Дева в голубом - Шевалье Трейси

Она перешла из комнаты в devant-bhis, свободное пространство между домом, амбаром и конюшней, покрытыми одной и той же крышей. Там ее хотя бы не сбивало с ног ветром и не залепляло снегом глаза. Она набрала полную грудь свежего воздуха. Дом выходил фронтоном на юг, но солнца, яркого, согревающего солнца, все равно не было. Изабель вгляделась в отдаленные белые склоны и увидела скрючившееся на снегу серое существо. Отступая назад, в полумрак devant-bhis, она заметила, как существо трусцой бежит в сторону леса.

— Теперь мне ничего не страшно, — почти прошептала она, обращаясь к Этьену и Анне. — И ваши чудеса здесь ни при чем.

Раза два в неделю Изабель отправлялась промерзшей тропинкой мимо желтого утеса в Мутье, где была общественная печь. Дома она всегда пекла хлеб у себя в печке или у отца, но здесь все приносили тесто в одно и то же место. Она дождалась, пока откроется заслонка и, чувствуя, как на нее дышит жаром, сунула тесто внутрь. Окружающие ее женщины, все в круглых шерстяных шапках, о чем-то негромко переговаривались. Одна из них улыбнулась ей:

— Как дети?

— Их все на улицу тянет, — улыбнулась в ответ Изабель. — Под крышей сидеть не любят. Дома было не так холодно. Тут они чаще хнычут.

— Теперь ваш дом здесь, — мягко поправила ее собеседница. — Теперь Бог здесь не оставляет вас Своим попечением. Он даровал вам мягкую зиму, как нынче.

— Верно, — согласилась Изабель.

— Да пребудет с вами Бог, мадам, — сказала на прощание женщина. Из-под мышек у нее виднелись батоны свежеиспеченного хлеба.

— И вам того же желаю.

«Здесь меня называют „мадам“, — подумала Изабель. — Никому нет дела до моих рыжих волос. В деревне триста человек, и никто не назвал меня la Rousse. О семействе Турнье известно только, что члены его — служители истины. Никто не шушукается у меня за спиной».

За все это Изабель была благодарна судьбе. Это примиряло ее с жизнью в скалистых горах с крутыми склонами, с суровыми зимами, с неведомыми растениями. Пожалуй, и без камина она обойдется.

У общественной печи и в церкви Изабель часто встречалась с Паскаль. Поначалу та ограничивалась односложными репликами, но потом разговорилась и в конце концов поведала Изабель свою прежнюю жизнь в подробностях.

— В Лионе я большую часть времени проводила на кухне, — начала она как-то в воскресенье, когда они с Изабель стояли в толпе перед церковью. — Но после того как от чумы умерла мама, мне пришлось прислуживать. Постоянно быть в обществе незнакомых мужчин, когда каждый норовит тебя ущипнуть, — удовольствие маленькое. — Паскаль вздрогнула. — К тому же подавать так много вина, если пить его — грех, неправильно. В общем, я старалась, когда только возможно, не быть на виду.

Паскаль помолчала.

— Но папе, — продолжала она, — такая жизнь нравится. Знаете, он рассчитывает заполучить «Белую лошадь», если, конечно, нынешние хозяева от нее откажутся. На всякий случай он поддерживает с ними добрые отношения. В Лионе наш постоялый двор тоже назывался «Белой лошадью». Отец видит в этом предзнаменование.

— А по прежней жизни вы не скучаете?

Паскаль отрицательно покачала головой.

— Мне здесь нравится. Здесь мне покойнее, чем в Лионе. Слишком уж много там народа, вы и не поверите.

— Покойнее, это верно. Но мне не хватает неба, — вздохнула Изабель. — Широкого неба, простирающегося до самых краев мира. Здесь горы закрывают небо. А дома — открывают.

— А мне не хватает каштанов, — заявила Мари, прижимаясь к матери.

Изабель согласно кивнула.

— Когда они все время у тебя под рукой, не замечаешь, что они есть. Это как с водой. Ее не замечаешь, пока тебе не захочется пить, а пить нечего.

— Но ведь дома было опасно?

— Да. — Вспомнив запах горелого человеческого мяса, Изабель тяжело вздохнула. — Эти круглые шляпки такие забавные, — сменила она тему, указывая на стоявших неподалеку женщин. — Вы бы такую когда-нибудь надели поверх платка?

