Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк

– Спой еще, – попросил Штайнер.

Она кивнула и взяла на гитаре несколько аккордов. Затем начала напевать простые, незатейливые мелодии, из которых порой вылетали слова, словно птицы из темноты далеких степей; песни странствий и минутного отдыха в шатрах, – и всем показалось, что в беспокойном свете лампионов и вагон превратился в шатер, который они разбили на ночь, а завтра им предстоит двинуться дальше, дальше…

Рут сидела перед Керном, опираясь плечами о его колени. Она откинула голову назад, в его руки. И ее тепло вливалось в его кровь и делало его беспомощным. Его мучила неизвестность. Что-то неясное было скрыто и в нем, и вне его: в глубоком страстном голосе Лилы и в дыхании ночи, в спутанном беге его мыслей и в сверкающем потоке, который подхватил его и куда-то нес.

Керн и Рут вышли из вагона. На улице было тихо. Павильончики укрыли серым брезентом. Шум затих, и над суматохой и криками, над звуками выстрелов и пронзительными возгласами с аттракционов снова безмолвно встал лес и похоронил под собой незатейливое веселье балаганов.

– Ты уже хочешь идти домой? – спросил Керн.

– Не знаю. Нет, не хочу.

– Тогда давай побудем здесь еще. Пройдемся немного. Я бы хотел, чтобы завтрашний день никогда не наступил.

– Да. Вместе с новым днем всегда приходят страх и неуверенность. А здесь сейчас чудесно.

Они шли по темному перелеску. Кроны деревьев безмолвно висели над ними.

– Может быть, только мы сейчас и не спим…

– Кто знает… Полицейские всегда очень долго не спят.

– Здесь нет полицейских. Нет. Здесь – лес. И как хорошо гулять вот так… Даже шагов не слышно.

– Да, не слышно ничего…

– Нет, тебя я слышу. Но, может, это тоже я. Я больше не могу без тебя.

Они шли все дальше и дальше. Было так тихо, что казалось, будто сама тишина что-то шепчет, приостановив дыхание, и ждет чего-то чудовищно чужого…

– Дай мне руку, – сказал Керн. – Я Роюсь, что вдруг потеряю тебя.

Рут прижалась к нему. Он почувствовал ее волосы у своего лица.

– Рут, я знаю, что все это – лишь немного тепла в бесконечном бегстве и пустоте, но для нас это – больше, важнее…

Она кивнула. Некоторое время они стояли неподвижно.

– Людвиг, – сказала Рут, – временами мне никуда больше не хочется. Хочется просто лечь и погаснуть.

– Ты устала?

– Нет, не устала. Не устала. Я бы могла все время идти так. Это очень легко. Нигде ни на что не натыкаешься.

Поднялся ветер, зашумела листва. Керн почувствовал на своей руке каплю. Вторая упала на лицо. Он взглянул на небо.

– Начинается дождь, Рут, – сказал он.

– Да.

Капли падали все чаще.

– Возьми мою куртку, – сказал Керн. – Я не простужусь, привык.

Он накинул на плечи Рут свою куртку. Она почувствовала тепло, которое еще осталось в куртке, и ее охватило необычное чувство безопасности.

Ветер стих. Минуту казалось, что лес затаил дыхание, потом в темноте вспыхнула бесшумная белая молния, сразу же за ней грянул гром, и хлынуло так, будто молния разорвала все небо.

– Бежим, быстро! – крикнул Керн.

Они побежали к карусели, парусиновые стены которой неясно вырисовывались во тьме, словно безмолвный разбойничий стан. Керн приподнял парусину, они проползли внутрь и встали на ноги, тяжело дыша; теперь они были защищены, карусель под парусиной была похожа на огромный барабан, по которому бил дождь.

Керн взял Рут за руку и потянул за собой. Их глаза вскоре привыкли к темноте. Призраками вставали на дыбы лошади, олени окаменели в своем вечном беге, лебеди распростерли свои крылья, полные таинственности, неясно выделялись могучие, спокойные спины слонов.

– Пошли! – Керн потянул Рут к гондоле.

Он собрал из вагончиков и колясок бархатные подушки и сложил их на дно гондолы. Затем сорвал со слона его расшитую золотом попону.

– Вот, теперь у тебя покрывало, как у принцессы.

Снаружи долгими раскатами гремел гром. Молнии озаряли теплую темноту матовой бледностью, и каждый раз при вспышке появлялись пестрые оленьи рога, сбруя на лошадях, очертания зверей, которые в мирном вечном параде маршировали друг за другом, будто видения заколдованного рая. Укрывая Рут попоной, Керн видел ее бледное лицо, темные глаза и почувствовал, как его руки коснулись ее груди, – чужой, незнакомой и вновь волнующей, как и в ту первую ночь в отеле «Бристоль», в Праге.

