Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы - Валентина Антипина

В том же году в отчете о работе секторов ССП и ДСП отмечались жилищные проблемы детских писателей. Большинство из них проживали с семьями в одной комнате, что исключало возможность нормальной творческой работы. Один из ведущих детских писателей Б. Житков в течение полутора лет вообще не имел своего жилья. Л. Кассиль с женой и годовалым ребенком проживал в одной комнате. А. Гайдар с семьей из пяти человек жил тоже в одной комнате, разгороженной деревянной перегородкой. Еврейская писательница Хорол с больным ребенком жила за городом в совершенно недопустимых антисанитарных условиях. Писательница Смирнова с новорожденным ребенком, мужем и матерью жила в одной комнате на площади 16 квадратных метров[263].

Специально для писателей было решено построить большой дом в Лаврушинском переулке в Москве. Согласно проекту он должен был стать образцовым: с телефоном, ванной, газовой плитой, холодильным шкафом, отдельными комнатами для домработниц. Часть средств на строительство была выделена правительством по ходатайству М. Горького, другая — писателями-пайщиками РЖСКТ «Советский писатель».

Как только писатели узнали о предстоящем строительстве, они тут же стали просить выделить им там квартиру. Так, к А. Щербакову и Ляшкевичу обратился Вс. Вишневский. Он писал: «При создавшихся бытовых условиях моя творческая и общ[ественно]-полит[ическая] работа крайне тормозится». У писателя, проживавшего с женой (театральным художником) в трехкомнатной квартире площадью в 50 квадратных метров, не было возможности забрать из Ленинграда сына, так как для него не было комнаты (это в то время, когда большинство населения городов проживало в коммуналках и бараках). Кроме того, литератор жаловался на антисанитарные условия дома, в котором жил (сырость, моль), на соседа-композитора, который играл с утра до вечера, на то, что квартира находилась на пятом этаже (из-за отсутствия лифта больной жене трудно подниматься). Он просил выделить ему в строящемся доме четырехкомнатную квартиру. О таком же жилье просил Щербакова и М. Булгаков. Он жаловался на плохие условия в писательской надстройке в доме в Нащокинском переулке, «известном на всю Москву дурным качеством всей стройки и, в частности, чудовищной слышимостью из этажа в этаж»[264], на отсутствие комнаты для работы. Видно, со знанием дела писал Булгаков о том, что москвичей испортил квартирный вопрос. Как заметно и другое: довольно быстро удалялись в своих запросах ведущие «инженеры человеческих душ» от народа.

На заседании Секретариата ССП от 4 августа 1936 года был составлен список на заселение еще не сданного в эксплуатацию дома. В нем 19 семей писателей должны были получить двухкомнатные квартиры, 38 — трехкомнатные, 15 — четырехкомнатные, 5 — пятикомнатные (семьи К. Федина, И. Сельвинского, И. Эренбурга, Н. Погодина и Вс. Вишневского), а семья Вс. Иванова должна была получить шестикомнатную квартиру[265].

При распределении жилья не обходилось без интриг и склок — слишком лакомым кусочком была новая квартира. А. Афиногенов записал в своем дневнике: «Писатели, большие и уважаемые, собрались обсуждать жилищные дела и перессорились, начали говорить колкости, пошли намеки, потом без обиняков стали друг на друга валить некрасивые поступки. Председатель — бородатый смирный писатель говорил баском, уговаривал, разводил руками — „Товарищи, ну что это, ну — так нельзя, это же ерунда получается, ну товарищи…“»[266]

У писателей не хватало средств для уплаты кооперативных взносов, поэтому неоднократно принимались решения ССП о помощи литераторам. Так, 10 октября 1936 года группе литераторов (11 человек) были выделены деньги для внесения взносов (от 5 до 12 тысяч рублей)[267], 29 января 1937 года еще 11 человек получили суммы от 2 до 5 тысяч рублей[268].

Выплата пая за квартиру в кооперативе была не по карману даже некоторым крупным писателям. Так, за пятикомнатную квартиру Б. Пастернаку полагалось заплатить 15–20 тысяч рублей, а у него было только 8 тысяч, которых хватало только на две комнаты. Пришлось обменяться выделяемыми квартирами с К. Фединым, чтобы получить трехкомнатную, но и на нее денег не хватало. Но тут вмешался случай. Конферансье Гарнава строил двухкомнатную двухэтажную квартиру в том же доме, но потом решил ее обменять. За дело взялась жена поэта: «Я сообразила, что можно обойтись без внутренней лестницы, а общаться через лестничную клетку и сделать глухой потолок За счет передней и внутренней лестничной площадки на каждом этаже выкраивалось по маленькой комнатушке»[269]. Правда, потом оказалось, что Б. Пастернак мог спокойно брать и большую квартиру, так как выплату паев отменили.

