Дева в голубом - Шевалье Трейси

— На заправке? Но какой в этом смысл? И как вы туда доберетесь?

— На машине. А там пересяду к вам.

— Но что мешает поехать вместе прямо отсюда? Я подожду вас у подъезда.

— Слушайте, Элла Турнье, вам приходилось когда-нибудь раньше жить в городке вроде Лиля?

— Нет. Но…

— Все объясню по дороге.

Жан Поль подъехал к заправке на белом «ситроене», той разновидности, что очень напоминает «фольксваген»-«жук», с мягкой крышей, открывающейся, как банка из-под сардин. Двигатель урчал очень знакомо, издавая тот хлюпающий звук, который всегда заставляет меня улыбаться. Мне казалось, что у Жана Поля должна быть спортивная машина, впрочем, и «ситроен» ему подходил.

Он с такими предосторожностями выходил из своей машины и перебирался в мою, что я не могла удержаться от смеха.

— Вы опасаетесь, что люди начнут сплетничать на наш счет? — спросила я, трогаясь.

— Городок небольшой. Тут немало старушек-кумушек, которым нечего делать, кроме как глазеть по сторонам и толковать об увиденном.

— Ну и что с того?

— Знаете, Элла, я опишу вам день такой кумушки. Она встает рано утром, завтракает на террасе и разглядывает прохожих. Затем отправляется за покупками; каждый день она заходит в одни и те же магазины, и разговаривает с другими женщинами, и смотрит, чем заняты люди. Далее она возвращается домой, останавливается у дверей, заводит разговоры с соседями и все смотрит, смотрит. Днем она ложится на часок соснуть, она знает, что в это время спят все и она ничего не пропустит. Проснувшись, она опять переходит на террасу и сидит там до заката, делает вид, что читает газету, но на самом деле наблюдает за всеми, кто проходит по улице. Вечером она выходит на прогулку и болтает с друзьями. В общем, разговоров и наблюдений набегает изрядно. И так изо дня в день.

— Но я-то не даю никаких поводов для сплетен.

— Они за что угодно ухватятся и так перекрутят, что не узнаете.

Я круто повернула.

— Как хотите, но я не сделала ничего, что могло бы вызвать интерес местной публики, дать повод для злословия или что еще вы там имеете в виду.

Некоторое время Жан Поль молчал.

— Вам ведь нравятся пирожки с луком, верно? — вымолвил он наконец.

На секунду я застыла, потом рассмеялась:

— Да, ужасный порок. Могу представить себе, насколько шокированы эти старые сплетницы.

— Они решили, что вы… что вы… — Жан Поль замялся. Я посмотрела на него. Он был явно смущен. — Что вы беременны, — договорил он.

— Что-о?

— Точнее, что вы хотите забеременеть.

— Но это же смешно. — Я чуть не поперхнулась. — С чего они взяли? И вообще, какое им до этого дело?

— В таких городках всем есть дело до всего. Считается, что люди вправе знать, будет ли у вас ребенок. Впрочем, теперь им известно, что вы не беременны.

— Вот и прекрасно, — пробормотала я и посмотрела на Жана Поля. — А откуда, собственно?

К моему удивлению, Жан Поль смутился еще больше.

— Да ерунда все это, ерунда, они просто… — Он вновь остановился и потеребил край нагрудного кармана.

— Просто — что? — При мысли о том, что им может быть известно, я почувствовала тошноту.

Жан Поль извлек из кармана пачку сигарет.

— Знаете автомат рядом с площадью?

— Ах, вон оно что.

Наверное, кто-то в тот вечер видел, как Рик покупал презервативы. Господи, что еще они вынюхали? Может, доктор всем сообщает подробности каждого визита? Или они роются в мусоре?

— Что еще обо мне говорят?

— Зачем вам это знать?

— Что еще обо мне говорят?

Жан Поль выглянул в окно.

— Берут на заметку все ваши покупки. Почтальон докладывает о каждом полученном вами письме. Известно, где вы бываете в течение дня и как часто выходите с мужем. А если вы не закрываете ставни, то и происходящее внутри дома тоже становится известно.

Казалось, Жан Поль скорее журит меня за то, что держу ставни открытыми, нежели земляков за то, что они заглядывают в окна.

