Огнедева - Елизавета Дворецкая

С отъездом Вестмара хлопот поубавилось, но тревог не стало меньше. Каждый вечер ладожские старейшины собирались в опустевшем гостином дворе и толковали, как теперь поступить. Просто ждать, на что там решится Игволод, было неразумно, идти на него войной — не хватало сил. До возвращения Вольги с подмогой даже в лучшем случае оставалось не менее двух-трех пятериц.

Никто не знал об этом лучше Дивляны — она считала дни, нанизывая их, как крупные бусины, на нить своего ожидания. Она даже не тосковала — ведь впереди ее ждало самое большое счастье — и все же жаждала, чтобы Вольга вернулся побыстрее. В душе он каждый миг был рядом с ней, но от этого она не меньше хотела поскорее увидеть его наяву. Ей снились по ночам его объятия, поцелуи, и она просыпалась, вся дрожа, с тем же огнем в жилах, с разлитым по телу мучительным и таким сладким томлением. Она была так полна этим, что даже постоянная опасность, нависшая над головой, не занимала много места в ее мыслях. Это была весна ее счастливой любви, и никакой Игволод не мог у нее этого отнять.

А отцы, рассудив так и этак, решили снарядить к Игволоду посольство.

— Скажем, что готовы выкуп ему заплатить, лишь бы не разорял Ладогу, и даже дань пообещаем давать, если потребует, — убеждал старейшин Рановид. — Ему, чай, тоже неохота кровь проливать, если задаром все дадут. А пока торговаться будем, да пока выкуп собирать — глядишь, и Вольга с плесковскими и со своим варягом подойдет.

— Вот еще — дань обещать! — Кузнец Зоря был не в восторге от этого предложения. — Видали мы уже таких данщиков! Еле выжили упырей, а тут новый нам на шею явился!

— Да мы и не будем ему платить! Нам главное, чтобы он до кресеня смирно сидел и нас воевать не ходил. А там мы и сами повоюем.

— Да если слух пойдет, что Ладога опять руси дань платит, много охотников найдется нашими трудами богатеть!

— Не успеют слухи пойти. Он, Игволод, назад в море живым не выйдет.

— А одно при руси было хорошо: другие не лезли! — вздохнул Синиберн. — И торговый путь охраняли, городки стояли с дружинами… А теперь ни дружин, ни торгов, ни серебра…

— И драли с нас три шкуры! — возразил Зоря.

— Если бы вот таких варягов найти, чтобы охраняли. А шкуры не драли, тогда бы другое дело, — заметил Домагость. — За доброе дело мы бы и заплатили. Ведь будут торги, будет и серебро.

— Да где ж найти таких? Варяги они что волки — сколько ни корми, все мало.

— Само слово такое, — улыбнулся Вологор, муж вуйки Веледары. Он родился в земле свеев, но в Ладоге жил уже лет тридцать и даже тут женился, чтобы осесть навсегда; по-словенски он давно говорил свободно, но от прежних «немых» времен у него осталась привычка при разговоре помогать себе руками. — «Варг» или «вараг» — значит «волк», а еще лихой человек, за злые дела изгнанный.

— Что же они сами себя так называют? — хмыкнул дед Путеня. — Или от волков род ведут?

— Да нет, это только наши варяги — варяги. А те, что за морем, те каждый по своему племени называется: одни свей, другие вестготы или ёстготы, смалёндцы, а где Норег — там и рауды, и хёрды, и трёнды, и халейги.

— Видно, какие первыми тут поселились, Ингварь с родом своим, они те изгои и были.

— Да нет, — Домагость усмехнулся. — Не стали бы они сами себя волками называть. Видать, когда их уже тут много стало, они и начали друг на друга кивать: вы им меха не продавайте, продавайте нам, а то они люди худые — волки, а не люди, варги то есть. Так и пошло…

— Ладно кощуны сказывать! — Зоря хлопнул ладонью по столу. — На чем порешили, отцы?

— Засылаем послов? — Домагость обвел глазами бородатые лица, смутно освещенные несколькими лучинами.

— Засылаем! — Путеня кивнул, и почти все закивали вслед за ним. — Только ты, Витонежич, сам придумал, сам и исполняй.

— И исполню. — Домагость тряхнул густыми волосами. — Недаром отец мой с мечом Люта Кровавого из Ладоги вышибал — и я не трусливее буду!

Через день Домагость с дружиной, собранной по большей части из сыновей и племянников, отправился на лодьях вниз по Волхову, чтобы через Нево-озеро дойти до устья Сяси. С ним было почти восемь десятков человек — пусть этот Игволод не думает, что ему будет легко взять здесь добычу. Дивляна, как и другие оставшиеся в Ладоге женщины, не находила себе места. А вдруг случится еще одна битва? А вдруг Игволод посчитает это удобным случаем истребить часть ладожского ополчения, чтобы потом явиться сюда и добить остальных? Перед отъездом Домагость, как старший в Ладоге жрец Перуна, принес на Дивинце жертвы небесным богам, прося у них милости в предстоящем походе, а Святобор-Сивояр поднес дары Велесу, Марене и богам нижнего мира.

Дорога по Волхову, потом по Нево-озеру и после немного по Сяси занимала обычно два дневных перехода. То есть в случае благополучного итога ждать посольство обратно следовало примерно через семь — десять дней. Все время, свободное от домашних забот, Дивляна проводила на вершине Дивинца. Глядя на Волхов, она ожидала вестей от отца, но чаще мысли и воспоминания уводили ее к Вольге. Дивинец теперь был для нее полон образом плесковского княжича, и даже на холодном речном ветру находиться здесь ей было приятно. Казалось, сам Вольга незримо стоял рядом, и Дивляна снова ощущала тепло его объятий и знала: в этот миг, когда она думает о нем, он тоже думает о ней, где бы ни был. Со времени его отъезда прошло уже почти три седмицы, и, если все сложится хорошо, еще дней через десять — пятнадцать его можно ждать назад… О боги, неужели эти долгие дни когда-нибудь пройдут?

Домагость вернулся даже чуть раньше, чем его ждали, и, к счастью, благополучно. Ему не удалось повидать самого Игволода, переговоры с ними вели его люди, встретившие ладожан возле порогов на Сяси, перед Вал-городом, где Игволоду пришлось оставить свои корабли и охрану для них. Но местное население рассказало, что варяги расположились в Вал-городе, заняв уцелевшие дома частью перебитых, частью разбежавшихся жителей. Сам Игволод был ранен в бок и правое плечо, чем и объяснялось его нынешнее бездействие. Правда, он не раз уже посылал своих людей вдоль Сяси, и еще несколько чудинских и словенских сел было разграблено.

Ладожское посольство вождь к себе не допустил — видимо, не хотел, чтобы его видели раненым и слабым, — но передал, что Ладога должна признать над собой его власть и заплатить дань, иначе он в самом скором времени истребит ее жителей и сожжет дома. Домагость от лица прочих старейшин заверил в готовности платить дань, попросив лишь отсрочки в месяц. Месяц Игволод дать отказался, согласился на три недели — столько, сколько ему и его людям еще требовалось до полного выздоровления. И сам поклялся, что если за неделю до Середины Лета — до Купалы, по-нашему, — не будет привезена дань, равная полмарке серебра на каждого из его людей, то Ладога будет сожжена, а вслед за ней и прочие города по Волхову.