Строительство дома по Лаврушинскому переулку затягивалось, надежды литераторов на скорое улучшение жилищных условий не сбывались. Иногда это приводило к семейным разногласиям и ссорам. Жена Вс. Вишневского писала мужу 27 декабря 1936 года: «Я считаю, что ты неверно ведешь себя, в первую очередь, по отношению к себе самому, во вторую очередь, ко мне. Второе менее важно, но все же существенно. Совершенно ясно, что с квартирой оттяжка.

И ты, и я переживали в жизни гораздо худшие невзгоды, чем неприятности, связанные с нашей квартирой. Очень прошу: возьми себя в руки. Если хочешь, я завтра же закажу деревянные глухие двери в столовую, если хочешь, ликвидирую кровать. Очевидно, надо срочно сделать все, чтоб несколько улучшить жизнь неизбежную здесь до весны. Я все вижу и понимаю, но, к сожалению, в данный момент лишена возможности замкнуться в своей комнате. Я вижу, что ты в работе, и рада этому… Мне кажется, что если ты подумаешь хорошо, то ты поймешь, что ты непомерно требователен и капризен. Можно внушить себе все. И так же, как ты внушил ненависть к этой квартире, — можешь и должен внушить себе необходимость стараться не замечать ее неудобства. Я наслаждалась в Питере, а сейчас мирюсь с большими неудобствами, чем ты…

Я могу простить многое. Я могу забыть твое „не люблю“ ночью на Васил[ьевском] о[стров]е: я не верю, т. к. знаю, что через час ты скажешь иначе. Но „ты чужая“ ты не смеешь мне говорить, во-первых, потому, что ты сам знаешь, что я самый близкий тебе человек, а во-вторых, потому что этих слов я никогда не забуду и до конца никогда не прошу.

Если ты не изменишься в мелочах, я вынуждена буду временно съехать. Ибо внутренне я сейчас тоже очень напряженно живу. И вечные окрики, грубые и несправедливые, мне не под силу.

Имей в виду, что замечая хоть немного не только свое внутреннее состояние, но и рядом живущего близкого человека, легче тебе будет и примириться кое с чем и понять, что рядом с тобой не тупица, ничего не делающая и не понимающая, а друг, которому каждая мелочь, мешающая тебе жить, еще больнее, но я не волшебник и последний раз повторяю: в некоторых случаях я бессильна — прошу тебя, пойми и заставь себя не замечать их до новой квартиры»[270].

Очевидно, руководство Союза писателей не имело достаточных механизмов воздействия на РЖСКТ, так как на заседании Секретариата ССП уже 13 января 1937 года вновь рассматривался вопрос о деятельности кооператива[271]. Заслушав доклад комиссии по обследованию строительства Дома писателей по Лаврушинскому переулку, Секретариат согласился с ее выводами о задержке строительства по вине подрядчика и о неудовлетворительном качестве отделочных работ.

20 июля 1937 года деятельность РЖСКТ стала объектом критики «Литературной газеты». В статье «Медленно и недоброкачественно» корреспондент Р. Гузиков отметил брак в работе строителей. Трещины и даже выбоины имели потолки и цементные полы в кухнях целого ряда квартир. Плохо был отстроган паркет, а краска в некоторых квартирах пачкала, имела полосы и пятна. Гидроизоляция перекрытий почти всех санузлов имела протечки.

Вс. Вишневский, разгневанный творящимися на стройке безобразиями, написал заявление в партком ССП, в котором утверждал, что там расхищали материалы и средства и использовали их для возведения дач инженеров-строителей. Он прямо обвинял руководителя строительства: «Осенью 1936 года финансирование этой позорно затянувшейся стройки из-за целого ряда незаконных действий Бобунова и др. было прекращено… Лишь коллективное вмешательство писателей двинуло дело стройки дальше»[272]. Писатель отмечал низкое качество строительных работ, из-за чего комиссия по приемке дома постановила устранить целый ряд недоделок. Однако руководитель строительства не желал приводить дом в порядок, скрывался от представителей ССП, а затем просто-напросто вселился в подготовленную для него квартиру, совершенно не заботясь об остальных. Все эти действия привели к тому, что писатели своих квартир не получили, так как по постановлению суда на весь дом был наложен арест.