Фэнтези-2011 - Сергей Булыга

Огня в верхнем окошке не было.

Едва увидев дом издали, Стократ понял, что дело плохо, и бросился бегом.

Калитка стояла настежь. Стократ выхватил меч.

…Даже не разбойник, даже не браконьер. Прыщавый юнец, начинающий грабитель лихорадочно скидывал в мешок все, что видел: посуду, вышитые скатерти, статуэтки, содержимое шкатулок. Он пошел на дело в первый раз — очень нужны были деньги…

Стократ остановился в дверях. Он все никак не мог поверить.

Через миг парнишка заметил его и попятился, выпуская мешок:

— Ты… бери, ладно! Ты чего? Забирай половину… забирай все, ладно!

За поясом у него торчал кинжал, плохо оттертый от свежей крови. Стократ молчал.

— Забирай! — парень отступал к окну. — А чего?

— Где она? — спросил Стократ.

— Она на меня напала! Она напала, у нее нож…

Парень замолчал навсегда. Из глотки его не вырвалось ни хрипа; он упал на свой мешок, заливая кровью монеты, безделушки и медную фигурку журавля с позолоченным клювом.

Стократ стянул зубами перчатки. Вытер клинок о куртку убитого. Спрятал в ножны, не глядя.

Пошел наверх, более всего желая никогда не подниматься туда. Повернуться, и уйти, и все забыть.

Мертвая вдова лежала у кровати.

Живая девочка, закутанная в одеяло, спала в гнезде у печной трубы. Она не проснулась, когда пришел убийца. Она не открыла глаз, когда вернулся Стократ.

Он взял ее на руки и долго держал, слушая, как она дышит. И как бьется ее сердце.

Он держал на руках свой Мир, заключенный в человеческую оболочку. Уязвимый, теплый, смертный мир.

И понятия не имел, что теперь делать.

* * *

— Кормилица? Да вот, в поселении у замка непременно кто-то кормит, там баронских бастардов родится каждый год по десятку! Ну ладно, не по десятку, но кормилицу найдете. А что за младенец? Подкидыш? Ну и ну…

Страж в воротах был разговорчив и безобиден на вид, хотя Стократ сразу оценил и меч его, и манеру держаться. Такой вмиг из болтуна превратится в воина; у Стократа немного отлегло от сердца.

Мир так опасен. Мир так хрупок. Мир.

Под гулкими сводами он прошел в ворота, свернул направо, повинуясь чутью, и через несколько минут стучал в дверь крепкого маленького дома у внутренней стены. Ему открыла женщина в белой свободной рубахе, с младенцем на руках.

Услышав запах молока, девочка проснулась и раскричалась.

— А тощая какая, — недовольно сказала женщина, беря младенца на руки. — Где взял, старик?

Стократ удивился.

— В лесу, — ответил, не задумываясь. — Я не такой старик, молодка.

— Вижу, — она пристроила своего ребенка на кровати и взялась распеленывать девочку. — А седой, как лунь… Что же, в лесу дети на ветках растут?

Наконец-то развернулось одеяло.

— Кожа-то белая какая, как молоко, — удовлетворенно сказала женщина. — Твоя?

— Нет.

— Вижу, что нет, ты смуглый… А ладная какая девчоночка, красавица вырастет… Что стоишь?

— У меня есть деньги, — сказал Стократ. — Я могу оставить сразу… за несколько лет.

Женщина прищурилась:

— Это хорошо… А барону что скажем? Откуда приплод, а?

Стократ пожал плечами.

— Ладно, — женщина засмеялась. — У меня этот пятый, а где пятеро, там и шестая, не пропадем…

Она вдруг весело подмигнула:

— Барону скажу — тоже его! Он счета не ведет, пока щедрый…

— Спасибо, — сказал Стократ.

— Как зовут ее? — Женщина приложила младенца к груди, и девочка принялась сосать, будто сто лет не ела.

— Мир.

— Хм. Миранда? Мирабелла?

— Просто Мир, — сказал Стократ.

* * *

Выходя, он задержался на дворе у входа в замок. Оглянувшись, вытащил меч, воткнул в землю между корней чахлой березы:

— Стой здесь, пока не пойдешь на дрова. И каждый год в день смерти вдовы — плачь, убийца!

Клинок очистился и погас. Береза качнула ветками, будто пытаясь что-то сказать. Стократ спрятал оружие и направился к воротам.

Вчера он набрал в лесу белостайки и снегошвейки и еще разных трав, о которых знал, что они отбеливают кожу. Выкупал девочку в отваре, бормоча заклинания.

Она сделалась белая, как земля, закрытая облаками. Но Стократ знал, что облака когда-нибудь разойдутся и то, что известно ему, станет известно многим.

