Последняя республика - Виктор Суворов

В одном весьма знатном и в военном мире известном учебном заведении где-то в конце восьмидесятых завершился учебный год. Отгремели экзамены, счастливые выпускники распрощались с родными стенами, разъехались. Опустели коридоры, затих смех в садах тенистых…

Красивое место. Если вам не расскажут предварительно, куда это вас судьба занесла, то так сразу и не сообразишь: сады, парки, озера в камышах, кедры в небеса, океаны цветов, вдоль аллей то тут, то там — пушки, танки, самолеты всех времен и народов. Идешь как по музею: вертолеты, морские мины, торпеды. И вовсе не рядочком, а для каждого танка свое местечко облюбовано, каждый так вписан в сады и лужайки, словно китайская беседка над гремучим ручейком, — с понятием. А вот и наша родная 76-мм полковая пушка образца 1942 года на железных немецких колесах с немецким дульным тормозом — немцы захватывали и использовали в боях — у них такого чудо-оружия просто не было. Иногда трофейные советские пушки немцы использовали в том виде, в котором захватили, а иногда вносили изменения в конструкцию. По каким-то, только им известным причинам снимали наши колеса, наполненные гусматиком, и ставили свои немецкие — железные. Видимо, резина у них была не в изобилии. И дульный тормоз меняли… И использовали против Красной Армии. Много немцам досталось первоклассного оружия и боеприпасов в приграничных районах Советского Союза в первые дни войны. А потом — под Харьковом и в Крыму — в 1942-м. А в конце войны эти пушки, эти сокровища попали в руки Британской армии в качестве боевого трофея, и вот одна из них стоит в кустах сирени, вроде как в засаде.

Это уже история. И цены ей нет, той пушечке. А рядом в ангарах — наши тридцатьчетверочка и «Королевский тигр» и много-много еще штук, от прикосновения к которым у любого нормального человека кружится восторгом голова.

Если по аллеям пройти, то тут не только танки и пушки, но и мортира времен Крымской войны и много еще всяких чудес.

Итак, завершился учебный год — ремонт по всем учебным корпусам, стены красят, полы, в старинном корпусе реставрация, чтобы все было так, как во времена давние, а рядом в новом корпусе перестраивают компьютер чудовищной мощи на новые программы.

Нашему брату преподавателю раздолье — забирайся на целый день в библиотеку и грызи гранит наук, никто не помешает. Библиотека — мечта. На стенах — коллекции орденов, любой музей позавидует. И коллекции личного оружия знаменитых генералов, под стеклом — форма парадная с аксельбантами и эполетами. Полки книжные бесконечного протяжения. Тишина, как в космосе.

Обложился я томами, словно бастионы вокруг себя возвел, оборону неприступную, чтоб не заметили меня, чтоб от работы не отрывали.

Но нашли меня и оторвали: есть возможность отличиться.

Вызывает большой начальник, ставит задачу: помогать инженерам тот самый компьютер перестраивать. «Я, — говорю, — в компьютерах не очень…»

А начальник отвечает, что этого от меня и не требуется: там уже шесть электронных экспертов два месяца колдуют, чародействуют — одного из Японии выписали, двоих из Америки доставили, остальные — свои. И меня к ним — великолепная семерка. Интернационал. Компьютер перестраивают на другую программу. Две недели срока осталось. Свою работу электронную инженеры крепко знают, но им нужен кто-то, кто бы фантастические военные ситуации придумывал, что-нибудь вроде войны миров: наши против марсиан или что-нибудь в этом роде. Компьютер специально создан для моделирования боевых операций. Их на всю Британию, может, всего пара такой мощи: один боевой, где-нибудь в подземелье для планирования войны, и один тут — для подготовки операторов, программистов и высшего командного состава. Если правду сказать, я не знаю, сколько их, таких компьютеров, в Британии. Просто предположение высказываю. А во всем мире (на мой взгляд дилетанта) их, может, не больше десятка наберется.

«Ты, — говорит начальник, — у нас известный чудак, и все в твою голову какие-то сумасбродные идеи приходят, парадоксальные. Нам твоих идей не понять. Но твоей способностью сумасбродствовать мы воспользуемся. Иди к электронным экспертам и выдумывай. Чтобы зря твои идеи не пропадали, иди и воюй с марсианами».

И я пошел.

2

Тут надо отвлечься. Отступить от темы.

Мне иногда вопросы задают насчет преподавательской деятельности. Опять же — участие в настройке военного компьютера невероятной мощи… Это для ядерной войны. Вопрос мне прямо не формулируют, но как-то связывают: лекции читаешь, учишь офицериков вражеских, и тут же — про совесть, про брошенную родину…

Вопрос понял. Отвечаю: если моя милая родина и в новом тысячелетии не откажется от идеи Мировой революции и бросится во всем мире устанавливать коммунистические порядки, так я не только вражеских офицериков учить буду и участвовать в настройке военных компьютеров, но и с автоматом в руках пойду воевать против коммунизма.

Ну а если Мировой революции не случится, если моя прекрасная родина не бросится в припадке бешенства на всех своих соседей, то мои лекции никому вреда не принесут. И компьютер тот будет мирно жужжать в прохладном подземелье.

