Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариёси

– Как ты можешь так говорить, Корику? Твоя покойная мать сама привела меня в этот дом. Твоя красивая, умная матушка обращалась со мной как с родной дочерью!

– О, не надо передо мной притворяться. Я не могла встать ни на чью сторону, потому что она была моей матерью. Но я все видела.

– Не говори так, Корику. Все это глупости. К тому же болтовня лишит тебя последних сил. Тебе надо отдохнуть.

– Сестрица, – продолжала Корику, не обращая внимания на пожелания Каэ; в хриплом голосе зазвучали язвительные нотки, – почему ты не сожалеешь о том, что приняла снадобье, после которого ослепла? Ты же прекрасно знала, что это опасно, но все равно выпила его, только ради того чтобы посоревноваться с моей матерью. Зачем? Брат мой стал известным человеком, и люди считают вас с матерью героическими женщинами.

– Не пойму, о чем ты, сестрица, – растерялась Каэ. Замечание Корику потрясло ее, она не могла придумать подходящего ответа, но чувствовала, что обязана взять инициативу в разговоре в свои руки и попытаться увести Корику от этой темы. – Матушка была удивительной женщиной. Я действительно верю в это. Благодаря ей я прожила полезную жизнь жены лекаря. Она конечно же часто бывала недовольна мною. В конце концов, я же ей не родная дочь, да к тому же упрямица. Но я от всей души могу сказать одно: она была чудесным человеком. «Счастье развеется, точно дым на ветру»? Смешно, право слово!

– Неужели ты действительно так думаешь?

– Конечно. – Каэ даже покивала для пущей убедительности. А поскольку она, похоже, сама уверовала в свои слова, ей не пришлось пятнать совесть ложью.

На худеньком личике Корику остались одни глаза, огромные, как у Сэйсю. Каэ, разумеется, не могла видеть их и сидела неподвижно, прикрыв веки, когда Корику выпалила:

– Если ты и в самом деле так думаешь, это потому, что ты победила!

Каэ словно молнией поразило, она не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться. Слепота не защитила ее от нападок Корику, она была не в силах отмахнуться от холодных, безжалостных и неоспоримых суждений умирающей золовки. Но поддаваться панике она тоже не собиралась.

В комнате воцарилось молчание. Корику тоже закрыла глаза и попыталась восстановить дыхание. Через некоторое время она снова заговорила, не открывая глаз. Голос скрежетал, боль мучила ее, и временами приходилось прерываться, чтобы набраться сил.

– Ты не считаешь, что мужчины невыносимы? Казалось бы… такой умный человек, как мой брат… должен был заметить, что у вас с матушкой нет ни ладу ни складу… Но он притворялся, что ничего не видит, а в результате вы с ней обе выпили снадобье… Что, разве не так?… Мне думается, натянутость в отношениях между женщинами только на руку любому мужчине. И я сомневаюсь, что кто-то из мужчин станет вмешиваться по доброй воле. – Она попыталась прочистить горло. Продолжение последовало после долгой паузы: – Если подумать, сестрица, разве отношения между мужчиной и женщиной не отвратительны? Я, конечно, не имею в виду братьев и сестер. Предположим, тебя бы постигла моя участь. Вполне возможно, Сэйсю взял бы в руки нож и прооперировал тебя. Но с сестрой он такого делать не станет. Может, потому сестер и выдают замуж… Какая от них польза братьям? Так было и так будет всегда, пока мужчины и женщины живут бок о бок на этой земле. Не хочу снова родиться женщиной в нашем мире. Как же мне повезло, что я не вышла замуж и не стала чьей-то невесткой и свекровью! Невероятная удача.

Каэ была не в состоянии остановить Корику. Но даже если бы она и попыталась, золовка все равно не послушала бы ее. Казалось, замолчи она сейчас, и силы навсегда покинут ее хрупкое иссохшее тельце. Вскоре Каэ почувствовала себя так, словно кто-то вскрыл ей черепную коробку и принялся там рыться, она начала понимать – в словах Корику есть правда.

Сэйсю редко приходил навестить умирающую сестру. Может статься, ему больно было смотреть, как жизнь постепенно покидает плоть, в которой течет кровь такая же, как у него, особенно если учесть, что помочь он ей ничем не мог. Но скорее всего, лекарь был слишком занят больной женщиной, которую собирался прооперировать, просматривал трактаты по врачевательству и записи о людях, которых он сам выхаживал ранее. Вполне возможно, он даже заново перечитывал «Хондзё комоку». Теперь Каэ представляла себе мужа более ясно, чем до того, как ослепла.

