Мальчик. Рассказы о детстве - Роальд Даль

Из-за того, что я любил спортивные игры и был удачлив, жизнь в Рептоне была для меня иногда даже приятной. Спортивные игры в школе — всегда в радость, если они тебе удаются. Мне повезло: я оказался среди счастливчиков, и часы на игровых площадках, футбольных полях и на кортах файвза и сквоша скрашивали мне серые и печальные школьные будни, которые, не будь игр, тянулись бы еще дольше и казались бы еще тоскливее.

Было еще одно, что доставляло мне в этой школе массу удовольствия, и это была фотография. Кроме меня, ею всерьез в Рептоне ни один мальчик не занимался, а ведь пятьдесят лет тому назад она была вовсе не таким простым делом, как сегодня. Я устроил для себя крошечную фотолабораторию в углу музыкального корпуса и там складывал свои стеклянные фотопластинки, проявлял негативы и печатал их.

Наставником искусств был у нас стеснительный учитель по имени Артур Норрис. Я с ним очень подружился, и в последний мой год в Рептоне мы вместе устроили выставку моих фотоснимков. Он предоставил мне хорошее помещение и помогал вставлять в рамы и развешивать мои увеличенные фотографии. Выставка оказалась успешной, и наставники, вряд ли за все четыре года снисходившие до какого-то разговора со мной, теперь подходили ко мне и произносили всякие любезные фразы вроде: «Весьма незаурядно… Мы и не знали, что у нас есть такой фотохудожник, настоящий мастер… А это у вас продается?»

Артур Норрис поил меня чаем с пирожными у себя на квартире и беседовал со мною о живописцах вроде Сезанна, Мане и Матисса, и у меня такое чувство, что именно там, за чаем и под мягкие негромкие речи мистера Норриса в его квартирке по воскресеньям, и зародилась моя страстная любовь к художникам и их искусству.

После школы я еще долго занимался фотографией и научился делать вполне приличные снимки. Сегодня любой, купив хороший фотоаппарат, может стать знающим и умелым фотографом, но пятьдесят лет назад все было не так просто. Вместо пленки тогда использовали стеклянные фотопластины, и каждую надо было перед съемкой заряжать в кассету в фотолаборатории, то есть в специальной темной комнате. Для каждой пластины требовалась отдельная кассета. С собой я обычно носил шесть таких заряженных кассет, то есть сделать я мог не более шести снимков, так что, прежде чем щелкнуть затвором камеры, приходилось все взвесить и прикинуть — а стоит ли?

Вы, может, не поверите, но в восемнадцать лет я уже привык получать за свои снимки награды и медали, которыми меня удостаивало Королевское фотографическое общество в Лондоне, Фотографическое общество Голландии и т. д. А позже я даже получил большую бронзовую медаль из Каира, от Египетского фотографического общества, и все еще храню тот снимок, за который меня ею наградили. Это вид на одно из так называемых Семи Чудес Света, на Арку Ктесифона в Ираке. Это самая большая в мире арка без дополнительных опор, а сфотографировал я ее, когда в 1940 году учился там на летчика, чтобы служить потом в Королевских военно-воздушных силах. Я тогда в одиночку облетал всю пустыню на старинном биплане «Хокер-Харт», и у меня на шее всегда висел фотоаппарат. Заприметив огромную арку, одиноко возвышающуюся над морем песка, я накренил одно крыло, отпустил штурвал и летел в неуправляемом самолете, пока не навел объектив и не щелкнул затвором. Снимок вышел что надо.

Прощай, школа

Когда я уже учился в выпускном классе, мать спросила:

— Хочешь после школы в Оксфорд или Кембридж?

В те времена было не так уж сложно попасть в любой из этих знаменитых университетов, лишь бы деньги были.

— Нет уж, спасибо, — сказал я. — Мне бы хотелось сразу после школы устроиться на работу в такую компанию, которая отправит меня куда-нибудь в чудесный далекий край, вроде Африки или Китая.

Надо вам напомнить, что в начале 1930-х годов по воздуху практически не путешествовали. До Африки приходилось добираться по морю, и на дорогу уходило две недели, а путь до Китая занимал около пяти недель. Это были далекие волшебные страны, и никто туда просто так, чтобы провести там отпуск, не отправлялся. Если в такую даль и ехали, то на заработки. Это в наше время можно добраться до любого места на планете за считанные часы, и ничего сказочного в таком путешествии не осталось. Но в 1933 году дела обстояли совсем по-другому.

Так что еще во время своей последней четверти в Рептоне я послал заявки на трудоустройство в такие фирмы, которые, как я точно знал, могли отправить меня за границу. Это были: нефтяная компания «Шелл», химическая «Империал Кемикалз» и еще одна финская лесоторговая компания, точное название которой я забыл.

Меня согласились принять и в «Империал Кемикалз», и в компании финских лесоторговцев, но почему-то больше всего мне хотелось попасть в «Шелл». Когда пришла пора ехать в Лондон на собеседование, мой наставник, то есть учитель вроде классного руководителя, сказал, что мне не на что надеяться, смешно даже пытаться попасть туда.

— Восточный отдел «Шелл» — это же предел мечтаний, — сказал он. — Там окажется не меньше сотни заявок, а мест-то — и десяти не будет. Не на что надеяться, разве что кандидат — Староста Школы или хотя бы Главный Староста Дома, а вы — даже не боузер!

Насчет заявок он угадал. Когда я прибыл в Главное управление компании «Шелл» в Лондоне, собеседования там дожидались сто семь юношей. А вакансий было семь.

Пожалуйста, не спрашивайте, как мне удалось занять одну из них. Сам не знаю. Но я получил-таки это место; а когда, вернувшись в родную школу, сообщил эту радостную новость своему наставнику, он не стал поздравлять меня. Даже руку не пожал. Он поспешил уйти от меня прочь — будто я колдун или заразный — и что-то бормотал себе под нос о том, что у него нет акций этой компании.

Но меня уже ничуть не волновало, что он думает по этому поводу. Я-то устроился. Все замечательно!

Мне предстояло навсегда расстаться со школой в июле 1933 года, а через два месяца, в сентябре, как только мне исполнится восемнадцать лет, я поступаю в компанию «Шелл». Буду стажером Восточного отдела, и мне будут платить пять фунтов в неделю. Вот, смотрите, какое я получил от них письмо:

16 июля 1934 года

Г-ну Р. Далю,

Рептонская школа в г. Рептон,

графство Дербишир

Дорогой сэр!

В связи с нашим недавним собеседованием с Вами и потому, что мы уже получили отчет о хороших результатах пройденного Вами медицинского обследования, мы теперь готовы предложить Вам должность в составе штата Лондонского отделения с испытательным сроком три года и начальным окладом жалованья 230 фунтов стерлингов в год. Мы планируем, что в дальнейшем, по достижении Вами возраста в 21 год, Вы будете переведены на работу в один из наших зарубежных филиалов, если работа и Ваше поведение в Лондонском отделении будут сочтены удовлетворительными, и Вы, как мы рассчитываем, в течение испытательного срока проявите такие качества и способности к росту, которые будут сочтены подходящими для работы в наших зарубежных службах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});