За Дунаем - Василий Цаголов

Разговаривали вполголоса. Петр рассердился и прежде всего на себя: «Черт дернул меня откровенничать с этим мальчиком... Чего доброго, теперь растрезвонит по всему свету». Зевнув в темноту, Петр проговорил:

— Пойми ты, стар я, откуда у меня столько сил? — а про себя подумал: «Куда мне податься с Иванной?»

— Мой дед тоже не молодой, а он никогда не спит.

— Послушай, сынок, ты много моложе моей Иванны, а рассуждаешь, словно ты мой отец. Замолчи и идем на то место, куда нас поставили.

Ночь скрыла их.

16

И все же пришло время высказать матери, что у него на душе. Она выслушала Царая, но промолчала. Держась за стену, прошла к длинной скамье и присела на самый краешек. На круглом лице появились новые морщины. Сын растерялся и не знал, как поступить: стащил с головы лохматую шапку из черной бараньей овчины и тряхнул ею, затем нахлобучил на самые брови.

Все эти дни ему не давали покоя слова Дзанхота, и Царай надумал поехать к Тасултановым. О женитьбе, конечно, он не думал. Правда, достанься ему красавица Тасултановых — увез бы в Дигорию. Вот только чем кормить княжескую дочь, во что одевать? Но его больше занимали мысли о тех, кто соберется в дом кабардинца добиваться чести стать зятем рода Тасултановых. С кем ему доведется померяться силой и ловкостью? Почему молчит мать? Разве она не желает видеть меня равным среди мужчин, уважаемых аулом? Какая мать не мечтает о том! — Царай тяжело вздохнул. Если он откажется от задуманного, то в каком деле еще проявит себя? Осетины набегов не совершают, обороняться им не от кого...

Не сразу понял Царай, что мать плачет. Женщина раскачивалась из стороны в сторону и тихо причитала:

— О, да-дай! Лучше бы мне принесли черную весть... Ох-хо! Люди станут смеяться мне в лицо. Л что мне скажет на том свете твой отец? Ох-хо! Ты хочешь опозорить весь род Хамицаевых?! О, почему я вскормила безумца? — старуха перестала раскачиваться и ритмично ударяла себя кулаками по коленям.— Почему ты не умер в утробе? Люди узнают твои мысли, и мы осрамимся на веки веков... Ох-хо! Как только ты осмелился даже подумать о кабардинке. Тебя убьют ее братья, едва переступишь порог ее дома... На тебе нет новой черкески, бешмет в заплатках. Обезумел ты У меня. Да посмотри, сколько красавиц в Дигории. Если хочешь, я найду тебе девушку в Туалетии, Уала-джирикоме... Хочешь — поезжай в Куртатинское ущелье.

Царай заложил большой палец за ремень, расправил плечи и остановился перед матерью:

— Будет так, как я сказал, нана, и не обижайся на меня.

Пораженная женщина вмиг умолкла, но тут же с новой силой стала бйть себя то в грудь, то по коленям.

— О-да-дай!

Не обращая внимания на причитания матери, Ца-рай уставился мимо нее, в темный угол сакли.

— У Хамицаевых не перевелись мужчины, достойные своих отцов. Я докажу это, и ты не мешай мне,— Царай взглянул на мать. — Лучше помолись за меня...

Он повернулся к ней и, сделав два широких шага, переступил порог сакли. Брат поспешно последовал за ним.

— Принеси седло,— велел ему Царай, а сам вывел застоявшегося коня.

Был теплый темный вечер, казалось, будто аул укрыли черной буркой. Задрав кверху голову, Царай подумал с радостью, что такая ночь ему и была нужна: он хотел украдкой покинуть аул. Быстро оседлал коня, а у самого на сердце камень: не получил благословения матери. Вскочив в седло, потрепал коня за гриву. Царай хотел сказать что-то брату, но тут из сакли вышла мать, встала перед конем.

— Останься! — простонала она.

Царай обратился к брату:

— Смотри у меня,— строго сказал он.— Погонишь овец в Хорее... Да только не усни, а то волки наделают беды.

— Да разве я маленький,— ответил брат.

— Ты много говоришь...— повысил голос Царай.— Если люди спросят обо мне, скажешь, уехал в гости к Тасултановым... Не вздумай болтать лишнее и не забудь привезти дров из лесу, обленился ты совсем.

Послышалось шарканье: мать ушла с дороци, встала рядом.

— Лаппу,— позвала она.

Улыбнулся в темноте Царай и соскочил с коня.

— Все-таки уезжаешь?

Понял сын по голосу: смирилась мать.

— Сердце меня зовет в дорогу, нана. Будь жив отец — не удержал бы!

— Ну, хорошо, хорошо! Пусть бог сохранит тебя от позора!

Мать протянула руки, нашла высокие плечи сына и прильнула к нему.

— Э, да разве я ребенок, нана? Не думай о плохом, все будет хорошо,— отступив на полшага, сын еще раз успокоил старуху.— Не бойся за меня! Царай головы не потеряет.

— О, бог ты мой! — произнесла женщина.— Не оставь меня одну у потухшего очага! Слышишь, Царай? Прокляну... Обо мне подумай, о брате... Не ссорься ни с кем!

