Кровавое шоу - Александр Горохов

— Ладно, Евгений Андреевич, ваш гнилой либерализм мы знаем! Вы лучше объясните, почему в свой новый альбом «Певцы России» включили разных узбечек, латышек, эстонок. Они и так заполонили нашу эстраду! Пусть поют у себя! Какого черта? Вопят, что они «заграница», а жиреют на русских хлебах! Многие из нас ездили в последний год куда-нибудь в Среднюю Азию или Прибалтику, я спрашиваю?

Вопрос оказался болезненным. В зале зашумели, а Надя наклонилась к уху певицы:

— Корецкая, отдай мою кассету.

Та дернулась, словно ее ударили, и пружинисто развернулась.

— Какую кассету? Ты кто такая?!

— Знаешь, кто такая. Отдай кассету.

— Ты пьяная, что ли, надралась? — с вызовом спросила Корецкая, но в громадных глазах ее мелькнул страх. Надя поняла, что ершистая певица узнала ее.

— Напомнить, где встречались? — спросила Надя.

— Будет тут всякая пузатая мелочь мне что-то напоминать!

— Тогда в другом месте поговорим, — едва слышно прошептала Надя.

— В каком?

— В милиции, где же еще?

Тяжелая рука легла на плечо Нади, потом скользнула к шее, железные горячие пальцы сдавили затылок.

Она едва сумела повернуться.

— У тебя, сучка, между глаз уже не свербит? Мало ты получила? — Крикун почти прижался к щекам Нади, ласково улыбался, а в глазах его читалось наслаждение, которое он испытывал, когда причинял человеку боль.

— Отпусти, гад. Я заору.

— Ори. Это будет последний твой крик.

Сообразив, что время решительных действий не наступило, а место выбрано и вовсе неудачно, он ослабил хватку.

Корецкая проговорила, едва разжимая рот:

— Кто из нас милиции боится, это еще надо подумать, соплюха. Но не здесь эти вопросы решать. Нашла время! — Она отвернулась и зааплодировала очередной хулиганской выходке Виктории.

Тень кровожадного наслаждения в глазах Крикуна потухла, он сказал приветливо:

— Мы, дорогая, стараемся решать проблемы мирно. Особенно на пароходе, здесь ведь чуть поскользнулся и за борт полетел.

— Не пугай, урод, — ответила Надя. — Пуганая. Я за борт полечу, а ты получишь вышку!

Неуловимым движением Крикун сунул руку под короткую юбку Нади, и она громко вскрикнула от острой боли. Забыв об осторожности, она локтем заехала Крикуну в лицо и зашипела яростно:

— Вы Княжина убили, вы, вы, вы! Мою кассету украли, я знаю! Я вас застукала. Ты, урод, лапы не распускай, на них скоро наручники наденут! Я вас всех запомнила, кто на кухне у Акима Петровича был!

Из передних рядов оглянулись, а сзади кто-то громко сказал:

— Эй там, решайте свои проблемы в коридоре!

Почему-то это справедливое замечание разозлило Надю еще больше, чем сидевший рядом мерзавец. Она круто повернулась: ей укоризненно улыбались Лева Новиков и Дима Галиев из «Мятежников». Лева повторил:

— В коридоре место для разговоров, девушка.

— Извини, Лева, — с трудом Надя заставила себя улыбнуться и взглянула на Крикуна.

Тот озабоченно потирал ладошкой ушибленный нос, расплывался в благодушной и снисходительной улыбке и едва слышно шептал:

— Даром тебе это не пройдет.

— Тебе тоже, — заверила Надя.

Виктория у микрофона уже завелась и кричала, словно на базаре:

— Я не понимаю, кстати сказать, почему это наш журнал «Русское шоу» в каждом номере почти все страницы отдает рассуждениям и сообщениям об иностранной эстраде? Здесь я вижу тех, кто делает журнал! Объясните мне — свои, русские, для вас не интересны? Или вам долларами платят за то, что вы про всяких негров и японцев пишете? Если вас купили со всеми потрохами, так и скажите! Мы скинемся и сделаем свой журнал, только вашу прожженную шайку к нему уже не подпустим!

— Виктория, Виктория! Это уже слишком! — улыбаясь и широко разводя руками, к ней подошел Агафонский. — Ты все время норовишь перевести дела искусства, высокого искусства, я подчеркиваю, в политический аспект. А политика — дело грязное! Ты сама себя унижаешь, Виктория, дорогая! Будь выше этого! Ты уже переросла такие мелочи! Кто тебя зажимает?

— Меня уже не зажмешь! — рявкнула Виктория. — Но думать надо не только о себе, а о наших делах в целом! Я за границей не была и не поеду туда никогда, хотя меня калачом мани! Я русская певица и свою карьеру буду делать в отечестве!

— Виктория, милая, у каждого свой путь к успеху, почему же ты не даешь молодежи искать свои дороги?

