Индейская война в Русской Америке - А. Зорин

Начинало темнеть, когда Плотников осмелился покинуть своё укрытие и выйти на "жалосное пепелище". Среди дымящихся головешек валялись обезглавленные трупы (из всех убитых только Кабанову индейцы почему-то не отрезали головы), а пронзённые длинными копьями коровы почти ползали по земле, издавая жалобное мычание. Едва Плотников успел с немалыми усилиями вытащить у одной из них глубоко засевшие в боках древки, как его накрыли двое индейцев и, спасая свою жизнь, скотник со всех ног вновь бежал от них в ночной лес.

…Когда Алексей Батурин и его спутники, забрав заготовленное В. Кочесовым мясо, готовились уже возвращаться назад, некий "приехавший в сильную погоду в бату ситхинский обитатель" сообщил им, что на крепость готовится нападение. Однако предостережению не придали значения и, проведя на Сиучьем Камне неделю, промышленные отправились в обратный путь. Уже достигнув Гаванского мыса (17 июня), они заметили какого-то человека, махавшего им с берега руками. Это оказался один из кадьякцев, "Килюдинского жила обитатель", отставший по болезни от партии Урбанова и чудом избежавший гибели при захвате крепости тлинкитами. Едва он успел в двух словах сообщить им о "вчерашнем нещастии", как сзади, из-за гряды мелких островков вылетела стая боевых тлинкитских батов. Поднялась суматоха. Кочесов пересел в байдару под парусом и, выбрасывая по пути груз для облегчения лодки, пересёк Гаванскую бухту. Индейцы преследовали беглецов, осыпая их пулями. Наконец байдара ткнулась носом в берег у подножия крутого утёса и все, сидевшие в ней, бросились бежать, настигаемые тлинкитами, которые "безпрестанно по ним стреляли из ружей". Приложив отчаянные усилия, Батурин и с ним пятеро Алеутов сумели взобраться по почти отвесному склону на вершину утёса и там рассыпались по лесу. Прочие, во главе с Кочесовым, прижатые к скале, яростно отстреливались. Схватка была неравной и вскоре в живых осталось лишь двое – израненные Василий Кочесов и Алексей Евглевский. Оба они были взяты в плен, но скоро позавидовали своим погибшим товарищам: торжествующие победители предали их пыткам.

Тлинкиты питали особую ненависть к Василию Кочесову, знаменитому охотнику, известному среди индейцев и русских, как непревзойдённо меткий стрелок. Тлинкиты называли его Гидак (Gidak), что происходит, вероятно, от тлинкитского имени Алеутов, чья кровь текла в жилах Кочесова – giyak-kwaan. Заполучив, наконец, ненавистного стрельца в свои руки, они постарались сделать его смерть, как и смерть его товарища, как можно более мучительной. По словам К. Т. Хлебникова, "варвары не вдруг, но повременно отрезывали у них нос, уши и другие члены их тела, набивали ими рот, и злобно насмехались над терзаниями страдальцев. Кочесов… не мог долго переносить боли и был счастлив прекращением жизни, но несчастный Еглевский более суток томился в ужаснейших мучениях." 105

Успевшие бежать были более удачливы. Алитацкий толмач скрывался в лесу ещё четыре дня, питаясь травой и кореньями. Он видел, как в залив вошло двухмачтовое судно, буксируемое двумя байдарами. Решив, что это пришла компанейская "Екатерина", он спустился к берегу и искал лодку, чтобы добраться до судна, но неудачно. Впустую ушло два дня. До слуха кадьякца доносилась пушечная пальба. Его подобрали катмайцы из Якутатской партии Кускова и 28 июня он уже беседовал с самим Иваном Александровичем. Алексей Батурин же вместе с одним из Алеутов семь дней скитался по дебрям. Они тоже видели подошедшее судно, но были более удачливы – их подобрала присланная с корабля шлюпка. А килюдинский Алеут, пытавшийся предостеречь артель Батурина, в тот же день повстречал в лесу Абросима Плотникова и эта встреча также принесла ему удачу (о других уцелевших см. Приложение I).

Все беглецы, скитавшиеся по лесам Ситки, слышали ружейную стрельбу, а через неделю после гибели крепости берега острова вновь огласились и орудийными залпами. Слышал их и Абросим Плотников. Он скрывался в чаще всю неделю, однако каждой ночью посещал пепелище, где “оплакивал место и собратию свою”. Вместе с ним в дебрях скрывались килюдинский Алеут и “девка Чинияцкого жила с маленьким своим грудным сыном”. Леса Ситки в те дни были небезопасны. Уже наутро следующего после резни дня Плотникова пробудил ото сна “ружейный голк”. По истреблении крепости тлинкиты “разъехались по разным местам, где только надеялись найти русских или кадьякцев и, перебив некоторых, немалое число взяли в плен, особенно женщин, которые тогда собирали ягоды на поле”. 106 Тем не менее Плотников сумел дожить до того дня (24 июня), когда однажды в полдень до слуха его донёсся гром двух пушечных выстрелов. Первая его мысль, как и у всех прочих, была о компанейском судне “Екатерина”. Но присмотревшись, Плотников понял, что в залив вошёл английский корабль. Взобравшись на утёс-кекур он стал звать на помощь. Индейцы, караулившие под берегом, погнались за ним. Трижды Плотников избегал преследования этих шести упорных воинов, выбежал, наконец, на отмель, продолжая взывать о спасении. Тлинкиты настигли его и тут, но вовремя подошёл “с тово судна елбот”, в котором среди вооружённых матросов находился и сам шкипер – капитан брига “Единорог” (Unicorn) Генри Барбер, ветеран Северо-Западного побережья, оставшийся в памяти служащих РАК, как склонный к авантюрам “жадный корыстолюбец”.

