Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

«Не устоять!»

Нойон поднял руку, потребовав:

— Пропустите!

Жалобщики расступились, и нойон, подъехав почти к самым воротам, крикнул:

— Именем хана впустите меня. Я хочу поговорить с вашим воеводой!

Верные его нукеры сгрудились за ним полукольцом. Вид у них воинственный, лица пылают гневом. Чуть по­одаль, тоже полукольцом стояли жалобщики, и полу­кольцо это множилось быстро: к нему липли и торговцы награбленным, и те, кто выставил на продажу несчаст­ных пленников.

Воевода Хабар-Симский крикнул с колокольни:

— Я слушаю тебя, знатный воин. Можешь говорить.

— Именем хана я требую открыть ворота! Мы разы­щем беглецов и покинем город с миром.

— Мы сами найдем тех, кто сбежал, и завтра переда­дим вам. Князя Оболенского я выкуплю сам. Условие та­кое: только послы подойдут к воротам. Пешие. Как и на прежних переговорах. Близко — никого.

— Открывай сейчас! Ты обманешь, как с шертной гра­мотой, как с согласием на торговлю. Я требую именем ха­на: открывай!

Последние слова нойона заглушил залп затинных пу­шек, дроб скосила десятки людей, и нукеров, и жалоб­щиков. Начал сползать с коня и нойон — самый здоро­венный нукер подхватил его и, прижав к себе, пустился вскачь к стану. Понеслись за ним и рстальные нукеры, топча соплеменников, в панике отхлынувших от городо­вой стены.

«Кто повелел?! — возмутился воевода. — Теперь сра­жения не избежать!»

Ратники и добровольцы начали по приказу Хабара-Симского изготавливаться к битве на стенах, костровые зажгли дрова под котлами со смолой и водой, но время шло, а устрашающего «Ур-ра-а-а-агш!» не взметали та­тарские тумены, не гнали нехристи и пленников, чтобы те первыми лезли на стены. Закипала вода в котлах, вспучиваться начала и смола, а в татарском стане тиши­на. Странно. Очень странно.

А тем временем изготовили свои тумены к нападению темники, каждому был уже определен свой отрезок сте­ны, ждали только последнего слова Мухаммед-Гирея, у входа в шатер которого едва держался на ногах раненый нойон, надеясь быть впущенным в ханские покои. Толь­ко отчего-то истекающего кровью военачальника не звал к себе хан, он беседовал с лазутчиком из Астрахани. И чем больше подробностей о подготовке астраханцев к по­ходу на Крым узнавал, тем более убеждался, что нужно спешно возвращаться в свой улус, чтобы не потерять все.

Закончив разговор с лазутчиком, Мухаммед-Гирей наконец велел впустить раненого нойона и собрать всех нойонов и темников, всех советников для важного, как он сказал, разговора.

Выслушав раненого, совершенно уже обессилевшего, хан повелел унести его и передать в руки лекарей, затем заговорил злобно:

— Кровь погибших от коварства рязанцев не может быть отмщена сегодня. Мы вернемся сюда и сравняем го­род с землей, а сейчас нужно спешить на защиту своих улусов. Астраханцы уже наметили день начала похода. Они, поганые себялюбцы, не думают о могуществе Орды, к которому мы хотим ее привести. Они не хотят нашего величия, но роют могилу себе! Себе и всей Орде! Она мо­жет противостоять своим врагам только в единстве! — Он сделал паузу и продолжал: — Сейчас же пусть трогаются караваны с добычей и пленными. Каждая сотня, каждый тумен для их сопровождения выделяет третью часть. С оставшимися мы постоим до ночи. Потребуем, чтобы го­род вернул пленных и выдал тех, кто стрелял по нашим воинам!

Знать бы городу слова ханские. Вел бы он себя иначе, а то напружинился, ожидая нападения. Хабар-Симский и Оболенский колокольни надвратной церкви не покида­ли. Выяснить, кто самовольно осыпал дробом татар, по­слали младшего воеводу.

Недолго тот отсутствовал. Вернулся вскоре с пушкар­ским головой Иорданом-немчином. Тот и не собирался скрывать, что на свой страх и риск повелел дать залп.

— Слишком обнаглели, — спокойно возразил на уп­рек Хабара-Симского Иордан. — Стену облепили уже. У ворот толпа вон какая собралась. Чуть бы оплошали во­ротники, городу бы не жить.

— По большому счету ты прав. Только зачем без спро­су? За это, ты знаешь, тебя наказывать нужно.

— Приму с покорностью. Ради спасения города. Горо­жане мне деньги платят не за то, чтобы рот открытым держал. Я должен честно отрабатывать свой хлеб.

— Резонно. Иди пока к своим пушкарям, готовься к сражению. А как поступить с тобой, решим на совете во­евод и бояр.

Тревожно тянется время. Князь Федор Оболенский се­тует уже:

— Ни битвы, ни послов на переговоры. Что задумали вороги?!

