Мо Сян - Ольга Рубан

ж, свой выбор ты сделала, - процедил он и выстрелил. Алла взвизгнула и вытянула руки, готовая подхватить павшую подругу, но та осталась на ногах. И тут до нее дошло, что выстрела не было, лишь глухой щелчок.

- Ведьмы! – выдохнул Вадим с почти восхищенным изумлением и принялся раз за разом тщетно нажимать на курок.

Женщины, не сговариваясь, навалились на него и, мутузя, повалили на траву. Перед глазами у Аллы мелькали то изумленное расцарапанное лицо Вадима, то хищный оскал Вагиной, полный мелких, но острых зубов, то испускающее черное сияние солнце, похожее на здоровенную чернильную кляксу на сером бумажном листе, то нависшая над ними темная фигура.

Но, несмотря на ожесточенное сопротивление, боевые навыки подруг сильно уступали молодому, крепко сложенному мужчине. Алла попыталась задавить его весом, навалившись всем своим центнером сверху.

Вадим захрипел, но умудрился высвободить одну руку, и в ту же секунду она получила сокрушительный удар кулаком промеж глаз. Все вокруг на мгновенье озарилось ангельским сиянием, а потом начало стремительно меркнуть. Она еще услышала, как подруга взвизгнула: «Алька! Берегись!», и краем гаснущего взора увидела, что Вадим поднялся и стряхнул ее с себя, как мелкую надоедливую собачонку, от чего Ольга отлетела в кусты и затихла.

Очнулась Алла от собственного надсадного кашля. Кровь из расквашенного носа лилась в горло. Мимо глаз проплывала тусклая щебенка, в голове отчаянным звоном заливался колокол. Потом что-то сильно оцарапало бок под задравшейся почти до шеи кофтой, и Алла поняла, что ее волокут за ноги через… насыпь!

Вялыми руками она принялась шарить вокруг, стараясь за что-нибудь зацепиться, но под руку не попадалось ничего, кроме жиденькой травки и гравия.

- Жрать ты, конечно, горазда, - пропыхтел Вадим, заметив, что она пришла в себя, - Трактор бы мне сейчас в помощь… И еще… этот твой «Фаренгейт» - мерзейшая бурда. Это так, к слову. Всегда хотел тебе это сказать.

Алла застонала и, не в силах держать голову на весу, откинулась назад. Вагина безвольной кучкой тряпья скрючилась рядышком. Борясь с рябью в глазах, Алла попыталась определить дышит ли та, но не определила. Протянув непослушную руку, она ухватила ту за запястье.

- Жива твоя дурища, - успокаивающим тоном произнес запыхавшийся Вадим, - Какой смысл вас убивать? Обе вы, почти целые и почти невредимые, отправитесь вместе со своей патронессой в поля.

Он присел на корточки отдышаться и с опаской покосился на неприятно близкую фигуру Матери. Она склонилась немного вперед и вглядывалась с любовью и жадностью в Аллино лицо. Все, что ей стоило – это протянуть руки и… Но, видать, насыпь не позволяла.

- И знаешь, - Вадим достал из кармана мятую пачку и сунул сигарету между кровоточащих губ, - Я, возможно, все мог бы вам простить. И то, что приходилось вылизывать ваши старые, протухшие пилотки, и даже то, что мне это… нравилось! Но я никогда не прощу того, что, повинуясь вашим колдовским штучкам, я… ударил Машку. Единственную женщину в этом мире, которая…

Вадим умолк, потом склонился к Алле и, наотмашь, влепил ей здоровую плюху. Голова ее наполнилась звоном, и остаток речи Вадима поплыл мимо ее сознания. Она видела только, как нервно дергаются его разбитые губы, выплевывая какие-то горькие, обиженные признания. Но видела она и другое. Олька, оказывается, вовсе не была в отключке и сквозь полуопущенные ресницы пыталась поймать Аллин взгляд. Алла мигнула в ответ. Мол, вижу тебя. Поговорка «Живем вместе – умираем врозь» - не про них. Они вместе перешагнут последнюю насыпь. Хотелось сказать ей какие-то добрые слова, попросить прощения и самой простить.

- Я ходил ночью до машины, и ты впервые меня не разочаровала, - разглагольствовал тем временем Вадим, докуривая сигарету, - Целый баул денег – это как раз то, что нам с Машкой и нужно, чтобы восстановить... равновесие. Поедем на Бали или Мальдивы, оттянемся, залечим раны.

Он усмехнулся и, скривившись, коснулся дрожащими пальцами располосованной щеки. Потом поднялся и некоторое время в замешательстве разглядывал лежащие перед ним тела. Алла видела, что он размышляет, как переправить их вместе с куклой через насыпь, и при этом самому не оказаться в зоне, где Мать сможет до него дотянуться. Наконец, на что-то решившись, он поднял с земли окончательно расползшиеся остатки Мо Сян, которую, видимо, успел притащить на межу, пока женщины были без сознания.

- Старая, ты уж прости, но, поверь, вместо одного дитяти получишь двух, - обратился он к Матери, размахнулся изо всех сил и швырнул куклу через насыпь, где она пролетела, кувыркаясь и разваливаясь на куски, над головой Матери и тут же затерялась в густых рисовых зарослях.

Муцинь метнулась следом, и через несколько мгновений долина огласилась душераздирающим нечеловеческим воем, который заглушал даже отчаянную какофонию, которую издавал колокол. Алла хотела заткнуть уши, но руки по-прежнему не слушались - были ватными, чужими. Вадим убедился, что Мать занята своим мертвым чадом, и схватил Ольгу за ноги, явно собираясь «под шумок» перетащить ее через насыпь, в потом уже решать вопрос с массивной Аллой.

В этот момент Ольга и нанесла удар – со всей силы выбросив ноги вперед. Вадим зашатался, размахивая руками, не устоял и сделал роковой шаг назад – через насыпь. Алла не уловила движения Матери. Вроде только что та копошилась за кустами метрах в пяти, и вот она уже прямо позади Вадима. Он не успел даже оглянуться, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Заботливые, темные, в прожилках синеватых вен руки тут же обвили его, ласково прижали к груди.

Он не закричал. Открыл было рот, но тут же обмяк. А его уже оторвали от земли и, словно невесту, понесли прочь. Тело его уменьшалось в размерах, скукоживалось, пока Мать опутывала его свежими рисовыми стеблями, вытягивая их откуда-то из-под плаща, словно из собственного нутра. Вскоре ее фигура затерялась меж кустов, колокол стих, а мир внезапно озарился невероятно ярким, золотистым – Земным – солнцем.

…

Дело шло к вечеру. Прелестные перистые облачка окрасились в фиолетовые тона, ветерок ласкал разбитые лица. Из кустов за насыпью, распугав светлячков, выпорхнула какая-то маленькая белая птичка, заливаясь радостной песней.

Женщины уже пару часов молча сидели на меже, привалившись спинами друг к дружке. Шевелиться, как и вести беседу, не было ни сил, ни желания.

- Прости меня, - прошептала, наконец, Алла,