И он знал точно, что в этот момент будет рядом и не подпустит даже близко барона Грана. Что никто не посмеет прикоснуться к Мир, что не будет ни пожаров в Лесном Краю, ни войны на Лысом Взгорье, ни девичьей комнаты, превращенной в тюремную камеру.

Я заберу ее из замка через пару лет, думал Стократ. Пусть только подрастет. Не носиться же мне по свету с грудным младенцем.

За эти годы я что-то придумаю, думал Стократ. В конце концов, человеческая жизнь тоже конечна. Почему мы так удивляемся, узнав, что конечен Мир?

До конца света еще много времени, думал Стократ. Еще пока она повзрослеет. Еще пока постареет. Я позабочусь о том, чтобы до последнего дня своего она была в безопасности, и никогда ничего не боялась, и была любима…

Он шел, впервые чувствуя облегчение, и не задумывался о том, что судьба не открывается никому.

Даже тем, кто вершит судьбу Мира.

АЛИНА ЛИС

РОДСТВЕННЫЕ УЗЫ

Она боялась. Стоя передо мною и теребя пальцами край нарядно вышитого пояса, она отчаянно трусила. Краснела, бледнела, прятала взгляд — набираясь смелости. Мне уже начал надоедать этот спектакль, когда девчонка решилась.

— Я прошу помощи, колдун, — выдохнула она наконец и посмотрела на меня зелеными глазищами.

А хороша пейзаночка. Я даже залюбовался. Статная, ладная, не похожа на крепко сбитых деревенских бабищ. Не иначе, как заезжий рыцарь или лорд улучшил породу в ее деревеньке.

— Я не помогаю бесплатно.

Раньше местные крестьяне постоянно отирались у моего порога. Пришлось объяснять, что колдун поселился здесь не для того, чтобы лечить скот и призывать дождь, — теперь пейзане обходят эту рощу за десять миль и начинают плеваться и креститься при одном упоминании обо мне.

А ведь я даже никого не убил.

— У меня есть деньги. — Плащ слегка распахнулся, когда она потянулась к кошельку на груди. Хм-м-м… какое платье! Беленое полотно, украшенное вышивкой и бисером. Наверное, лучший из нарядов, что был у пейзаночки.

И вся эта красота для меня? Я тронут.

— Ты намекаешь на то, что я нищий? Не оскорбляй меня, женщина, мне не нужны твои крестьянские гроши.

— Это большие деньги.

— Да хоть все сокровища Короны. Предложи действительно достойную плату или проваливай.

— Простите. Не хотела вас обидеть, — ее голос задрожал.

Обидеть меня очень трудно, еще труднее разозлить. Но девочка этого не знает.

Крестьяночка сама не догадывалась, как ей повезло. Мне уже вторую неделю было скучно. Октябрь перевалил за середину, осень бесновалась за окном и рвалась в дом, волокла пожухлые листья и метила стены косыми каплями. Тоскливо выл ветер в трубе, призывно ржал Гейл в конюшне. Осень — мое время. Нам с Гейлом давно следовало отправиться на Север, навстречу ветру и ледяному крошеву, но моя Леди с глазами-льдинками, Леди с белыми волосами и холодными губами не ждала меня там больше.

А если нечем заняться, то отчего бы не выслушать просьбу симпатичной пейзанки?

Как она вцепилась в край плаща! Даже пальцы побелели.

— Я… мне есть чем заплатить, — голосок у девочки перестал дрожать.

Пальцы откинули капюшон, расстегнули фибулу на плаще, и тот опал бесформенным куском ткани к ее ногам.

Зеленые глаза на бледном лице кажутся огромными, капли воды поблескивают на густой рыжей гриве. Волосы не заплетены в косу, а свободно лежат по плечам вторым плащом. Хороша! Чертовски хороша, рыжая.

Медленно-медленно ее пальцы потянулись к шнуровке на груди, распустили завязки…

Я молчал, заинтригованно наблюдая за этим спектаклем. Еще ни одна из тех крестьянских девиц, что прибегали ко мне за приворотным зельем или гаданием, не предлагала себя с таким преисполненным отчаяния достоинством.

Платье упало рядом с плащом, и девчонка осталась в тоненькой полупрозрачной рубахе, скорее не скрывавшей, а подчеркивающей ее прелести. Она бросила на меня безумный взгляд и стянула рубаху.

Красивая, породистая молодая кобылка.

«Нет, — поправил я себя мысленно. — Не кобылка — девушка».

Грязь к ней не липла, словно и не она пришла сюда, готовая заплатить собственным телом. Неожиданно я почувствовал интерес.

Женские прелести — дешевая разменная монета. Я достаточно знаю о женщинах, подобные игры наскучили мне столетия назад. Но эта девушка была так хороша и так свежа… Огонек жертвенности в зеленых глазах, до крови закушенная губа, стыдливый румянец на лбу, щеках и даже шее. Мне стало интересно.