Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы - Валентина Антипина

В 1938 году проблемы ССП с обеспечением жильем писателей еще более обострились. В СССР из Германии иммигрировала большая группа писателей-антифашистов. Первоначально некоторые из них занимали жилье уехавших в командировку, но затем их перестали селить в комнатах, освободившихся только на время. Другие жили в гостиницах и вынуждены были платить за них огромные деньги. Из-за этого они не могли заниматься настоящей творческой работой и брались за любую поденщину. Поэтому руководство Союза писателей обратилось к председателю Моссовета И. Сидорову с просьбой дать жилищному отделу распоряжение о выделении немецким писателям-иммигрантам четырнадцати комнат[283].

В 1939 году группа писателей, проживающих в доме по Лаврушинскому переулку, обратилась с письмом к А. Фадееву. В нем писатели жаловались на то, что дом был сдан с многочисленными недоделками. За два года, прошедших со времени заселения, недостатки так и не устранили: территория оставалась неблагоустроенной, не было произведено необходимого ремонта, двери рассохлись, балконы не достроили. В результате этого дом начал разрушаться. Авторы письма опасались повторения ситуации, когда зимой случилось более двадцати аварий, не считая мелких поломок, которые жильцы дома ликвидировали своими силами[284].

Еще в 1936 году жаловалась на свои жилищные условия М. Шагинян: «Фактически год и два месяца я живу в одной комнате с сестрой, тяжелой душевной больной — это знает тов. Щербаков, и когда он говорит, что помогает мне, т. е. мне обещана квартира в пространстве и достройка дачи в пространстве, а дача не достроена, квартира не дана, и это положение длится год и два месяца, и все-таки я в это время заканчиваю книгу, выполняю общественную работу и не жалуюсь» [285]. Лишь 20 февраля 1940 года Президиум Правления ССП постановил ввиду исключительно тяжелого положения писательницы, длящегося в течение шести лет, нарушить общее положение о размерах ссуды и предложил Правлению Литфонда выдать ей 25 тысяч рублей сроком на два года под гарантии договоров[286]. На эти деньги предполагалось купить квартиру для ее сестры.

Свои жилищные проблемы писатели решали по-разному. Те, кто по тем или иным причинам не мог приобрести отдельное жилье, пытались приспособить для работы то, что имели. Например, А. Платонов, когда вырос его сын и в доме стало больше гостей и шума, выбросил из ванной комнаты ванну и сделал там свой кабинет, а мыться ходил в баню[287]. Ленинградский писатель Г. Гор в тридцатых годах выбрал, по словам Л. Добычина, свой оригинальный способ борьбы за жизненное пространство: «У Гора тесно, мешают дети. И вот он садится за стол, берет палку в левую руку и, не глядя, машет ею за спиной, отгоняя детей, а правой пишет»[288].

Любопытна история приобретения жилья И. Бабелем. В середине тридцатых годов он жил в одной квартире с австрийским инженером Б. Штайнером. Тот возглавлял представительство фирмы «Эрин», торговавшей электрическим оборудованием в СССР, и жил в квартире вместе с другими сотрудниками этой же фирмы. Но затем в СССР остался лишь один представитель фирмы. Опасаясь «уплотнения», тот стал искать себе компаньона. Об этом узнала Л. Сейфуллина и порекомендовала ему в этом качестве Бабеля[289].

Из-за нерешенных проблем с жильем некоторые литераторы не могли наладить нормальную семейную жизнь. Т. Фоог-Стоянова вспоминала о взаимоотношениях своей матери и В. Пяста: «Мама же месяцами бывала в Москве. Там они ютились, снимая комнаты, то на Солянке, то на Мясницкой. Если мамы не было, всегда был для Пяста угол у С. Н. Бернштейна в Столешниковом переулке. Последний год они снимали полдомика у какого-то железнодорожника в Голицыне»[290].

То, что у некоторых писателей были многокомнатные квартиры, не должно вводить нас в заблуждение, так как размер этих комнат был зачастую крохотным. Например, А. Новиков-Прибой имел четыре комнаты: «Войдя с лестничной площадки в квартиру, посетитель попадал в маленькую квадратную прихожую, узкий коридорчик, который вел в крохотную кухоньку, где находилась газовая плита — невиданное чудо того времени — и небольшой кухонный столик у окна. Стеклянная дверь, расположенная в правой стене прихожей, соединяла прихожую с другим коротким коридором. В него выходили четыре двери: одна из комнаты моего старшего брата Анатолия (А. Новикова, сына писателя. — В. А.), другая, напротив, из столовой и две рядом — из темной ванной комнаты и проходного кабинета отца, за которым располагалась спальня. Все комнаты были крохотными, по одному окну, но очень уютными, хотя и обставлены скромно»[291].

