Волшебники. Книга 1 - Лев Гроссман

— Не знаю, — сказал он. — Может, это какой-то тест?

В июне, после экзаменов, все двадцать второкурсников по одному проходили в класс по Практической Магии, где решалось, какую Специализацию они получат. Процедуры распределения были расписаны с двухчасовым интервалом, но некоторые все равно задерживались дольше. Весь процесс проходил на протяжении трех дней. Царила просто цирковая атмосфера. Большинство студентов, или даже весь Брейбиллс, понятия не имели, что такое Специализации. Они делили социально, их теоретические основы были слабыми, и в итоге оказывалось, что все изучали примерно одно и то же. В чем же тогда был смысл? Однако иметь Специализацию было давней традицией, и потому она была у каждого студента. Элис назвала это своей магической бар-мицвой.

Специально для этого класс по ПМ был немного изменен. Дверцы всех шкафчиков были открыты, каждый дюйм поверхности тумбочек и столов был заставлен старыми приспособлениями из дерева и серебра, латуни и стекла. Кругом лежали кронциркуля, лампы накаливания, мензурки, часы, весы, увеличительные стекла, пыльные колбы с булькающей в них ртутью и еще чем-то непонятным. Брейкбиллс сильно зависел от технологий викторианской эпохи. Все это было не ради претенциозности, или не совсем ради нее. Как сказали Квентину, в присутствии магии электроника вела себя непредсказуемо.

Председателем этого цирка была профессор Сандерленд. После того ужасного, похожего на сон периода, когда она была его наставником в течение первого семестра, Квентин избегал ее, как только мог. Его влюбленность в нее превратилась в еле слышное, но все такое же жалкое эхо самой себя, уменьшилась до такой степени, что он мог смотреть на нее почти совсем без желания запустить свои руки в ее волосы.

— Я присоединюсь к тебе через минутку! — бодро сказала она, деловито укладывая набор красивых, острых на вид серебряных приспособлений в вельветовую сумку.

— Итак. — Она защелкнула сумку. — Каждый в Брейкбиллс владеет магией, но со своими особенностями — у каждого есть склонность к чему-то определенному. — Она произносила эти слова механически, как стюардесса, которая производит предполетный инструктаж. — Это все очень индивидуально. Все зависит от того, где ты родился, какое положение занимала тогда луна, какая тогда была погода, что ты за человек, плюс всевозможные технические детали, которые не стоят того, чтобы в них вдаваться. Существует более двухсот, или около того, факторов, которые профессор Марч с удовольствием распишет тебе по пунктам, это как раз в его компетенции. На самом деле, я думаю, что это и есть его Специализация.

— А какая у вас Специализация?

— Она связана с металлургией. Есть еще какие-нибудь личные вопросы?

— Да. Зачем нужно проходить все эти тестирования? Разве нельзя просто вычислить Специализацию по дню рождения и всему тому, что вы только что перечислили?

— Можно. В теории. На практике же это, скорее всего, обернется жутким геморроем, — она улыбнулась и собрала свои светлые волосы, закрепив их заколкой. Острый осколок былой страсти кольнул сердце Квентина. — Гораздо проще двигаться от общего к частному, изнутри наружу, пока мы не получим результат.

Она поместила по бронзовому скарабею в каждую его руку и попросила продекламировать алфавит, сначала на греческом, потом на иврите, в котором ему нужно было помогать, в то время как профессор изучала его через то, что выглядело как сильно искривленный складной телескоп. Квентин чувствовал, как металлические жуки трещат и жужжат от старых заклинаний. Он ужасно боялся, что их маленькие ножки внезапно оживут и скарабеи начнут вырываться из его рук. Профессор Сандерленд изредка останавливала его и просила повторить букву, пока она настраивала инструмент с помощью торчащих из него винтов.

— М-м… — сказала она. — Ага.

Профессор достала крошечную ель-бонсай и заставила Квентина смотреть на нее под разными углами; в это время ее крошечные иголки трепетали от несуществующего ветра. Затем профессор Сандерленд отнесла дерево в сторону и побеседовала с ним наедине.

— Что ж… Ты не травник! — объявила она.

В последующий час она протестировала его двумя дюжинами разных способов, большая часть которых осталась ему непонятна. Он прошелся по всем основным заклинаниям первого курса, пока профессор наблюдала и измеряла их эффективность при помощи ряда приспособлений. Она дала Квентину прочитать магическую формулу перед большими бронзовыми часами с семью стрелками, одна из которых с обескураживающей скоростью бежала в обратную сторону. Профессор тяжело вздохнула. Несколько раз она доставала с провисших полок высокого книжного шкафа тяжелые тома и читала их на протяжении долгого времени, что создавало неловкие паузы.

— А ты интересный случай, — сказала она.

«Эти маленькие унижения действительно никогда не заканчиваются,» — подумал Квентин.

Он сортировал жемчужные пуговицы разных размеров и цветов, пока профессор изучала его отражение в серебряном зеркале. Она попросила его уснуть, чтобы посмотреть его сны, но он не смог, поэтому она усыпила его небольшой порцией шипучего зелья со вкусом мяты.

По всей видимости, его сны не сказали ей ничего, чего бы она уже не знала. Она долго вглядывалась в него, положив руки себе на бедра.

— Давай проведем эксперимент, — наконец сказала она с фальшивой оживленностью. Она слегка улыбнулась и заправила за ухо выбившуюся прядь волос.

Профессор Сандерленд обошла всю комнату, с грохотом закрывая пыльные деревянные ставни, пока все не погрузилось во тьму. Затем она очистила от вещей серую шиферную столешницу и села на нее. Профессор поправила юбку и жестом велела Квентину сесть на стол напротив.

— Сделай вот так, — сказала она, подняв руки вверх, будто собираясь дирижировать невидимым оркестром. На ее блузке, в области подмышек, были видны неженственные полумесяцы пота. Квентин повторил ее движения.

Она показала ему ряд жестов, знакомых ему еще с Поппера (которые он узнал от Поппера; которые он увидел у Поппера), хотя Квентин раньше не видел их в подобной комбинации. Она прошептала несколько непонятных слов.

— Теперь делай так, — она подняла руки над головой.

Когда она это сделала, ничего не произошло. Но когда Квентин повторил за ней, из его пальцев вверх устремились потоки больших белых искр. Это было потрясающе: они будто были внутри него всю жизнь, ожидая того момента, когда он правильно взмахнет руками. Искры радостно выплескивались наружу в полумраке, долетая до потолка, плавно опускались вокруг него, подпрыгивали несколько раз, когда касались пола, и, наконец, затухали. Квентин почувствовал, что его руки потеплели и их начало покалывать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});