Потерянные - Нури Альбина Равилевна

После школы, вместо нормального, одобренного для нее папой вуза, дочь решила поступать в театральное училище. Пусть бы пошла в художественное, все-таки художественную школу окончила, так нет — только в актрисы! Напрасно отец с матерью отговаривали: Элка была непреклонна. Хорошо, хоть не прошла по конкурсу. Расстроилась, конечно, страшно. На предложение подать документы в нормальное учебное заведение ответила истерикой. Устроилась продавщицей в местный магазин. Сказала, на будущий год снова будет пробовать.

Однако уже к зиме передумала становиться кинозвездой. Отец предлагал уйти из магазина, сидеть дома, готовиться к поступлению на будущий год. Что он, не прокормит ее, что ли? Зачем ей торговля? Но опять коса нашла на камень: Эльвира упрямо продолжала стоять за прилавком. И поступила весной в институт торговли. Отучилась семестр и забрала документы — не мое! Родители, успокоившиеся было, снова переполошились: теперь-то чего ждать?

Тут еще надо сказать, что параллельно со всей этой учебной маетой Элка вела активную личную жизнь. Настолько бурную, что мама с папой не успевали запоминать имен и лиц кавалеров. Один из них учился в технологическом институте. С этим юношей у Эли случился долгий и вполне серьезный роман. Вслед за ним, как жена декабриста, Эльвира и пошла в этот вуз. Позже роман выдохся и умер, а Элка прижилась в институте и больше уже не металась.

С середины четвертого курса она стала жить отдельно от родителей. Они втайне вздохнули с облегчением. С квартирой помог папа. Элка как пошла после школы в магазин, так и продолжала постоянно где-то подрабатывать. То администратором в ночном клубе, то корректором. У нее была врожденная грамотность: не зная ни одного правила, всегда писала без ошибок. Но, конечно, ее заработков на отдельное жилье никогда бы не хватило. Отец выделил дочери требуемую сумму, поставив одно условие: квартира оформляется на него, чтобы импульсивная Элка не надумала прописать кого ни попадя или подарить заветные метры нуждающимся. Элка условие приняла и зажила сама по себе.

После института папа устроил дочь на работу в городские электросети. Без особой, впрочем, надежды, что она надолго там задержится. «Другая радовалась бы, — с досадой думал Амир Маратович, — а моя… И замуж не собирается, даже не думает. Хохочет. А что смеяться? Уже двадцать пять, и никого серьезного на примете».

К удивлению Амира Маратовича, Эля проработала целых два года. А потом уволилась и занялась живописью. К тому моменту, когда с ней стал происходить весь этот ужас, она писала картины на заказ уже пять лет. Все в ее жизни было более или менее определенно: квартира (теперь уже оформленная на Элю: папа написал на тридцатилетие дарственную), машина, любимая работа, хороший доход.

Элка пила взаперти три дня. Ничего не ела, только вливала в себя водку. Выбиралась два раза в магазин и снова забивалась в свою берлогу. Потом приехал отец. Сначала Элка не хотела открывать, но отец пригрозил вызвать добрых молодцев и высадить дверь. Зная характер отца, Элка сочла за лучшее отпереть.

Тот пришел в ужас от вида дочери и запаха перегара, которым, казалось, насквозь пропиталась ее стильная квартира-студия. Он отправил Элку в ванную, ликвидировал запасы спиртного, наскоро привел жилье в божеский вид: как и Кира, терпеть не мог беспорядка. Потом погрузил дочь в машину и отвез в отчий дом. Отлеживаться, отъедаться, оттаивать под присмотром матери.

Там ее, не вполне протрезвевшую, отупевшую от успокоительных, больную с похмелья, застал Ленькин звонок. С той поездки они не слышались и не виделись. Элка вообще со всеми этими событиями забыла о существовании друга и не сразу сообразила, какой такой Леня ей звонит.

Разговор вышел странный. Ленька несмело, запинаясь на каждом слове, задавал чудные вопросы. Нет ли чего-то необычного в поведении близких, соседей, коллег? Не менялась ли внезапно ее одежда, мебель, посуда? Не замечала ли она каких-то несоответствий? И тому подобное. Элка, у которой раскалывалась голова и сводило судорогой живот, ничего не могла понять. О чем и сказала Леньке, добавив, что у нее хватает обычных, нормальных человеческих проблем. «Я вот ребенка потеряла», — брякнула она. Леня ахнул, начал торопливо извиняться, просить прощения, что побеспокоил в такое время. На том и расстались.