Женщина с раком груди, о которой Сэйсю рассказывал Каэ, была матерью Рихэя, управляющего красильными мастерскими в провинции Ямато. Звали ее Кан, и было ей шестьдесят лет. Недавно она обнаружила в груди твердый шарик, и местный лекарь поставил совершенно точный диагноз – рак. Однако он не дал ей никакого лекарства, сказав, что надежды на исцеление нет. По долгу службы Рихэй имел возможность получать новости со всех концов Японии, и вскоре он узнал о знаменитом чудотворце из Кии, мастере излечивать самые необычные хвори. Он тут же повез мать в соседнюю провинцию. Старая женщина загорелась этой идеей, отчасти потому, что уже утратила всякую надежду на выздоровление и хотела уйти из мира до того, как рак наберет полную силу, отчасти оттого, что предпочитала умереть под рукой известного врачевателя. Она искренне молила Сэйсю провести операцию, но он долго колебался, взвешивая все за и против. Потом начались тщательные приготовления.

13 октября 2-го года Бунка,[47] в год рождения Камэ, Сэйсю завершил подготовку и дал цусэнсан Кан, лежавшей на циновке. Убедившись, что женщина погрузилась в сон и обезболивающее подействовало, уверенный в успехе Сэйсю надел оранжевое кимоно особого покроя. Оно было снабжено пятью петлями, пришитыми в тех местах, где обычно располагаются моны на парадной одежде, – одна на спине и по две на каждом рукаве, спереди и сзади; лекарь сам придумал эту модель. Если пропустить через петли веревку и натянуть ее, рукава подберутся вверх, освобождая руки. Это был тот самый узел, при помощи которого Каэ связывала себе ноги во время испытания снадобья; позднее он стал гербом для официального платья, и Сэйсю с гордостью носил его, дабы показать, что не забыл о большом вкладе жены в свой труд. Первоначальный герб в виде павловнии перешел к его брату Рёхэю. Что же касается деталей операции, они зафиксированы самим врачом в его «Записях об исцелении рака груди». Вот небольшой отрывок:

«Холодное утро 13 октября: я дал пациентке мафуцусан. Вскоре она впала в забытье и полностью потеряла сознание. Под действием обезболивающего тело утратило чувствительность. Воспользовавшись скальпелем коромусицусу, изображенным на рисунке номер 2, я сделал вертикальный надрез длиной в три суна прямо над опухолью. Кровь хлынула рекой. Я остановил ее. Затем ввел в разрез пальцы обеих рук и отделил опухоль от окружающих тканей, прилагая невероятные усилия. Я обнаружил связки, которые перерезал скальпелем коромусицусу, как если бы рассекал сухожилия. Кровотечение удалось остановить без труда. Постепенно я сумел удалить опухоль без остатка. После этого промыл рану сакэ и умастил ее снадобьем харусанкоппайха, дабы полностью избавиться от кровотечения. Сшил края нитью, нанес мазь, как при обычных ранах, полученных от меча. Добавил в теплый рисовый отвар немного соли и заставил больную выпить это в качестве противоядия к мафуцусан, затем дал ей поесть лакричника и жидкой каши. Когда больная окончательно пришла в себя, она с удивлением уставилась на зашитую рану. «А где шишка? Опухоль пропала! Какое чудо! Я ничего не почувствовала! Боли совсем не было! Рак исчез!»

В самом начале Сэйсю написал: «Я собираюсь излечить рак груди по примеру Хуа Ту». Из этих слов становится понятно, почему он называл обезболивающее снадобье «мафуцусан», а не «цусэн-сан» – в честь опытов Хуа Ту с «водой забвения». И хотя он заявил, что следовал Хуа Ту во всем, никаких достоверных записей о достопочтенном мастере врачевания, родившемся семнадцать веков назад, не осталось, так что Сэйсю можно считать первооткрывателем в этой области. Кроме того, Хуа Ту был героем детских грез Умпэя, отсюда, скорее всего, и эти ссылки на его работы. К тому же они – явное свидетельство искренней веры в успех описанной выше операции.

Это была не просто великая личная победа Сэйсю. По сути, данная операция – первый в мировой истории опыт хирургического вмешательства под действием общего наркоза. Доктор Лонг из Соединенных Штатов воспользовался эфиром в 1842 году, а доктор Симпсон, британский гинеколог, применил хлороформ в 1847-м. Но оба эти случая произошли соответственно через тридцать семь лет и сорок два года после операции, проведенной Сэйсю Ханаокой. Можно сказать, что достижения японского врача подтолкнули развитие хирургии, которая до той поры пользовалась дедовскими методами и пребывала в полном застое. Кроме всего прочего, она открыла новые горизонты для проведения так называемых сложных операций.

Гемангиосаркома задушила сестру Сэйсю, и она тихо умерла спустя месяц после его триумфа. Ей было сорок два года, и она до самого конца сохраняла трезвость рассудка. На кладбище Ханаока поставили новое надгробие. Корику и представить себе не могла, что через сто пятьдесят лет великие достижения ее брата будут отмечены на Международной хирургической конференции, а вместе с другими вещами, принадлежавшими знаменитому лекарю, в чикагском Зале Славы появится написанная в лучших японских традициях картина, изображающая участвующих в опыте Оцуги и Каэ.