусорный бак? А все пивные бутылки и банки из-под газировки? Использовали ли вы машину, тогда как могли поехать на велосипеде или общественным транспортом? Включали ли вы кондиционер, несмотря на то что могли бы просто открыть окна?»48 Идеологические ставки такой индивидуализации легко различимы: я запутываюсь в самоанализе, вместо того чтобы задаться гораздо более насущными глобальными вопросами о нашей индустриальной цивилизации в целом.
Это же касается непрестанного самоанализа на почве политкорректности: не был ли мой взгляд, обращенный на стюардессу, слишком беззастенчивым и сексуально оскорбительным? Не употребил ли я, обращаясь к ней, какие-либо слова с сексистским подтекстом? Удовольствие или даже возбуждение от такого «самозондирования» очевидно: вспомните, как самокритичное сожаление смешивалось с радостью от осознания того, что ваша невинная шутка оказалась не такой уж невинной, что она содержала расистский подтекст. Или, если говорить о благотворительности, вспомните, как на нас со всех сторон сыплются сообщения, заставляющие испытывать чувство вины за свой комфортный образ жизни, ведь дети в Сомали умирают от голода или легко излечимых болезней, и тут же предлагающие простой выход («Вы можете повлиять на ситуацию! Пожертвуйте десять долларов в месяц и осчастливьте черного сироту!»). Идеологическая подоплека здесь, опять-таки, легко различима. Предложенное Маурицио Лаццарато понятие «должника» может служить общей структурой такой субъективности, для которой неотъемлемо давление Сверх-Я в связи с состоянием задолженности. Если перефразировать Декарта: я в долгу, следовательно, я существую как субъект, интегрированный в социальный порядок.
И разве то же самое не относится к патологической боязни некоторых западных левых либералов быть обвиненными в исламофобии? Всякая критика ислама осуждается как проявление западной исламофобии. Например, Салмана Рушди критиковали за то, что он напрасно провоцировал мусульман, и поэтому сам виноват (по крайне мере отчасти) в том, что был проклят в фетве аятоллы Хомейни и приговорен к смерти. Последствия такого отношения вполне естественны в подобных случаях: чем больше левые западные либералы копаются в своем чувстве вины, тем громче мусульманские фундаменталисты осуждают их как лицемеров, пытающихся скрыть свою ненависть к исламу. Эта констелляция вновь идеально воспроизводит парадокс Сверх-Я: чем больше вы подчиняетесь требованиям Другого, тем больше вы виноваты. Получается, что чем терпимее вы относитесь к исламу, тем сильнее будет его давление на вас. Это подразумевает, что террористы-фундаменталисты, будь то христиане или мусульмане, на самом деле не являются фундаменталистами в истинном смысле слова: им не хватает черты, явно проявляющейся у всех подлинных фундаменталистов от тибетских буддистов до американских амишей, – глубокого безразличия к образу жизни неверующих, отсутствия обиды и зависти. Если нынешние так называемые фундаменталисты действительно верят, что нашли путь к Истине, то почему тогда они ощущают угрозу со стороны неверующих, почему завидуют им? Буддист, встретив западного гедониста, едва ли осуждает его. Он лишь доброжелательно замечает, что путь гедониста к счастью является самообманом. В отличие от настоящих фундаменталистов, террористы-псевдофундаменталисты глубоко взволнованы, заинтригованы и очарованы греховной жизнью неверующих. Чувствуется, что их противостояние греховному Другому есть противостояние собственному искушению. Страстная напряженность толпы фундаменталистов свидетельствует о недостатке искренней убежденности; в глубине души террористам-фундаменталистам тоже не хватает искренней убежденности – и их яростные вспышки насилия служат тому подтверждением. Насколько хрупкой была бы вера мусульманина, если бы он считал, что ей угрожает глупая карикатура в малотиражной датской газете. Террор исламских фундаменталистов не основывается на убежденности террористов в собственном превосходстве и желании защитить свою культурно-религиозную идентичность от натиска глобальной цивилизации потребления. Проблема фундаменталистов не в том, что мы считаем их хуже себя, а в том, что они сами втайне считают себя хуже нас. Вот почему наши снисходительные политкорректные заверения о том, что мы не ощущаем превосходства над ними, лишь приводят их в еще большую ярость и питают их чувство обиды. Проблема не в культурных различиях (не в стремлении сохранить свою идентичность), а в обратном – в том, что фундаменталисты и так уже похожи на нас, что они исподволь уже усвоили наши стандарты и примеряют их к себе. Как это ни парадоксально, фундаменталистам недостает именно подлинно «расистской» убежденности в собственном превосходстве.
Механизм формирования толпы, подробно описанный Фрейдом, следует понимать именно как реакцию на это индивидуализирующее давление Сверх-Я: активность толпы есть своего рода «возвращение угнетенных», мифического насилия; растворение индивидуальности участников также растворяет тревогу и чувство вины, которые воздействовали на них как на отдельных личностей. В этом смысле можно сказать, что активность толпы переворачивает фрейдовский парадокс Сверх-Я: если мы участвуем в массовом насилии (например, в погромах), то чем больше мы виноваты, тем больше мы невиновны – чем ожесточеннее наше насилие, тем решительнее мы вырываемся из порочного круга Сверх-Я.
К этому можно добавить, что чем глубже мы увязаем в христиано-капиталистической непристойной духовности, тем больше ведем себя как эгоистичные животные. Владимир Соловьев, русский православный критик коммунизма, выразил напряженность атеистического социализма, застрявшего между дарвинистским материализмом и своей этикой сострадания, в ошибочном силлогизме: «Человек произошел от обезьяны, следовательно, будем любить друг друга»49. Но так ли уж велика пропасть между этими двумя посылками? Является ли беспощадная этика выживания, обрекающая слабых на смерть,
- Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма - Фредрик Джеймисон - Культурология / Науки: разное
- Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Виктор Острецов - Науки: разное
- Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма - Сергей Васильевич Жеребкин - История / Обществознание / Политика / Науки: разное
- Женщины в Иране, 1206–1335 гг. - Бруно де Никола - Науки: разное / История
- Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители - Петр Владимирович Рябов - История / Обществознание / Политика / Науки: разное / Религия: христианство
- Сочинения. Том 5 - Гален Клавдий - Античная литература / Медицина / Науки: разное
- Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть - Альва Ноэ - Прочая научная литература / Науки: разное
- История России (для студентов технических ВУЗов) - Б. Земцов - Науки: разное
- «Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование - Павел Георгиевич Носачёв - Религиоведение / Науки: разное
- Критерии эстетики личности - Александр Иванович Алтунин - Менеджмент и кадры / Психология / Науки: разное