— Да не о том же я говорю, Евгений Андреевич! Не о нашем успехе и карьере! Вы сейчас еще о деньгах мурлыкаете! Я говорю о том, что мы несем нашему зрителю и слушателю! Всякие французские шансонетки, итальянскую слезливую «дольче вита» и негритянские блюзы?

— Мы должны нести зрителю все! — заорал за спиной Нади Лева Новиков. — Всю волну могучей джазовой культуры!

— Вон из зала! — завопила Вика. — Вон из зала, лизоблюд чернозадых! А вы, Евгений Андреевич, тоже не правы! Я впервые вышла на большую сцену с песней о белогвардейских офицерах, зал был набит коммунистами, и они хлопали мне, в те самые времена! А потом угрожали и письма анонимные писали!

Корецкая вскочила с места и закричала:

— Чем ты прославилась, мы знаем! Лапшу на уши можешь в другом месте вешать!

— Заткнись, кабацкое ничтожество! — бросила ей в лицо Виктория. — Из ресторанов выползла, туда и вернешься!

— Послушайте, бабы! — загремел из задних рядов молодой бас. — Мы пришли о деле говорить или полоскать ваше грязное белье? Мы же люди искусства, в конце концов, а не торгаши в «Луже»!

— Да при чем тут торгаши в «Луже»? — закричала Корецкая. — Торгаши с рынка просто детишки! Все мы прекрасно знаем, что среди нас распустила щупальца мафия! Наша шоу-мафия, которая все пытается контролировать. Наши записи на студиях, на телевидении, наши зарубежные гастроли! И эта мафия убила Акима Княжина! Она и сюда пробралась, хотя вы старались собрать только своих! Здесь они, и все это знают!

Агафонский решительно отодвинул от микрофона Викторию и прокричал сердито:

— Эти разговоры про мафию мне надоели! Все бездарности, неудачники и прочая мелкота в своих несчастьях принялись обвинять мафию! Тебе, Корецкая, стыдно это говорить, если ты так говоришь, то сама к мафии принадлежишь! Ни я, ни наша фирма с мафией не связаны, ни одного живого мафиози я не видел! Что же касается Княжина, неохота про покойного говорить дурное, но всем известно, что до шоу-бизнеса он вел уголовную жизнь, сидел за мошенничество и воровство. Если каждый из нас будет честен, то на мафию не будет ссылаться!

— А кто вашу фирму обстрелял из гранатомета? — захохотали в зале.

— Не мафия, успокойтесь! Мелкие завистники, не более того! Мафия, друзья мои, не пистолетиками-гранатами страшна, а финансовым захватом нашей эстрады! Финансовым и моральным давлением. До этого, прошу мне верить, еще достаточно далеко!

Скандал разгорался, а для Нади был полезным, открывая, «кто есть кто» в мире эстрады, здесь лучше всяких сфальсифицированных рейтингов была видна весомость каждого. Но не это было главным. С пугающей ясностью она вдруг поняла, как опасно ей находиться на теплоходе, что накричала сейчас много лишнего и с самого начала вела себя по меньшей мере глупо. Ее здесь выслеживают, ею интересуются несколько человек. Выслеживает человек, посланный Николаем, и при всем благодушии хирурга намерения у него могут быть самые решительные: Николай с братом ходили по лезвию бритвы. Нечего говорить про Корецкую и ее свирепую охрану. Вполне вероятно, что за Надей здесь следит милиция. Она с головой влезла в ловушку, и никакие попытки прикрыться выдуманным именем не спасут. Все эти люди, которые с такой легкостью расправились с Княжиным, вытащили из больницы Григория, теперь крайне заинтересованы, чтобы заткнуть рот ей, Наде. А она сама устроила крик на весь зал, сама обвинила Корецкую в смертных грехах.

Да мне же конец, с предельной ясностью поняла она, живой я отсюда не выберусь.

Она заставила себя успокоиться. Пока она в зале, на людях, ничто ей не угрожало.

Собрание перешло в более спокойную фазу. Агафонскому удалось усмирить самых обиженных и темпераментных, он объяснил, что новый альбом «Молодые голоса России» будет предоставлен своим, тем, кто поет на русском, татарском, чукчанском, в конце концов, все они — граждане России, что и записано в конституции.

Она почувствовала на своем затылке чье-то дыхание и не успела обернуться, как ее негромко и весело спросили:

— Скажите, девушка, а вас не Надей Казанской зовут?

Она повернулась. Вопрос задал Лева Новиков, а второй «мятежник», Дима Галиев, сумрачно улыбался, разглядывая Надю.

— Н-ну, — заколебалась она. — Вообще-то правильно. Но на сцене у меня другое имя.

— Ага! — засмеялся Новиков. — Так мы вас знаем! И даже видели на сцене.

— Это… как?

— А очень просто! Аким Петрович Княжин показывал нам вашу кассету. Сказал, чтобы мы подумали, не взять ли вас солисткой в ансамбль.