Индейцы отступились и промышленный был спасён. Он сбивчиво рассказал англичанам о своих “нещастных приключениях”, просил спасти и своих спутников, укрывавшихся в лесу. Британцы отправились к берегу и вначале привезли на борт судна килюдинца с Алеуткой и ребёнком, а потом, с другой стороны бухты, доставили сюда Алексея Батурина. Обрадованный Плотников просил шкипера продолжить поиски уцелевших. Англичанин согласился. Со своими матросами он посетил пепелище крепости, где обнаружил только обезображенные безголовые трупы и пять оплавившихся медных пушек. Позднее капитан вспоминал, что он “нашёл здесь место полностью уничтоженное огнём, и обугленные тела примерно 20 человек, которые лежали, рассеянные среди руин, брошенные в добычу воронам и хищным зверям из лесов – самое ужасное зрелище, какое только может вынести человек”. 107

Через три дня к судну приблизилось два каноэ в которых среди воинов находились, по словам Плотникова, “кровожаждущий варвар ситхинский тайон Михайло с племянником”. У Катлиана, как отметил Барбер, бедро было пробито мушкетной пулей, “что, как казалось, причиняет ему весьма малые неприятности”. Скаутлелт и Катлиан напрямую спросили шкипера, нет ли на его судне русских, предложив ему выдать их. Вожди были готовы не торгуясь уплатить за них любую цену. Но капитан скрыл от тлинкитов спасённых им беглецов и “посредством ласковости” заманил обоих вождей на судно. Вместе с тойонами сюда явилась и “девка-колошка, коя прежде была при заселении во услугах у Кузмичева”. Плотников и Батурин просили англичанина задержать враждебных предводителей и добиться от них освобождения других пленников. Британец из своих видов согласился и “приказал задержать заковав тайона и племянника в ножны и ручны железа притом с таковым приказанием ежели не велит тайон представить сколко есть всех захваченных… людей… то не будет отпущен почему тот тайон и приказал оставшим в байдарах команде своей чтоб привести [пленных] и после тово начали привозить наших служащих девок и бабры, но не вдруг, а по одной толко, напоследок начальник [Барбер] сказал тайону ежели всех сколко есть захваченных не привезёшь или тебя повешу (в страх коему уже и петля была приготовлена) либо увезу непременно на Кадьяк”. 108

В тот же день, 27 июня, в Ситкинскую бухту вошло ещё два судна – оба под флагом Соединённых Штатов. Судном “Тревога” (Alert) командовал Джон Эббетс (Абец в произношении Плотникова), знакомый русским по прежним своим посещениям Михайловской крепости. Другим судном был “Глобус” Уильяма Каннингема. Неизвестно, каковы были первоначальные планы Каннингема, но он вступил в соглашение с другими капитанами и принял деятельное участие в разработке плана совместных действий.

Индейские каноэ стаями сновали вокруг иностранных кораблей. Тлинкиты, прекрасно отличавшие русских от англичан, а британцев от американцев, не ожидали со стороны пришельцев никаких неприятностей и пытались затеять торг. Однако грянули пушечные залпы и картечь разметала ситкинские челны. Пироги были разбиты в щепы, а индейцев вылавливали из воды и брали в заложники. Угрожая им смертью, моряки требовали освобождения пленников и выдачи награбленных мехов. Индейцы отчаянно сопротивлялись, даже когда их поднимали на борт “Тревоги” и “Глобуса”. В схватке были ранены двое матросов Эббетса. Вождь, нанёсший эти раны, наотрез отказался спасать свою жизнь ценой выдачи пленников. 29 июня (11 июля по новому стилю) на борту “Глобуса” был собран военный совет, в состав которого вошли капитаны и старшие офицеры всех трёх судов. “Понимая, что публичный пример может не только оказать сдерживающее влияние на жестокую практику индейцев в будущем, но и может наиболее эффективно содействовать… освобождению пленных русских”, совет единодушно постановил казнить упрямого вождя. 109 Он был повешен на борту “Глобуса” вечером того же дня. “Его поставили на чурбак на баке с петлёй на шее. Выстрелила пушка и он повис на нок-рее, окутанный пороховым дымом”. 110 Эббетс позднее рассказывал В. М. Головнину, что тлинкиты уже привели было русских пленников на берег для обмена, но вождь закричал им, чтобы они “тотчас умертвили русских, что и было мгновенно исполнено, а его повесили!” 111 Уильям Стёрджис, рассказывая об этом случае, сообщает, что перед казнью индеец произнёс обличительную речь, упрекая своих судей в коварстве и неблагодарности, но, несмотря на всё его красноречие, “речь эта не возымела должного эффекта” (см. Приложение III).