Гроза быстро приближалась. Гром заглушал шум дождя, бившего по туго натянутой парусине, вода стекала ручьями, земля дрожала под мощными ударами грома, и внезапно в затихающем молчании одного из самых сильных раскатов карусель качнулась и начала медленно вращаться. Медленно, медленнее, чем днем, неохотно, словно подчиняясь какой-то тайной силе; музыка тоже заиграла, но тоже медленнее, чем днем, а иногда почему-то затихала. Карусель сделала всего лишь полкруга, точно на секунду пробудившись ото сна, потом она вновь остановилась, музыка перестала играть, словно разбитая усталостью, и остался только шум дождя – самой старой колыбельной песни в мире.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Площадь перед университетом лежала в лучах чистого полуденного солнца. Воздух был голубым и прозрачным, а над крышами кружилась стая беспокойных ласточек, Керн стоял на краю площади и ждал Рут. Из больших дверей вышли первые студенты и начали спускаться по лестнице. Керн повернул голову, стараясь найти среди них коричневый берет. Рут обычно выходила одной из первых. Но сейчас ее не было видно. Поток студентов из дверей внезапно прекратился. Даже некоторые из тех, кто уже вышел на улицу, повернули обратно. По-видимому, что-то случилось.

Внезапно, словно вытолкнутый взрывной волной, из дверей вылетел спутанный клубок студентов. Драка. Керн услышал теперь и возгласы: «Гони жидов! Бейте отродье Моисея в их кривые рожи! Гоните их в Палестину!»

Керн быстро перешел площадь и остановился у правого крыла здания. Ему нельзя ввязываться в драку; в то же время он хотел быть по возможности ближе, чтобы в случае необходимости прийти-на помощь Рут.

Десятка три студентов евреев пыталось вырваться на свободу. Плотно прижавшись друг к другу, они спускались вниз по лестнице. Их окружила группа, человек в сто, которая со всех сторон наносила им удары.

– Оторвите их друг от друга! – закричал здоровенный брюнет, который больше походил на еврея, чем большинство тех, на кого напали. – Бейте каждого в отдельности!

Он встал во главе группы, которая со страшным воплем вклинилась в группу евреев, стала отрывать их друг от друга и бросать на растерзание оставшимся, которые тотчас начали обрабатывать их кулаками, связками книг и палками.

Керн в беспокойстве огляделся, ища глазами Рут. Ее нигде не было видно, и он надеялся, что она осталась в университете. На верху лестницы было совершенно свободно, там стояли только два профессора. Один, с раздвоенной серой бородкой Франца-Иосифа и розовым лицом, потирал руки и улыбался; другой, сухой и подтянутый, смотрел вниз на драку бесстрастно.

С другой стороны площади к зданию подбежало несколько полицейских. Бежавший впереди остановился недалеко от Керна.

– Стой! – приказал он двум другим, – Не вмешиваться!

Те остановились.

– Евреи? – спросил один из них.

Первый кивнул. Потом он заметил Керна и пристально посмотрел на него. Керн сделал вид, будто ничего не слышал. Он медленно закурил сигарету и прошел немного вперед походкой человека, не имеющего определенных целей. Полицейские скрестили руки и с любопытством наблюдали за дракой.

Одному маленькому студенту еврею удалось вырваться из потасовки. На минуту он остановился, словно ослепленный. Потом заметил полицейских и помчался к ним.

– Пойдемте! – закричал он. – Быстрее! Помогите! Их же убивают.

Полицейские посмотрели на него, как на редкое насекомое. Ему никто не ответил. Маленький студент растерянно смотрел на них. Потом повернулся и, не говоря ни слова, снова направился к дерущимся. Не успел он пройти и десяти шагов, как из толпы отделились два студента. Они бросились на маленького еврея.

– Жидовская свинья! – закричал бежавший впереди. – Жидовская свинья взывает к справедливости! Ты ее получишь!

И он ударил его с такой силой, что тот упал, хотел подняться, но второй ударил его ногой в живот. Потом оба схватили его за ноги и потащили по мостовой, словно тележку. Студент тщетно пытался уцепиться за камни. Его белое лицо с маской ужаса неподвижно уставилось на полицейских. Рот казался черной дырой, на подбородке сочилась кровь.

У Керна пересохло в горле. Он чувствовал, что должен броситься на помощь, но видел, что полицейские за ним наблюдали; содрогаясь и цепенея от ярости, он перешел на другой угол площади.

Оба студента прошли совсем рядом с ним, волоча за собой свою жертву. Они ржали, блестя зубами, и в их лицах не было ни следа злости. Они выражали искреннее удовольствие, словно занимались каким-то безобидным спортом, а не избивали человека в кровь.