Дама с горгульей - Юлия Алейникова

Когда они, усталые, но довольные, решили наконец, что на сегодня хватит, пора уже разъезжаться по домам, Коробицкий повернулся к свояченице и, сдерживая невесть откуда взявшиеся в глазах слезы, сказал искренне, от всей души:

– Спасибо! И прости, что был о тебе невысокого мнения. Я ошибался.

– Ну, тут мы квиты, – улыбнулась Гриппа, протягивая ему по-мужски руку. – До завтра, партнер.

Валерий с чувством пожал ее ладошку и улыбнулся счастливой, полной надежды улыбкой.

– Завтра же поручу своим сделать точные расчеты, созвонюсь с проектировщиками…

– Завтра суббота, – остановила его девушка.

– Неважно, объявлю аврал. К понедельнику точные выкладки будут готовы. А заодно поручу юристам подготовить все бумаги, связанные с твоим участием в проекте, – широко улыбаясь, добавил Валерий.

Сокольский наблюдал за ними из-под полуприкрытых век и удивлялся, как сильно изменилась Агриппина всего за… Кстати, а какой сегодня день? Артем взглянул на часы и понял, что уже наступила суббота. Ага, значит, всего за четыре дня.

Они втроем спустились в гараж, и Коробицкий, торопливо простившись, пошел к своей машине.

– Артем Георгиевич, уже поздно. Вы еле на ногах стоите. Давайте вы меня посадите в такси, а дальше я сама доберусь, – обратилась к своему верному спутнику Гриппа, когда тот распахнул перед ней дверцу машины.

За последние два дня Сокольский здорово осунулся, под глазами от усталости залегли тени. Девушке стало ужасно жаль его, захотелось погладить Артема по щеке, уложить дома на диване, накрыть пледом, приготовить что-нибудь вкусненькое. Но он не был ее мужчиной, вполне возможно, в его жизни есть женщина, которая все это делает, когда Агриппина не занимает его свободное время. А потому хватит уже навязываться, пора и честь знать. Завтра у него выходной, так что пусть едет к Макинтошу, к телевизору и… и к своей даме, которая наверняка уже рвет и мечет, не зная, куда подевался ее милый друг.

А кстати, странно, но до сих пор Гриппа не слышала ни одного звонка ему личного характера. Может, Сокольский сбрасывает при ней такие вызовы?

– Ни о каких поездках на такси не может быть и речи, – устало, но решительно заявил Артем Георгиевич. – Я лично вас довезу.

– Ну уж нет! – не менее решительно возразила Агриппина. – Я не позволю вам так издеваться над собой. Если вы уснете за рулем и попадете в аварию, случившееся будет на моей совести.

– Значит, вы едете ко мне, – то ли с радостью, то ли со страхом подвел под спор черту Сокольский. – Макинтош будет счастлив.

Гриппа взглянула на мужчину, пытаясь изо всех сил скрыть переполнившее ее торжество. Затем, просто кивнув, полезла в машину.

– Лучше я буду испытывать ваше терпение своим присутствием, чем рисковать вашим здоровьем и жизнью, – с тяжелым вздохом проговорила девушка, когда Артем уселся за руль.

Каждый из них старался не смотреть на соседа, борясь с распирающими изнутри чувствами.

У Сокольского в холодильнике нашлись консервированные огурцы, ветчина, болгарский перец, шампиньоны и ананасы. Вообще консервов там было много. И Гриппа в пять минут соорудила вкусный, пикантный салат, поджарив заодно свиные отбивные, которые она обнаружила в морозилке. Макинтош с самого порога приклеился к понравившейся гостье и с утробным мурлыканьем следовал за ней повсюду, терся о ее ноги и, заглушая звук работающего телевизора, урчал, как мотор самосвала, который хозяин решил прогреть в лютую стужу.

Сначала Артем пытался сам заняться ужином, но сдался и с чувством невероятного, необъяснимого, теплого, как летнее солнце, счастья устроился на диване, следя за хлопочущей на кухне Гриппой.

Она снова была одета в его футболку. Собранные в хвост волосы задорно подпрыгивали в такт ее шагам, когда девушка перемещалась от стола к плите, и было в ее присутствии что-то ужасно родное, умилительное. С этой счастливой мыслью Артем и уснул. А проснулся от манящего, аппетитного запаха и сразу же понял, что страшно проголодался. Открыл глаза и увидел прямо перед носом тарелку с дымящимся мясом. Потянулся за ней и оказался сидящим за накрытым столом. Гриппа поставила перед ним тарелку с едой и села напротив. Сбоку устроился Макинтош с собственным блюдом. Кот сидел, выпрямившись, расправив плечи, положив на краешек стола одну лапу, и смотрелся этаким важным грандом. Агриппина пожелала всем приятного аппетита, и мужчины, как по команде, одновременно принялись за ужин.

– Агриппина Вольдемаровна, а вы не слишком его балуете? – спустя несколько минут поинтересовался Артем, кивнув в сторону по-барски устроившегося Макинтоша, чей богатый рыжий воротник лежал на плечах, как пелерина, а длинные пышные усы топорщились от самодовольства.

