Опасное искушение - Джиана Дарлинг

какого-то времени она рассматривала меня серьезными голубыми глазами, но не стала настаивать. Вместо этого Бьянка просто цокнула языком. Я смотрел, как она открывает металлическую коробку и достает материалы, чтобы сшить кожу. Она была самой заботливой семнадцатилетней девушкой на планете.

— Ты размечталась, если думаешь, что я подпущу тебя с этим к себе, — пробурчал я, отдернув руку.

— Ты не первый человек, которому я накладываю швы, — простодушно сказала Бьянка, сжав мою руку между бедер, чтобы я не двигался. Прикусив зубами нижнюю губу, она приготовила иглу и хирургическую нить.

Мои пальцы дернулись, чтобы пробежать вверх к теплу ее киски, находящейся всего в нескольких дюймах от моей руки.

— Мне трудно в это поверить.

— Как я уже сказала, Аида встречалась со многими мужчинами. У нас не было денег, чтобы ездить в больницу каждый раз, когда кто-то из них ее избивал.

Во мне так быстро вспыхнул гнев, что я на мгновение перестал дышать.

— Кто-нибудь из них доебывался до тебя и Брэндо?

Будь это так, я бы самолично выследил их и убил. Прошло слишком много времени с тех пор, как я лишал кого-то жизни, и эти ублюдки это заслужили.

— Ммм, — сказала Бьянка и, не глядя на меня, наклонилась, чтобы взять мою руку.

Игла пронзила мою плоть, но я не вздрогнул. Я к этому привык, а у нее была на удивление твердая рука.

— Никому из них не было дела до Брэндо. Какие-то приставали ко мне. Один ударил меня наотмашь, — она осторожно пожала плечами, чтобы не задеть мою руку. — Он был очень богат, поэтому Аиде это не понравилось, но она на следующий день с ним порвала. У меня две недели был синяк под глазом.

После паузы Бьянка тихо сказала:

— Перестань двигаться.

Я не заметил, что дрожу. Ее слова ударили мне в грудь, как молот в гонг, ярость вибрировала во мне с такой силой, что у меня болели зубы.

Я был совсем не ангелом… блядь. Но избивать ребенка?

Только самые отъявленные чудовища причиняют вред детям.

Я знал, потому что таким был мой отец.

Знал, потому что однажды он пытался сделать таким и меня.

— Его имя, — потребовал я.

Бьянка подняла на меня глаза, ее лицо в форме сердца на фоне ореола светлых волос было скрыто тенью. Она казалась шокированной моим ответом, ее рот был приоткрыт и расслаблен, ладони безвольно держали мою руку.

— Ты на днях отшлепал меня, разве это так уж отличается?

— Кардинально, — рявкнул я. — Ты знала правила, ты их нарушила. Я назначил тебе наказание, а ты не особенно сопротивлялась. Это не то же самое, что быть бестолково избитым грубияном только потому, что он жалкий ублюдок, и ты напоминаешь ему о том, чего у него никогда не будет.

— Почему тебя это волнует?

— Его. Имя. Бьянка, — прорычал я.

— И что ты собираешься делать? — спросила она, наклонив голову, в ее тоне слышалась темная нотка любопытства.

Я не ответил.

— Сделаешь ему больно? — сузив глаза, спросила она, ее щеки стали такого же розового оттенка, что и губы. — Сделаешь ему больно за то, что он сделал больно мне? Око за око?

— Никто не трогает то, что принадлежит мне, — выдавил из себя я, хотя слова были едва слышны сквозь грохот крови в моих ушах.

Я уже подсчитывал, сколько времени понадобится, чтобы снова добраться до Бамфака в Техасе. Смогу ли я выехать сегодня вечером и вернуться на встречу с «Фаир Девайломентс» завтра в три часа дня.

— Тогда я не была твоей, — мужественно возразила она. — И сейчас не твоя.

Бьянка ахнула, когда я вывернул свою руку из ее ладоней и крепко сжал ее запястье, чувствуя, как горит заново сшитая кожа.

— Ты живешь под моей крышей, ты спишь в моей кровати, я плачу за твое существование. Ты моя, Бьянка, и единственный мужчина, имеющий право причинить тебе боль, — это я.

Я завороженно смотрел, как ее глаза вспыхнули синим, затем почернели от явного возбуждения. Итак, этой милашке нравилась моя агрессия, моя одержимость.

В моей груди зародился рык, но я не дал ему вырваться наружу.

Воздух в кабинете вдруг показался мне слишком плотным.

— Хочешь сделать мне больно? — прошептала Бьянка, пульс на ее запястье бился под моим большим пальцем, словно крылышки колибри.

Я медленно встал, нависнув над ней и отбрасывая тень.

— Да, — прошипел я, наклонив голову так, что ее лицо обдавало мое дыхание. — Я из тех мужчин, которые находят удовольствие в боли. Я из тех, кто заставляет женщину кричать и плакать, потому что она не знает, как выдержать интенсивность того, что я делаю с ее телом. Я из тех мужчин, которые заставят женщину ползать и умолять меня, прежде чем я соизволю избавить ее от страданий, насадив ее на свой член.

— О, — почти неслышно сказала она. Это был скорее вздох, чем звук. — Это, ах… ох.

Свободной рукой я схватил ее за волосы и, намотав их на кулак, так резко запрокинул назад ее голову, что Бьянка ахнула, а ее рот раскрылся, словно идеальная роза. Ее невинность в контрасте с темным, томящимся любопытством была пьянящим сочетанием, от которого я чувствовал, что вот-вот сойду с ума.

— Ты не знаешь, как со мной обращаться, малышка, — поддразнил я ее.

В ее сапфировых глазах вспыхнул огонь, полные губы сжались.

Мне стало еще тяжелее видеть эту дерзость и искру. Мне стало интересно, будет ли она бороться изо всех сил, чтобы ощутить внутри себя мой член, если я буду долго ее дразнить и отказывать в этом.

— Я не люблю стариков, — ответила Бьянка, но ее дыхание было слишком быстрым, а щеки покрылись пятнами. — И не люблю, когда мне делают больно.

— Вчера тебе было больно, — жестоко заметил я, разя ухмылкой, как оружием. — Ты извивалась и стонала от ударов трости по твоей милой попке. Я подумал, что ты даже можешь кончить для меня, не тронутая.

— Вряд ли, — задыхаясь, огрызнулась она.

— Это звучит опасно близко к вызову, — мрачно заметил я, чуть сильнее потянув ее за волосы и услышав шипение. Бьянка выгнулась, от чего ее груди прикоснулись к моей груди.

Их твердые соски прижались к моим грудным мышцам.

— Ты бы не стал, — сказала она, но в ее голосе не было убежденности, потому что даже опытный лжец не смог бы сделать это правдой. — Ты встречался с моей матерью. Это отвратительно.

У меня на губах проступила волчья ухмылка, полная голода и жадности. Положив ладонь на ее запястье, я поднял