Обе рассмеялись.

— А что, может, когда-нибудь и мы будем их носить и вновь прибывшие будут так же смеяться над нами, — заметила Изабель.

Откуда-то из гущи толпы донесся громовой голос Гаспара:

— Солдаты! Я скажу вам о католиках-солдатах такое, что у вас волосы дыбом на голове встанут.

Улыбка исчезла с лица Паскаль. Она опустила взгляд, все тело ее напряглось, руки сжались в кулаки. Сама она о бегстве не рассказывала, но Изабель знала эту историю во всех подробностях от Гаспара. Сейчас он живописал ее новому знакомому.

— Услышав о резне в Париже, католики в Лионе как с ума посходили и ринулись на наш постоялый двор, собираясь разорвать нас на части, — говорил он. — При появлении солдат я подумал: единственный способ спастись — выставить им вина. Что я сразу же и сделал… «Aux frais de la maison! — во всю глотку орал я. — За счет заведения!» И действительно, это остановило их. Вы же знаете католиков, стакана мимо рта они не пронесут. Отчего и делишки наши шли неплохо. Скоро они надрались так, что забыли, зачем пришли, и, пока Паскаль подносила и подносила им, я собрал весь свой скарб прямо у них под носом.

Паскаль поспешно отошла от Изабель и исчезла за церковной оградой. «Неужели Гаспар не видит, что с его дочерью что-то неладно?» — думала Изабель, пока тот под общий смех продолжал свое повествование.

Вскоре она присоединилась к Паскаль. Ее только что стошнило, она опиралась о стену и нервно вытирала рот. Изабель отметила ее бледность и покрасневшие глаза. Так, все ясно, мысленно отметила она, три месяца. А мужа нет.

— Изабель, вы ведь когда-то были акушеркой? — заговорила наконец Паскаль.

Изабель отрицательно покачала головой.

— Мать кое-чему меня обучила, но Этьен… его семья после брака запретила мне заниматься акушерством.

— Но вы ведь разбираетесь… словом, когда должен родиться ребенок и….

— Да.

— А что, если… если младенец исчезнет, про это вы что-нибудь знаете?

— Вы хотите сказать, если Бог возьмет его?

— Э-э… ну да, это я и имею в виду. Если Бог того пожелает.

— Да.

— А что… есть какая-то особая молитва?

Изабель на мгновение задумалась.

— Встретимся через два дня подле утеса и помолимся вместе.

Паскаль заколебалась.

— Это случилось в Лионе, — выпалила она. — Как раз когда мы бежали. Они слишком напились. Папа ничего не знает…

— И не узнает.

Чтобы найти можжевельник и руту, Изабель пришлось углубиться в лес. Когда два дня спустя Паскаль пришла к утесу, она заставила ее проглотить приготовленное снадобье, опустилась вместе с ней на колени и молилась святой Маргарите до тех пор, пока земля не сделалась красной от крови.

Такова была первая тайна в ее новой жизни.

В первое же Рождество, которое они отпраздновали в Мутье, Изабель обнаружила, что Святая Дева не забыла ее.

Тут было две церкви. Последователи Кальвина захватили католическую церковь Святого Петра, сожгли изображения святых и переделали алтарь. Вместе с каноническими обрядами исчезло аббатство, бывшее на протяжение сотен лет свидетелем множества чудес. Часовня, примыкавшая к нему, l'Eglise de Chaliиres, стала теперь приходом в Перфи, крохотной деревушке рядом с Мутье. Четыре раза в год, на праздники, жители Мутье ходили на утреннюю службу в церковь Святого Петра, а на дневную — в Перфи.

На первое Рождество семейство Турнье, все в черных костюмах, подаренных Паскаль и Гаспаром, отправилось в часовенку. Народу там было столько, что Изабель пришлось стать на цыпочки, чтобы хотя бы попытаться увидеть священника. Впрочем, вскоре она оставила эти попытки и принялась разглядывать настенную живопись над хорами. Картины были выдержаны в зеленых, алых, желтых и коричневых тонах и представляли собой изображение Христа с Книгой Жизни в руках и, чуть ниже, двенадцати апостолов. Ничего подобного Изабель не видела с самого детства, когда ей показали витражи и изваяние Мадонны с Младенцем.