– Не знаю. У меня никогда не было домашних животных. Но Макинтош категорически отказался ужинать на полу, – улыбаясь, пожала плечами Гриппа. – И мне это показалось справедливым.

Котяра коротко мяукнул и кивнул огромной головой в знак согласия.

Зато он уже два дня не гадит на подушки, утешил себя Артем, решив, что потом, по окончании расследования, сумеет прибрать питомца к рукам.

Глава 15

– Хватит истерить, Пофистал! – грозно рыкнула на мужа Нина Андреевна Тиховлиз.

Два часа назад к родителям заезжала Катерина и, напугав до полусмерти, рассказала о визите Сокольского и Агриппины.

– Соберись, тряпка! И начинай думать, как нам алиби обеспечить! Тоже мне, Победитель Фашизма Иосиф Сталин… – хряпнула женщина по столу тяжелой, как у молотобойца, дланью.

– Не ори на меня! – взвизгнул в ответ супруг, наделенный от рождения героическим именем и весьма убогой, склонной к подлости и коварству натурой. – Какое алиби, если они уже Смурова раскатали? Кто его тебе обеспечит? Галина Станиславовна? А может, Чесотка ради тебя постарается?

– Ты должен был заблаговременно об этом позаботиться! – Впервые в жизни Нина Андреевна поддалась панике. – Когда Вольдемар возвращается?

– Темников сказал, что не раньше понедельника. Что-то его задержало.

– Он что, звонил? – напряглась госпожа Тиховлиз, с замиранием сердца глядя на мужа.

– Да Начинкин каждый день звонит. Только не мне!

– А как на это в офисе реагируют? Как ты им объясняешь, почему Вольдемар звонит не тебе, своему заму, а Темникову?

– Объясняю? Да ты совсем не понимаешь, что происходит! На меня уборщица смотрит как на покойника, а вахтер со мной не здоровается. За последнюю неделю у меня в кабинете не раздалось ни одного звонка, ко мне не приносили на подпись ни единой бумажки. Секретарша во вторник взяла больничный, а новую на замену так и не прислали. Я сижу один, как прокаженный, от меня шарахаются, как от призрака! Со мной даже в лифт никто не входит! – сжав кулаки, орал, глядя в лицо жене, измученный неизвестностью и ожиданием Тиховлиз, все еще числившийся председателем совета директоров холдинга.

– Так чего же ты тогда туда ходишь? – испуганным шепотом спросила Нина Андреевна.

– Потому что страшно не ходить, – так же тихо, шепотом, ответил ей супруг и боязливо оглянулся по сторонам.

– Горе нам, горе! – опустилась на диван потерявшая привычный боевой задор мадам Тиховлиз. – Может, все же сбежать? Переоденемся бомжами и рванем к границе…

– Дура! – рыкнул на нее супруг. – За нами следят! И, вполне вероятно, прослушивают!

– Пофик, что же нам делать? – Нина Андреевна, крупная, монументальная, как скульптура Родина-мать, выглядела сейчас жалко. Даже более жалко, чем ее неказистый, приземистый, лысый супруг.

И вот в этот самый миг, когда железная воля жены дала трещину, в Пофистале Тарасовиче нежданно-негаданно вдруг встрепенулась напитанная злобой и страхом темная сторона его личности. Было в ней нечто змеиное, подлое и безжалостное. Ведь всем известно, что стремительный ядовитый укус кобры или гадюки, нанесенный более сильному и могучему противнику, бывает опаснее и смертоноснее оскаленной пасти тигра. Пофистал Тарасович, доведенный до последний черты, живущий под гнетом отупляющего ужаса незнания, вдруг очнулся. Очнулся от отчаяния, от сознания безысходности своего положения.

– Заткнись, – скомандовал он жене. – Сделай крепкого чаю, принеси в кабинет.

Его фразы стали короткими, рублеными, но этот резкий тон заставил Нину Андреевну расправить плечи и взглянуть на мужа если не весело, то в злорадном предвкушении чего-то значимого. Вот за это она и полюбила когда-то неприметного, щуплого очкарика – за скрытый потенциал. Теперь Нине Андреевне стало спокойнее. Пофик собрался и теперь наверняка найдет способ выторговать у Начинкина и жизнь, и деньги. Выторговать, выменять, выдавить.

Действительно, у Пофистала Тарасовича имелся в запасе богатый арсенал способов давления на окружающих, даже на тех, кто был сильнее его и влиятельнее. Или считал себя сильнее и влиятельнее. Тиховлиз, обладая тонким, острым, глубоким умом, еще в детстве пришел к нехитрому выводу: побеждает не сильнейший, и даже не умнейший, а тот, кто не связывает себя рамками правил и норм, выходит за границы общих моральных принципов, поднимается над толпой. Нет, не так. Не поднимается, а, оставаясь в толпе, перестает быть ее частью, превращаясь в сверхъединицу, способную на нестандартные, непредсказуемые действия.