Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин

небольшую зарплату присматривать за совхозной свинофермой. Будет молодёжь обучать.

— Да ладно! — недоверчиво воскликнула Наташка. — На пенсии? Это она старше тебя, что ли, тёть Маша? Позор-то какой!

— Какой позор? — удивилась Мария Антоновна.

Катерина толкнула Наташку локтем, и та осеклась.

— Да это я сдуру, тёть Маша! Люди болтают!

— Что болтают-то? Говори уж!

— Да будто бы Фёдор Игнатьич себе любовницу во Мге нашёл, и сюда её переселить хочет.

— Ну, и дура ты, Наташка! — в сердцах выругалась Мария Антоновна. — Какую любовницу? Да ему не до любовниц — с утра до ночи в заботах. Домой к темноте доползёт, поест, и спать носом к стенке. Вот что, бабы! Идите-ка вы отсюда со своими глупостями. Да по деревне не болтайте. Дойдёт до Фёдора эта чушь — я вас покрывать не стану. Идите, идите, некогда мне!

С этими словами Мария Антоновна выпроводила обеих женщин за калитку.

— Вот так, — вздохнула Наташка. — Бедная женщина! И ведь не скажешь никому о таком — засмеют!

— О каком «таком»? — рассердилась Катерина.

Ей было стыдно перед Марией Антоновной. Пошла выручить хорошую женщину, а оказалась сплетницей.

— Да о таком! — не отступала Наташка. — Фёдор Игнатьич-то всё — не мужик!

— В каком смысле? — не поняла Катерина.

— Да в том самом! Слышала, как Марья Антоновна сказала — придёт домой, поест, и спать.

— Так он на работе устаёт, — опешила Катерина, не успевая мыслями за подругой.

— Потому и устаёт, — воскликнула Наташка, — что больше уставать негде. Всё, отбегался! То-то Мария Антоновна нам и жаловалась.

— А разве она жаловалась?

— Конечно! Ох, Катерина! Не понимаешь ты людей! Ну, ладно, я побегу. Мой-то вернулся уже — ужина ждёт. Ну, и ещё кое-чего.

Наташка круто повернулась и почти побежала в сторону своего дома.

* * *

Как только выпал первый снег, мне позвонил Тимофеев.

— Андрей Иваныч, здравствуй! А мы собираемся к тебе на охоту! Сделаешь нам облаву на лося? Побалуем коллектив мясом к празднику!

— Конечно, Александр Сергеевич! — ответил я.

Облава — это охота большим коллективом. Приезжают на автобусе, а то и на двух.

Охотники делятся на стрелков и загонщиков. Стрелками назначают наиболее опытных охотников — тех, кто не растеряется при виде зверя, не пальнёт по зайцу или лисе, не выстрелит по неясной цели или качающимся веткам.

Стрелков заранее расставляют на номера, и каждому назначают сектор обстрела. А загонщики, крича и шумя, выгоняют зверя на стрелков.

Мы с Тимофеевым обсудили детали. Решили, что лучше провести охоту в субботу утром. Тогда останется время, чтобы добрать подранков в случае неточного выстрела.

— Приезжайте на базу, — сказал я. — Человек пятнадцать можно разместить там, если придётся ночевать. Ну, и троих у меня, в Черёмуховке.

— Я как раз хотел спросить об этом, — обрадовался Тимофеев. — Георгий Петрович с Бегловым тоже собираются.

— Отлично! — обрадовался я. — Вот и приезжайте ко мне.

Тут я вспомнил о просьбе отца.

— Александр Сергеевич! Мой отец хотел поохотиться на лося. Можно я его приглашу?

— Конечно, — не раздумывая, согласился Тимофеев. — Тогда в субботу утром встречаемся на базе, а ночевать, если придётся, поедем к вам.

— Договорились!

Первого снега я ждал с нетерпением. Наконец-то передо мной словно расстелили белое полотно, на котором чётко отпечатались следы всей живности, которая обитала на моём участке.

В первую очередь, меня интересовали копытные. Учёт кабанов и лосей по снегу — сплошное удовольствие. Не то, что по чернотропу. А что говорить про зайцев и лисиц? А горностай, или ласка? Пусть у нас на этих зверьков почти никто не охотится. Но учёт-то вести надо!

Я шагал берегом Песенки. Река почти замёрзла, широкие забереги замело снегом. Только посередине, еле слышно журча, струилась вода.

В лесу снег ещё лежал пятнами, только на открытых местах. Ветры ещё не надули его в ельники — там, под деревьями проступала голая земля, укрытая ломкими палыми листьями.

Весной всё будет наоборот — на открытых местах снег сойдёт быстро, а в ельниках будет лежать чуть ли не до лета.

В приметном месте я свернул от Песенки к пожням. Там с лета были устроены солонцы и накошено сено. Наверняка лоси кормятся неподалёку.

И точно!

Выйдя на край пожни, я увидел медленно передвигающийся в кустах силуэт с характерным горбом. Присмотрелся в бинокль.

Это была лосиха. Она задумчиво жевала тонкие ветки осины, а рядом с ней пасся семимесячный лосёнок.

Чуть поодаль я заметил ещё двух самок — у них лосят не было.

Чтобы не спугнуть животных, я не пошёл к солонцам, а сделал широкий круг, внимательно высматривая входные и выходные следы.

Судя по следам, здесь постоянно кормились трое взрослых самцов и четыре самки. У двоих из них были лосята.

Но попались мне и другие следы, которые заставили меня встревожиться — это были следы волчьей стаи.

Волк — пожалуй, единственное животное, которое истребляется без пощады. В древние времена он, действительно играл роль санитара леса, убивая слабых и больных животных. Но сейчас с регулированием численности зверя успешно справляются охотники. Волк же остаётся хищником — свирепым и безжалостным. Молодняк лосей и кабанов — вот его основная добыча. Хотя волчья стая вполне способна загнать и взрослого зверя. Если прибавить к этому нападения волков на домашних животных, а кое-где и на людей — становится понятно, почему волкам, фактически, объявлена война.

Я прикинул варианты расстановки стрелков в зависимости от направления ветра и довольный вернулся к Песенке. Нужно было сходить на базу — протопить дома и подготовить их к приезду охотников.

Ледяные забереги на Еловом озере выдавались далеко к середине. Только в том месте, где в озеро впадала Песенка, льда не было — его смывало течением.

Я отметил для себя, что по крепкому льду надо будет сделать в озере проруби — чтобы рыба не задохнулась от нехватки кислорода.

В береговом березняке я спугнул зайца. Он подпрыгнул и стремительно понёсся в сторону болота — словно комок пушистого снега на фоне тёмной зелени ёлок.

Глядя вслед зайцу, я оторвал еловую почку, разжевал и почувствовал на языке холод и смолистую горечь.

* * *

— Владимир Вениаминович, — тихо сказал я. — Вы будете стоять здесь. Смотрите — вот очень