Мо Сян - Ольга Рубан

какую-то скорбную литанию. Один из них протянул руку и без каких-либо усилий снял с головы куклы сидевшую когда-то намертво фарфоровую масочку, которая – глазки-вишенки, губки-бантиком, щечки-румянцем. Под ней оказалось совсем другое «лицо». Сгнившие рваные стебли топорщились, перемежаясь в хаотичном порядке с торчащими вразнобой мелкими зубами и мертвыми, высохшими, ввалившимися и косящими в разные стороны глазами. Только сейчас Алла по-настоящему прочувствовала, что Мо Сян действительно была живой. Еще недавно. На свой лад.

Приглушенные всхлипывания рядом говорили, что и Ольга осознала то же. Мо Сян не была куклой. Это было чье-то дитя, а они… его убили. Варварски, потребительски и жестоко. Но почему же - «они»?! Алла глянула на плачущую рядом подругу. Если бы не Вагина, Мо Сян по-прежнему спокойно сидела бы на ее, Аллиной, полке в окружении Ремарка и Паланика … Здоровая и живая. И Вадим бы… Она покосилась в его сторону и… с удивлением обнаружила, что тот, привалившись к резной деревянной колонне, втихомолку переписывается с кем-то в смартфоне. Неслыханная невоспитанность перед лицом смерти!

Но следующей мыслью стало: «А с кем вообще и о чем мог Вадим переписываться?!». С трудом она перевела взгляд обратно - на мелькающий за монашескими спинами постамент, где возлежало их проклятие, но до конца службы так и не смогла выбросить эти вопросы из головы.

Потом их увели в монастырь, накормили и распределили по крошечным кельям. Их убогое убранство состояло лишь их из грубой постели и умывальника. Да, еще в небольшой нише в стене стояла маленькая статуя Будды. В коридоре зазвучали голоса – Вадим о чем-то переговаривался с китайцами. За стенкой всхлипывала и сморкалась подруга.

Алла подошла к маленькому незастекленному окошечку, выходящему на поле. Пейзаж тут же снова завладел ей, погружая в глубокий транс. В лицо дул душистый, теплый ветерок, слышалось журчание воды, шепот рисовых кустов, пение ночных птиц, звук ворота колодца где-то во дворе. Лунный свет заливал нежной желтизной безмятежную долину. Душа так и просилась из тесной кельи прочь – на простор! Раздеться донага, лечь на спину в прохладу журчащей воды, и чтобы темные и тихие в этот поздний час гроздья риса пели ей колыбельную.

Ее грезы прервало едва различимое постукивание. Она с трудом оторвалась от окна, высунулась в коридор и увидела Вадима, прижимающего палец к губам. Он многозначительно покосился на соседнюю келью и кивнул в сторону, призывая следовать за собой. На цыпочках они добрались до ворот и вышли на широкие деревянные ступени.

- Завтра ближе к обеду, - прошептал Вадим, - Им нужно время, чтобы увести народ с полей.

- Что?.. Там кто-то есть? – изумилась Алла.

- Кто-то ведь обрабатывает поля...

- Я думала…, - Алла умолкла.

- Не важно, что ты там думала. Расскажешь потом. Утром после завтрака этот их верховный жрец даст нам инструкции. Но ты ведь понимаешь, что… переводить я буду только для твоей дурищи. Поэтому сейчас я выпытал у одного монаха все… кхм… подробности. Мне кажется, они догадались, что у нас тут нечисто… Впрочем, он сказал, что никто в наши дела лезть не собирается. С момента, как они закроются в своем храме, и до того, как… все закончится, мы будем предоставлены сами себе. Ритуал незамысловатый. Тот, кто идет на обмен, должен вместе с куклой переступить границу и ждать Мать… Ты помнишь ту насыпь?

Вадим жестко поглядел на нее и, внезапно положив теплые ладони ей на плечи, склонился, как для поцелуя, и еще больше убавил голос:

- Все, что нам нужно - это вытолкнуть несчастную идиотку за насыпь. Понимаешь, как все элементарно? Сунуть в руки твоей олигофренке куклу, а потом дать ей пинка. И все! В машину, по газам и… свободны!

Алла во все глаза глядела на его полные, интимно шепчущие губы, на светлые глаза, которые при свете луны казались совсем белыми, и все внутри ее тряслось и сжималось то ли от ужаса, то ли от вожделения.

- Ей…, - она сглотнула, - он не сказал, что будет, когда…? Чего нам ждать? Будет ли ей… больно? Будет ли она… кричать?

Вадим убрал руки и отстранился.

- Нет, не говорил. А я не спрашивал, - он пожал плечами, - это разве имеет значение? Завтра держись поближе ко мне, и жди моего сигнала. А теперь пойдем спать.

Алла обхватила себя и всмотрелась в его непроницаемое лицо, пытаясь найти в нем хоть крупицу тепла.

- Что же будет дальше? – улыбнулась она жалкой, просящей улыбкой.

Вадим молчал.

- Ты ведь… не исчезнешь просто так? Ты ведь… возьмешь меня с собой?

Губы на его лице дернулись, ноздри затрепетали. Алла вся сжалась, решив, что он готов расхохотаться. Но Вадим несколько секунд пребывал в раздумье, потом очень мягко и осторожно произнес:

- Думаю, нам действительно стоит держаться вместе. Хотя бы первое время, пока все не устаканится. А там… как знать. Не будем загадывать слишком наперед.

Глава 11

Вернувшись в келью, Алла, не раздеваясь, повалилась на тонкий соломенный матрасик. За стеной было уже тихо. Видимо, наплакавшись, Вагина, наконец, уснула.

Сердце ее то заходилось бешеным аллюром, то вдруг замирало на несколько томительных мгновений. Мысли то скакали в недалекое страшное будущее, пытаясь представить, как оно все будет завтра с Ольгой, то вдруг начинали рассеянно и счастливо блуждать в далеком далеке, где Лазурный берег, или статуя Свободы, или Триумфальная Арка или развалины Стоунхенджа. А может, все по очереди! И среди чужих и пышных декораций – они с Дюней.

…

Время до назначенного времени тянулось медленно, как патока. Монахи подняли их ни свет, ни заря и проводили в столовую на завтрак, но сами за стол не сели. Троица рассеяно наблюдала в распахнутое окно, как, окурив друг друга благовониями, они помолились и направились в глубину полей.

«Уводить своих…», - вспомнилось Алле, и под ложечкой у нее засосало.

Есть совершенно не хотелось. Всё, чего хотелось – это глядеть на раскинувшуюся за окнами Долину. Небо было ярко-желтым с одного боку и бледно-розовым – с другого, на нем застыли круглые, словно нарисованные, облачка, портьеры на распахнутых окнах лениво шевелились под мягким утренним ветром. Поднявшееся над горизонтом солнце исполосило поля во все оттенки зеленого – от