Лучшее юмористическое фэнтези. Антология - Нил Гейман

Расставшись с преисполненной благодарности толпой, он направился к дому Филиппа Уивера, мясника, и одолжил у него пони и рессорную повозку. Затем Скэрридж пошел к Эмброузу Смиту, булочнику (в лавке Смита он останавливался по пути в нижнюю часть города), и спросил, выполнены ли его распоряжения. И хотя стояло рождественское утро, Эмброуз и семеро его помощников уже трудились как пчелки, но все же они не смогли выполнить все сделанные заказы. Однако через час Эмброуз сам пришел в кондитерскую, где Стивен раздавал угощения кучке восторженных ребятишек, и сказал ему, что все готово и повозка нагружена. И тогда Скэрридж поспешил в лавку булочника, сел в повозку, взялся за вожжи и торопливо поехал в сторону хижины Артура Тиррела. Когда он добрался до места, был почти час дня.

Тихонько подъехав к дому, Скэрридж остановился чуть поодаль и привязал пони к дереву. Затем он подкрался к окну и заглянул внутрь.

Артур Тиррел сидел посреди комнаты на стуле, сложив руки и уронив голову на грудь. Слева от него на табурете сидела его жена, взгляд ее наполненных слезами глаз был прикован к его печальному лицу. Его маленькая дочка стояла перед отцом, уперевшись ручками в его колени, и заглядывала ему в лицо, ловя малейшие изменения его выражения. Справа от отца, положив руку ему на плечо, стоял мальчик, его смышленое лицо светилось тихим, не по годам, смирением.

Это была незабываемая картина!

Стивен Скэрридж не выдержал этого зрелища больше нескольких минут, он открыл дверь и вошел в комнату. Его появление вызвало настоящий переполох. Женщина и дети забились в самый дальний угол дома, в то время как Артур Тиррел встал и решительно двинулся на незваного гостя.

— Ха! — сказал он. — Быстро же ты вернулся. Думаешь, еще не все у нас отнял. Давай, забери все, что у нас есть. Осталось еще вот это. — И он указал на двухцентовую порцию лярда, которая все еще лежала на столе.

— Нет, нет, — промямлил Стивен Скэрридж, хватая Артура Тиррела за руку и горячо ее сжимая. — Это ваше, ваше! Я пришел вовсе не за этим, а чтобы попросить у вас прощения и молить вас принять мой рождественский подарок. Прощения за то, что усугубил тяжесть вашей нищеты, и дар, чтобы отпраздновать наступление более приязненных отношений между нами.

Сказав это, Стивен сделал паузу и стал ждать ответа. Артур Тиррел мгновение подумал; затем он бросил взгляд на жену и детей и произнес тихо, но твердо:

— Я даю прощение и принимаю дар!

— Ну вот и прекрасно! — воскликнул Скэрридж, и все его существо затрепетало от нового, до сих пор неведомого, восторга. — Выходите с вашим сыном к повозке и помогите мне внести все, что там есть, пока миссис Т. и девочка побыстрее накроют на стол.

Повозку подкатили к самому дому, и усердные руки разгрузили ее в два счета. Из-под полудюжины новых одеял, укрывавших ее содержимое от морозного воздуха, Стивен в первую очередь достал прекрасную льняную скатерть, затем корзину с обеденным сервизом из керамики королевы[47] (третий сорт — семьдесят восемь предметов с супницей и мисками для маринованных овощей) и полдюжины ножей и вилок (термостойкие, с резиновыми ручками). Когда скатерть была расстелена и уставлена тарелками и мисками, Артур Тиррел и его сын, теперь уже с помощью жены и дочери, вносили в дом остальное содержимое повозки и раскладывали на столе, пока Скэрридж разжигал огонь в очаге при помощи хвороста, который привез с собой.

Когда повозка опустела, а стол был полностью накрыт, смотреть на него было поистине одно удовольствие. На одном конце стояла огромная индейка; на другом — пара гусей; здесь — утка, там — голубиный пирог; клюква, картошка, белая и сладкая; лук, пастернак, сельдерей, хлеб, масло, свекла (маринованная и в масле), маринованные огурчики и грецкие орехи и несколько видов подливки составили первое; на маленьком столике поодаль ждали еще сладкие пирожки, яблочные и тыквенные пироги, яблоки, орехи, миндаль, изюм и большой кувшин сидра — на десерт.