Представляют интерес описания внутреннего убранства жилищ писателей, их интерьеров. Из мемуаров литераторов, их родственников и близких знакомых видно, что многих писателей не очень волновали условия быта и обстановка жилья. Это касалось и элиты, которая, безусловно, могла себе многое позволить. В квартирах писателей, относящихся к быту с безразличием, изящную обстановку нередко создавали их жены. Так, по воспоминаниям современников, «трехкомнатная квартира Булгаковых была очень красива, со вкусом обставлена. Главным образом мебелью красного дерева. На обеденном столе — синий с позолотой старинный сервиз»[292]. Чтобы позволить своей семье подобный образ жизни, М. Булгаков брался за любую подработку.

На обстановку жилища писателя влияли его увлечения. Например, в комнате, где в тридцатые годы жил А. Чапыгин, стоял верстак, так как писатель любил заниматься ремеслом[293].

Увлечение отразилось и на интерьере жилища Э. Багрицкого: «Он позвал нас в более чем скромно обставленную комнату, где стоял большой, густо населенный аквариум. Пододвинув табурет и сбросив с одной ноги туфлю, чтобы поджать ногу под себя, Эдуард Георгиевич сел и принялся говорить с нами о своих рыбах. Это был поэтический, увлеченный рассказ, пересыпанный юмором и грустью»[294].

Квартиры некоторых писателей были скромными. Л. Жариков вспоминает о посещении Н. Ляшко в конце сороковых годов: «В столовой — простой деревянный стол, покрытый клеенкой, вокруг стола — разнокалиберные венские стулья. В углу, у стены, — дубовый буфет, за стеклами которого видна была обычная посуда». В кабинете «у окна стоял невзрачный с виду письменный стол с заштопанной в двух местах черной клеенкой. На столе не было ничего, кроме пузырька с чернилами, дешевой ученической ручки и стопки бумаги, нарезанной четвертушками. На высоких стенах кабинета не было никаких украшений, кроме небольшого портрета Гоголя над письменным столом и картины Беляницкого-Бирюли „Зимний пейзаж“»[295].

П. Луговой описывает жилье М. Шолохова: «Он тогда жил (в начале тридцатых годов. — В. А.) в небольшом домике из четырех маленьких комнаток с маленькой кухонькой и спаленкой. Квартира была обставлена очень скромно, никаких следов богатства или излишества не было. В спальне стояли койка, столик, на стене — обыкновенный дешевенький ковер, охотничьи ружья и снаряжение. В столовой — длинный широкий стол, буфет. Узкая коечка, простенькие стулья. Вот и все. В зале располагались комод со множеством ящиков, гардероб, цветы, стулья, патефон с пластинками. Здесь танцевали во время вечеринок, которые устраивал Шолохов»[296].

Случалось, что обстановка в квартире была одной из составляющих имиджа литераторов, говорила о принадлежности ее хозяина к определенной социальной группе. Молва приписывала им определенный образ жизни. В связи с этим, по воспоминаниям жены, М. Пришвин «…не раз говаривал разным людям, что кабинет в стиле XIX века ему нужен только ради редакторов, — „а то они меня и за настоящего писателя не считают“»[297]. Описывает жена Пришвина и убранство квартиры: «Рабочий кабинет в Москве построен; он с матовыми темно-синими стенами и старинной мебелью XIX века. Время от времени появляется в нем какая-нибудь новая художественная старинная вещь. Вещи эти начинают жить здесь, каждая со своим собственным настроением, историей, смыслом, а в то же время все они теперь взаимно объединены душой их хозяина. Ничто здесь в этой молчаливой комнате не происходит впустую или бесполезно…

Посреди комнаты висит старинная люстра, она сделана из чистейшего венецианского стекла. Она прекрасна легкостью и чистотой материала. В ней нет ни одной металлической или деревянной детали. По форме она напоминает сложный прозрачный цветок».

Заканчивая наш обзор жилищных проблем писателей в тридцатые годы, отметим, что мы в основном останавливались на положении, сложившемся в то время в Москве и, отчасти, в Ленинграде. При этом не будем забывать, об этом говорит и А. Георгиев, что столичные литераторы в этом отношении находились в привилегированном положении по сравнению с писателями из других регионов[298].