— Да, знать бы, — соглашается Хабар-Симский и вздыхает. Ему особенно тягостно. Он пошел поперек шертной грамоты царя Василия Ивановича, и исход это­го упрямства для него непредсказуем. Жизни может сто­ить его самовольство. Сам только что сказал пушкарю-немчину о неотвратимости наказания за самовольство.

Вот наконец на поле перед городом появились всадни­ки. Всего-навсего десяток. По сбруе конской, по одежде — знать татарская. Значит, переговоры.

— Выходит, не ладится у них что-то, — обрадовано объяснил князь Оболенский. — Пожалуй. Что ж, побеседуем, — согласился воево­да.

Он не стал спускаться с колокольни. Оттуда спросил послов, с чем пожаловали.

Ответ ожидаемый: вернуть сбежавших пленников и, кроме того, выдать всех, кто стрелял из пушек по безо­ружным торговцам. Иначе — город будет сравнен с зем­лей. Ни один человек не останется жив.

— Сбежавших полоняников мы вам возвратим. Завт­ра утром…

— Сейчас!

— Завтра утром, — продолжал Хабар-Симский, слов­но не слыша требовательных криков. — Нам нужно вре­мя, чтобы всех найти и собрать.

— Сейчас!

— Повторяю: сейчас не получится. Нужно время, что­бы выяснить, кто выкуплен, кто сбежал.

— Пусти тех, у кого сбежали. Они сами найдут своих рабов!

— Губа не дура, — хмыкнул Хабар-Симский, а послам крикнул: — Сейчас распахну. Держи карман шире. — И жестко: — Сказано, завтра утром, значит, завтра утром!

Сейчас вынесут вам выкуп за князя Оболенского. Сколь­ко?

— Сто рублей! — крикнул один из вельмож. — Князь мой, и я назначаю сто рублей!

«Ничего себе, загнул!» — возмутился воевода, но, по­думав, что иного выхода нет, согласился: — Сто так сто.

Послал тут же слугу к себе за деньгами. Наказал, что­бы серебро принес, не золото.

Слуга не вдруг воротится, исполнив повеление, оттого воевода продолжил переговоры. Теперь о пушкарях.

— Не кто стрелял виновен, а кто повелел стрелять. Он за все в ответе.

— Пусть будет так. Отдай, воевода, виновного сейчас. Так повелел хан!

— Ваш хан мне не указ. Мы сами решим, как посту­пить с виновным. И вам скажем.

— Сейчас! Сейчас!

Один из послов вскинул бунчук, помахал им, и со всех сторон двинулись плотные ряды черных воинов. Как са­ранча. Ближе и ближе. Только не ускоряют движение, а замедляют шаг. Вот и вовсе остановились грозной сте­ной. На безопасном от пушечного выстрела расстоянии. Жутко от их молчаливой грозности.

— Сейчас! Или — приступ!

— Смекай, воевода, не по-татарски выходит, — прого­ворил вполголоса князь Федор Оболенский. — Давно бы дуром поперли, коль не мешало бы им что-то…

— И то, смотрю, полона перед собой не гонят. Думаю, то и мешает, о чем лазутчик уведомил нас. Потяну до ут­ра время. За тебя выкуп вышлю, чтоб успокоить послов, а остальное: поживем — увидим.

— Давай, воевода. Виновного! Чего молчишь?! Хабар-Симский уже твердо решил не выдавать Иордана-немчина, сам наказать его накажет, а врагам на мучи­тельную смерть — ни за что. Добрый пушкарь. Да и горо­ду службу служит честно. Всю жизнь проклинать себя станешь, если труса спразднуешь.

Только зачем дразнить татар упрямством? Лучше по­играть с ними в кошки-мышки. Крикнул в ответ:

— Погодите. Сейчас воевод младших да бояр скликаю. Они присудят, как поступить. Не волен я самолично…

— Мы не уйдем, пока не дадите виновного!

— Погодите малость. Дайте обсудить.

Тумены стоят молча. Кони под послами перебирают копытами от нетерпения, вырывают поводья, а воевода с князем ждут бояр и воевод, чтобы начать совет у татар на виду.

Воеводы во всех доспехах и с оружием, бояре в парад­ных зерцалах поднимались на колокольню не очень дружно, но когда наконец наполнилась она до отказа, Хабар-Симский начал рассказывать о требовании татар и о своем им ответе.

Долго молчали все, переваривая услышанное, и пер­вое, что было сказано, воеводу поразило-

— А то и впрямь немчина-пушкаря выдать с головой.

Чтоб другим-иным неповадно было самовольничать.

Не все, но многие бояре поддержали это предложение, поначалу робко, но затем все уверенней и уверенней до­казывая противникам, что одной, к тому же неправо­славной, душой спасти можно и нужно город или, по крайней мере, сотни душ, которые погибнут в сражении.

Иван Хабар помалкивал, дав знак и князю Оболенскому, чтобы тот тоже не вмешивался. Выгода в том была явная: пусть послы татарские поглядят, что не он, воевода, едино­лично решает, да и решения принимаются не так просто.