Вспомнив, как едва не задохнулся ребенок и как сомкнулись передо мной спины, я вздрогнула.

— И что же говорят?

— Хотите знать?

— Да.

— Сначала толковали про пирожки с луком и про беременность. Потом начали перемывать косточки, когда вы купили стиральную машину.

— Но почему?

— Говорят, что нужно стирать одежду руками, как все. Что машины положены только женщинам с детьми. Говорят еще, что ставни вы выкрасили безвкусно и что для Лиля этот цвет не подходит. Что вам не хватает воспитания. Что не следует носить платья без рукавов. Что говорить по-английски с людьми неприлично. Что вы лгунья, потому что сказали мадам Роден в boulangerie, будто живете здесь — в то время, когда еще не жили. И это было первое о вас впечатление. Изменить его трудно.

Какое-то время мы ехали молча. Я не знала, что мне делать — то ли плакать, то ли смеяться. По-английски я разговариваю только в присутственных местах, но оказывается, это имеет большее значение, чем все мои попытки говорить по-французски. Жан Поль закурил сигарету и со скрипом опустил окно.

— А вы тоже считаете, что я веду себя неприлично мне не хватает воспитания?

— Нет. — Он улыбнулся. — И мне кажется, что вам чаще следует носить платья без рукавов.

Я вспыхнула.

— Что же, обо мне и единого доброго слова никто не сказал?

Жан Поль на мгновение задумался.

— Людям кажется, что у вас очень симпатичный муж, даже несмотря на… — Он потрогал шею сзади.

— Хвост.

— Вот-вот. Но они не понимают, зачем он бегает, и считают, что шорты его слишком коротки.

Я улыбнулась про себя. Действительно, в деревне бег трусцой выглядит странно, но Рику никогда не было дела до того, что говорят люди.

— Да, но вы-то откуда знаете, что обо мне говорят? — Я перестала улыбаться. — Пирожки с луком, беременность, ставни, стиральная машина и прочее? Вроде бы вы выше всех этих сплетен, но, получается, знаете не меньше других.

— Я не сплетник, — твердо заявил Жан Поль, выпуская в окно струю дыма. — Все это мне было передано как предупреждение.

— Предупреждение о чем?

— Элла, всякая наша встреча становится общественным событием. Вам не следует видеться со мной. Мне сказали, что о нас уже судачат. Мне следовало бы вести себя осмотрительнее. То есть я-то могу не волноваться, но вы женщина, а женщинам всегда труднее. Понимаю, понимаю, вы хотите сказать, что это не так, — заторопился он, видя, что я готова его перебить, — но, что бы вы на этот счет ни думали, так оно и есть. К тому же вы замужем. И иностранка. Что только осложняет положение.

— Меня оскорбляет, что вы ставите их суждение выше моего. Что дурного в наших встречах? Видит Бог, я ни в чем не провинилась. Я замужем за Риком, но из этого не следует, что мне запрещается разговаривать с другими мужчинами.

Жан Поль промолчал.

— И как только вы можете так жить? — нетерпеливо бросила я. — Среди всех этих сплетен. Что, и о вас тоже все известно?

— Нет. Конечно, привыкать к такой жизни после большого города было очень трудно, но я научился вести себя благоразумно.

— А-а, так вы называете это благоразумием — таиться от всех? Знаете, а ведь выглядим мы и впрямь грешниками.

— Боюсь, вы слишком все упрощаете. Больше всего задевает людей, если все происходит у них на глазах, прямо перед ноздрями.

— Перед носом. — Я невольно улыбнулась.

— Ну да, это я и хотел сказать, перед носом. — Он мрачно улыбнулся в ответ. — У них совсем другая психология.

— Что ж, так или иначе, но предупреждение пропало втуне. Встреча состоялась.

Весь остаток пути мы проделали молча.

Переплет наполовину сгорел, страницы обуглены, читать текст невозможно, за исключением фронтисписа. Чьим-то тонким почерком, выцветшими коричневыми чернилами было написано следующее:

«Жан Турнье, р. 16 августа 1507 г.

женился на Анне Турнье 18 июня 1535 г.

Жак, р. 28 августа 1536 г.

Этьен, р. 29 мая 1538 г.