— Наверное, он именно мне позвонил, потому что я такая же неприкаянная. Не мог он на кого-то из вас все это вывалить. Вы устроенные, семейные, — говорила Элка. — Только и со мной у него толку не вышло. Я положила трубку и забыла о нашем разговоре. До сих пор себя простить не могу! Если бы выслушала его тогда, рассказала про себя… Может, мы бы вместе что-то придумали. И он остался бы жив.

— Ни в чем ты не виновата. Какой смысл саму себя со свету сживать, — тихо сказала Кира. — Хорошо, хоть теперь нас трое.

— Мы выберемся, вот увидишь! — Денис погладил Элю по острому плечу.

Элка посмотрела на них, попыталась что-то сказать, не смогла и заплакала.

Глава 15.

Проплакавшись, Эльвира почти спокойно закончила свою историю — нагромождение диких, необъяснимых событий. В декабре началась совершеннейшая свистопляска.

Из Элкиной квартиры пропадали написанные на заказ картины. У старых знакомых оказывались другие имена. Иногда близкие люди вовсе не помнили Элю, удивлялись ей, как Толик. Зато из небытия выплывали личности с совершенно незнакомыми лицами, которые заявляли, что близко знакомы с Элей. Она оказалась в центре чудовищного хоровода, а когда попыталась рассказать обо всем маме, та заплакала и начала умолять дочь сходить к психиатру. Инесса Львовна решила, что у дочери белая горячка. Или какой-то другой алкогольный недуг.

Чтобы пережить все это, Элка периодически уходила в запой. Выныривала из водочных глубин, натыкалась на очередную непонятность, пугалась до полусмерти и снова проваливалась в хмельной туман.

Самоубийство Лени едва не погубило ее саму. Услышав о его смерти, она внезапно вспомнила, что Леня звонил ей. Всплыли детали их разговора, и Элка поняла, что с Леней происходило то же самое. Как она корила себя, ругала последними словами, что не связалась с ним! Но ничего было не изменить.

Тогда Эля стала ходить к Елене Тимофеевне — ее тянуло туда со страшной силой. Разговаривая с несчастной матерью, Элка по крупицам восстанавливала последние Ленины дни. И постепенно убедилась, что они страдали одним и тем же. Только вот чем? Эльвира решила: это какое-то редкое психическое заболевание. Другого объяснения в голову не приходило. Вот совпало так — один диагноз у двоих. Как рак, или грипп, или гастрит.

В конце декабря она попала в больницу с обострившейся язвой. Выписалась перед Рождеством и сказала себе: больше так жить нельзя.

Искать помощи Эля решила в психиатрической лечебнице. На что надеялась? Да на то, что заколют, залечат! И больше она уже ничего не будет чувствовать, не будет бояться. Спокойно умрет.

— Что же ты не позвонила нам? Неужели даже мысли не промелькнуло, что если это творилось с Леней, то и с нами тоже могло? — почти закричала Кира.

— Почему же, промелькнуло. Очень хотелось в это верить. Все-таки страшно было признавать себя помешанной,— ответила Элка и взглянула на Киру. — Я звонила тебе.

— Что? — похолодев, прошептала Кира. — Когда?

— В январе. Шестого числа. После праздников я собиралась лечь сюда. А сначала решила позвонить. Никак не могла заставить себя снять трубку. Загадала — если дозвонюсь, все расскажу. Нет — значит, не судьба.

— Точно,— вспомнила Кира. — Был звонок! Я в квартире прибиралась, а потом пошла в душ. Слышала звонок, ну, думаю, не буду вылезать. Кому надо — перезвонит…

— Видишь, как бывает,— грустно улыбнулась Эля. — Да ладно, забудь. Хорошо, хоть сейчас все выяснилось.

— Так, девочки. Нам надо найти Милю,— подвел черту Денис. — Тут, похоже, каждая минута на счету.

— Господи, а вдруг она тоже… Как Леня,— засуетилась Эля, хватая Киру за руку.

— Поехали! — Кира вскочила с диванчика.