Итак, спускаюсь я туда, где колдуют электронные корифеи. Сначала вроде с обидой — от работы отрывают. А потом сообразил: к компьютеру такой мощи в двадцатом веке вряд ли какой историк будет допущен. Слишком удовольствие дорогое. Не для игрушек такие штуки создают. И не для исторических исследований. Я не историк, я просто любитель военной истории. Но получается, что я один из всех историков, профессионалов и любителей, на всей земле в двадцатом веке имею возможность доступа к такому чуду. Через две недели, когда его полностью перестроят и отладят, таким сверчкам, как я, доступа не будет и загрузят его серьезной работой, о содержании которой можно только догадываться. А пока….

С собой чемодан справочной литературы принес. Разложил.

И начали. Моделируем некую фантастическую войну.

— Можно армейскую наступательную операцию прокрутить?

— Пожалуйста, — отвечают. — Хоть фронтовую.

Хорошо. Начали. Захожу с того, что прошу ввести температуру воздуха: минус 41 градус по Цельсию.

3

Мне показалось, что компьютер сверкнул злостью, заискрился весь и взвыл от негодования. Ответ мгновенный: задано невыполнимое условие — при такой температуре ведение наступательных операций невозможно.

Я настаиваю. Компьютер мое требование отвергает. Эксперты начинают злиться. Мне объясняют, что умная машина дурной информации не примет.

А я уперся.

Но спорить с компьютером — дело проигрышное, вроде как нападать на Россию. Настаиваю, требую, чтобы ввели минус 41. Эксперты полезли в словари — если я по-английски не понимаю, вот читай это слово на своем русском: не принимает компьютер, не воспринимает, не переваривает, такого не ест, не кушает, не клюет, не жрет, не пожирает, не хавает!

Ладно. Убедили. Понимаю: не хавает.

Слишком, говорят, русский, у тебя воображение расковано. Задавай задачи, но головой думай, фантазия — дело хорошее, но тормоза имей. И иногда ими пользуйся.

А я не фантазировал, не войну миров разыгрывал, а нашу несчастную Зимнюю войну: 30 ноября 1939 года Красная Армия вступила на землю Финляндии. Днем — терпимо, ночью — кое-как, к утру — минус 41 по Цельсию. А потом в другие дни и ночи бывало хуже.

Но им-то, басурманским детям, не объяснишь, им до этого дела нет. Им бы кнопки свои нажимать.

А я делаю первый для себя вывод: поздней осенью 1939 года товарищ Сталин поставил Красной Армии невыполнимую задачу — прорвать «Линию Маннергейма» на Карельском перешейке.

КРАСНАЯ АРМИЯ НЕВЫПОЛНИМУЮ ЗАДАЧУ ВЫПОЛНИЛА.

4

Признаюсь, у меня раньше те же настроения были: Красная Армия в Финляндии опозорилась на весь мир… Замысел у меня простой был — проиграть войну в Финляндии на свой манер, не так, как глупые сталинские генералы воевали, а по-своему, по-умному…

Но выяснилось, что ни одна армия мира при минус 41 наступательных операций не вела. И никто не смеет смеяться над моей армией. Сами попробуйте. Тогда смейтесь.

Но как же финны оборонялись?

Оборона — другое дело. Двадцать лет практически весь военный бюджет Финляндии уходил на создание укреплений на Карельском перешейке. Была построена оборонительная линия протяженностью 135 километров и глубиной до 90 километров. Фланги упирались в Финский залив и Ладожское озеро. За бескрайними минными полями, за противотанковыми рвами и гранитными надолбами, за железобетонными тетраэдрами и проволочными заграждениями в десять, двадцать, тридцать рядов (на высоте 65,5 — сорок семь рядов густой минированной колючей проволоки на металлических кольях, центральные ряды — вбитые в землю рельсы вместо кольев), так вот, за этими заграждениями — железобетонные казематы: три, четыре, пять этажей под землю, перекрытия — полтора-два метра фортификационного железобетона, напольные стенки прикрыты броневыми плитами, все это завалено многотонными гранитными валунами и засыпано грунтом. Все замаскировано. Над этими казематами уже поднялись густые еловые леса. А леса снегом засыпаны. Пулеметчики, стрелки, артиллеристы сидят за броней и бетоном, глубокие амбразуры гасят вспышки выстрелов, искажают и глушат звук стрельбы — стреляют в упор, а нам все кажется — стрельба из-за дальнего леса… А внутри у них, в каждом каземате — склад боеприпасов и топлива, внутри — теплые спальные помещения, комната отдыха, и кухня, и столовая, и туалет, и водопровод, и электростанция… Командные пункты, узлы связи, госпитали — все под землей, все под бетоном, под лесной чащей, под снегом. И все — в тепле. Снайпер, который сутками выжидает свою жертву, бойцы легких лыжных отрядов, действующих по тылам Красной Армии, тепло одеты, хорошо экипированы. Солдаты Финляндии рождены, воспитаны и подготовлены для действий именно в этих условиях. Они знают, что через несколько дней после боевого дежурства или лыжного рейда их накормят горячим супом, их ждет уютный отсек в подземном бункере, где они выспятся в тепле перед новым заданием. Они знают, что в случае ранения их ждет операционная палата глубоко под землей, там чисто, сухо, и опять же — тепло.