Не поздно влюбиться - Клэр Коннелли

дочерью хотя бы на несколько минут? Покорно, чтобы избежать той же самой сцены, которую не хотела допустить Алисия, он прошел через дверь раньше нее и остановился в коридоре.

Он наблюдал, как доктор говорила с Алисией. Он прекрасно понимал свое положение. Юридически он не был родителем Энни. У него не было никаких претензий, не было смысла вмешиваться в разговор или пытаться узнать, что происходит, но с моральной точки зрения он имел на это право. Это был его ребенок. Его семья. Всю свою жизнь он знал, что кровь гуще воды, но Алисия когда-то лишила его Энни.

— Мне кажется, она в порядке. Врач хочет оставить ее на ночь для наблюдения, — сообщила Алисия, когда доктор Уоллес ушла.

Лицо Грасиано было мрачнее грозовой тучи.

— Это моя дочь, — сказал он так тихо, что она едва расслышала. Но она поняла. Одно дело узнать, что у тебя есть ребенок, и совсем другое — увидеть его, особенно когда он выглядит так, как Энни. Она была точной копией его и членов его семьи.

— Да, — прошептала она. — Извини…

— Больше никаких извинений. — Его ноздри раздулись. — Они бесполезны. Я не заинтересован в том, чтобы ты извинялась.

Она вздрогнула.

— Тогда в чем ты заинтересован?

— В том, что прямо сейчас я хочу пойти и забрать моего ребенка из этой проклятой больницы, подальше от тебя, — он посмотрел на Алисию, которая не могла скрыть своего испуга от этого предложения, но он не мог остановиться. — Я хочу нанять лучших адвокатов в стране и подать в суд на полную опеку. Я хочу получить разрешение суда на ее переезд в Испанию. Я хочу, чтобы ты почувствовала то же, что и я сейчас.

— Это несправедливо, — прошептала она.

— Не говори мне о справедливости.

Она подняла дрожащую руку ко лбу и прижала ее, глядя на него снизу вверх. Час назад они занимались страстной любовью, а теперь было совершенно ясно, что он ненавидел ее.

— Напиши свой адрес и номер телефона. — Он протянул ей свой телефон, затем отвернулся, тяжело дыша.

Она сделала, как он просил, — теперь не было смысла скрывать от него ее подробности. Он знал об Энни.

— Не могу поверить, что ты скрывала это от меня, — пробормотал он, засовывая телефон в карман. Она была слишком потрясена, чтобы опровергнуть это, чтобы напомнить ему, что она пыталась сказать ему.

— Я позвоню тебе завтра, чтобы договориться о времени, чтобы обсудить это.

— Хорошо.

Она не могла ясно мыслить, но понимала, что его просьба вряд ли была необоснованной. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он заговорил первым.

— Я никогда не прощу тебя за это.

Он ушел, и она почувствовала, что свет в ее жизни полностью погас.

Глава 11

Раздался звонок в дверь, и Алисия пошла открывать, зная, что ее будущее зависит от следующих тридцати минут ее жизни.

Она начала дрожать, когда, открыв дверь, увидела Грасиано. Он был мрачен, его тяжелый взгляд скользнул по ней.

— Привет, — пробормотала она себе под нос, затем откашлялась. — Входи. Я сварила кофе. Он, конечно, не такой изысканный, как твой эспрессо.

Алисия нервничала, отчего слишком много болтала.

— Я хочу объяснить… Это важно, — тихо закончила она.

Он сделал глоток из кофейной чашки, поставил ее на столик и скрестил на груди руки.

— Когда я узнала, что беременна…

— Как ты узнала? — перебил он, но бесстрастно, будто это была миссия по установлению фактов.

— Я сделала тест.

— Почему?

Она нахмурилась, вспоминая те выходные.

— Я поняла, что мой цикл запоздал. Я не очень хорошо разбиралась в таких делах, но я смотрела достаточно телешоу, чтобы знать, что задержка менструации обычно означает только одно.

— Итак, что ты сделала?

— Однажды я прогуляла школу, — сказала она, погружаясь в прошлое. — И пошла в бесплатную клинику. Я использовала вымышленное имя, потому что мой отец, казалось, знал всех, и я боялась, что он узнает. Они сделали мне тест на беременность и сказали прийти назад, если он будет положительным. Тест оказался положительным.

— А потом? — Его глаза были прикованы к ее лицу.

Алисия уставилась на него, но ей снова было шестнадцать, неуверенная, напуганная тем, что внутри ее зародилась новая жизнь.

— Я не знала, что делать, — призналась она. — Мой отец почти не разговаривал со мной, и у меня не было других членов семьи, кроме его матери, которую я не видела много лет. С тех пор как ты ушел, мне не разрешали видеться с друзьями, разговаривать с кем-либо.

Грасиано молчал. Она налила чашку кофе и себе, хотя не была уверена, что ее нервы нуждались в дополнительном возбуждении.

— У меня не было никого, к кому я могла бы обратиться. Кто мог бы помочь мне разобраться во всем этом. В первый раз, когда я позвонила тебе, это было очень жестоко, — прошептала она, повернувшись к нему спиной, а затем подошла к фотографии Энни, висевшей в другом конце комнаты. Фотография была сделана незадолго до ее четвертого дня рождения. Алисия все еще мысленно видела улыбающееся лицо дочки, когда закрывала глаза. — Я так любила тебя.

— Это была не любовь, — язвительно ответил он. — Это были подростковые гормоны.

Боль, которую она чувствовала, была такой же реальной, как будто ее ударили в живот.

— Для меня это была любовь, — твердо сказала она. Не было смысла убеждать Грасиано в своих чувствах, Алисия говорила только о себе.

Она стояла к нему спиной, поэтому не видела выражения его лица, не видела, как он закрыл глаза и вздохнул.

— Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о нас. Я хочу знать о своей дочери.

— Я не знала, что ты уехал так далеко. Я звонила в первый раз, потому что хотела приехать к тебе. Я хотела убежать и быть с тобой. Но твои чувства изменились. А может быть, их и не было. Может быть, я все время ошибалась.

Она потягивала кофе, глядя на лицо Энни на фотографии.

— Поэтому, когда я узнала, что беременна, я боялась тебе сказать. Даже тебе. Я была совершенно одна, Грасиано. Ни семьи, ни друзей, ни тебя.

Наступила тишина. Она ждала, когда он заговорит.

— Я использовал презерватив, — произнес он наконец.

Она закрыла глаза. Его интересовало только зачатие Энни. Больше ничего. Трудности, с которыми столкнулась Алисия, ничего для него не значили. Потому что он не любил ее. Ее признание в том, что она любит его, ничего не изменило в его чувствах.

— Ты ясно дал мне понять, что