Еще долго мать стояла во дворе. Из ущелья доносился монотонный гул реки...

17

Соседи стараются жить дружно, но не всем это удается. А вот Знаур и Бекмурза до сих пор жили, как родные братья, неразлучно, и вроде характерами разные. Но с тех пор, как сваты побывали в доме Каруаевых, друзья стали реже видеться. Даже на работу к Тулатовым отправлялись порознь. И если им все же случалось встретиться, то тут же расходились. Обычай дедов требовал от них этого. Жених проявлял свое особое уважение к мужчинам рода Каруаевых, из которого происходила его невеста. Так поступали все, и Знаур не был исключением. Хотя порой он даже начинал жалеть, что дал согласие жениться на сестре Бекмурзы: с тех пор потерял соседа и друга, не с кем стало ему посидеть и потолковать по душам.

Не попадается на глаза и Ханифа. Лишь один раз случайно увидел ее. Девушка выскочила на улицу, размахивая ведром, зачерпнула воду из канавы и стремительно исчезла. Знаур не успел окликнуть любимую. Пока не состоится свадьба, Ханифа будет избегать его, а свадьбу назначили на последний месяц лета. К ней готовились в доме жениха и невесты. Заботливый Бза стал чаще наведываться к племяннику.

О, Бза был признанным старейшим рода, а его мудрость известна всему селу. Он жил строго по обычаям, являя собой пример уважения традиций. Бза, облаченный высоким доверием, решал судьбы сородичей. Правда, он не всегда вмешивался в их дела, а Являлся к ним, когда возникала опасность для рода.

Больше всего он заботился, чтобы не дать людям повода позлословить на свой счет. Старик знал, как оброненное в шутку слово обрастало, подобно кому снега, пущенному по склону.

Не допустить, чтобы оскудел род Кониевых мужчинами, тоже было дело чести Бза.

Мысль женить племянника на соседке ему пришла не вдруг. Бза выбирал такой дом, с кем не стыдно породниться, и чтобы девушка происходила из бедной семьи. Это что-нибудь да значило при сговоре сватов. Старик знал: за богатую невесту запросят большой калым, и тогда тяжесть ляжет на плечи родственников. Нет, Бза не мог решиться на такое. Он подумал обо всем этом, когда назвал имя Ханифы. Да и в день свадьбы опять же почти никаких забот у родственников: взял невесту и привел из соседнего дома. Не надо за нею отправляться на быстрых конях. А где их взять Знауру в случае нужды? У родственников. А кто согласится легко отдать в чужие руки своего единственного коня? А если что случится с ним? Какой тогда мужчина без коня? Да, не напрасно Кониевы доверились ему. А как он уладил дело с калымом! Каруаевы после долгого упорства согласились на том, что Кониевы дадут им двух волов и десять овец.

Но если результаты сговора успокоили Кониевых тем, что все требуемое есть в доме жениха, то самому Знауру было над чем задуматься. Он сидел, сжав голову большими ладонями, и, не мигая, смотрел на огонь. Кизяк тлел, нещадно дымя. Но Знаур к нему привык с детства, как к нужде. «Отдам волов, а сам с чем останусь? Что я запрягу, когда в лес соберусь? Ханифу или себя? Конечно, будь у меня стадо коров, так не жалко за такую девушку отдать сто коров! А если человек беден?» — горестно рассуждал Знаур.

Ударом ноги Знаур распахнул дверь. Постоял, прислушался к темноте. Уже собрался уходить, как до слуха донеслись приглушенные голоса, и он осторожно шагнул к невысокому плетню.

— Ну, ты скоро, Ханифа?

По голосу Знаур узнал Фаризат.

— Тсс! Ты так кричишь...

«Ханифа... давно я не видел ее»,— затаив дыхание. Знаур присед У плетня, боясь спугнуть девушек.

— Ханифа, может быть, ты уснула? Пока ты нарвешь пучок лука, настанет рассвет. Хочешь, я крикну Знауру? Пусть поможет нам.

— Чувяк потеряла,— прошептала Ханифа, и в голосе послышались слезы.— Ты с ума сошла, а если сосед услышит нас?

Знаур, не удержавшись, тихо засмеялся, и его услышали по ту сторону плетня.

— Ой! — воскликнула Ханифа.

Испуганный голос Ханифы еще больше развеселил Знаура, и он уже смеялся, не таясь. Девушки убежали, а Знаур вернулся к конюшне, проверил засовы, потом завернул к волам. Животные лежали под низким навесом и жевали. «Теперь мы с Бекмурзой все равно, что одна семья... А разве мы с ним до сих пор не жили, как два брата? Вот только забор между нами. Да и он не мешает нам ходить друг к другу. Когда мне нужно будет привезти дров из лесу или вспахать огород, я всегда попрошу у него волов, а он не откажет. Волов, конечно, жаль отдавать. Да уж ладно... Ханифа родит много сыновей и тогда дом моего отца сразу разбогатеет. И раньше, и сейчас люди уважают тех, у кого сила. Разве я один могу постоять за самого себя так, как если бы у меня были братья?— вздохнув, Знаур ушел в саклю.