Тиррелы просто не могли спокойно смотреть на столь изобильный стол, и, на мгновение безмолвно обнявшись всей семьей, они сели за стол, чтобы с сердцами, исполненными счастья и благодарности, приступить к обеду, подобного которому они не видели уже многие годы. Уступив их горячим просьбам, господин Скэрридж присоединился к ним.

Когда с едой было покончено и на столе мало что осталось, кроме пустых тарелок, все встали, и Скэрридж собрался уходить.

— Но прежде, чем я уйду, — сказал он, — я бы хотел оставить вам еще одно напоминание о моих добрых чувствах и дружеском расположении. Вы знаете мою ферму Хилсдэйл, что в соседнем округе?

— О да! — воскликнул Артур Тиррел. — Возможно ли такое, что вы хотите дать мне там работу?

— Я дарю вам всю ферму, — сказал Скэрридж. — Это двести сорок два акра, шестьдесят из которых покрыты строевым лесом; большая усадьба, два хороших амбара, коровник и курятник; колодец со срубом; сад молодых фруктовых деревьев, а через всю эту землю течет ручей. Имение укомплектовано породистым скотом, лошадьми и т. д., и всеми необходимыми сельскохозяйственными принадлежностями. Право собственности вступает в силу с настоящего момента.

Не дожидаясь, пока к онемевшему от восторга Тиррелу снова вернется дар речи, Скэрридж быстро повернулся к его жене и продолжил:

— А теперь, сударыня, мой рождественский подарок для вас. В этом пакете вы найдете акции Центральной железной дороги Нью-Йорка и Хадсона (шестипроцентные облигации), Форт-Уэйна (гарантированные) и Сент-Пола (привилегированные); а также облигации Делавера, Лака-вунны и Запада (вторая закладная), кроме того, семипроцентные мичиганские облигации. Военный заем. Все это составляет сумму, десять тысяч восемьдесят два доллара; но, чтобы предотвратить необходимость продажи по заниженной цене для удовлетворения неотложных нужд, я взял на себя смелость положить в этот пакет тысячу долларов зелеными. А теперь, дорогие друзья, adieu, прощайте!

Но благодарное семейство не могло позволить этому великодушному человеку уйти просто так. Артур Тиррел схватил его руку и прижал к груди, миссис Тиррел, как будто потеряв голову от нахлынувших чувств, бросилась на шею своему благодетелю, в то время как дети радостно вцепились в полы его пальто. Обняв одной рукой за шею все еще молодую, когда-то прекрасную, а теперь на глазах возвращающую былую красоту госпожу Тиррел, Стивен Скэрридж несколько минут стоял, погруженный в воспоминания о прошлом. Затем он заговорил.

— Когда-то, — сказал он, и голос у него дрожал, — когда-то я тоже любил такую женщину. Но теперь все кончено — и трава колышется на ее могиле. Прощайте, прощайте, дорогие друзья! — И, смахнув слезу, Скэрридж вырвался из объятий этой пылкой семьи и поспешно покинул дом.

Прыгнув в повозку, он быстро поехал в город — счастливый человек!..

Вам когда-нибудь раньше приходилось читать подобные истории?

Роберт Лой

ПЕСНЯ ЗА ПОЛПЕНСА[48]

Перевод И. Русакова

Если ты не красив к двадцати,

Если ты не силен к тридцати,

Если ты не богат к сорока

И не поумнел к пятидесяти -

Это уже навсегда.

Да-да!

Детский стишок

Это была блондинка. Высокая. С магнетическими дымчато-зелеными глазами, хотя я мог бы поставить все свои сбережения в количестве одиннадцати долларов на то, что глаза эти были не настолько завораживающими, чтобы отвлечь мое внимание от божественного выреза ее платья.

К тому же это была принцесса, настоящая принцесса, будущая королева нашей страны — при условии, что ее свекрухе, королеве Харизматик, когда-нибудь надоест отсиживать зад на троне.

— Принцесса Элла, — произнес я и пожалел, что на мне нет галстука, который я чуть не купил пару лет назад. — Проходите. Извините за бардак. Я никого не жду.

— Никогда? — поинтересовалась она, изящно отряхивая носовым платком кулачок, который запылился, когда она постучала в мою дверь.

Мое знакомство с королевскими особами ограничивается видом пасти, которую разинул мой гиперсексуальный друг Джордж Порджи при виде королевского флеша, потому что ему наконец пришла карта. Я не был уверен, что именно я должен делать — отвесить поклон, присесть в реверансе или дернуть себя за чуб, и потому остался сидеть где сидел — за своим столом. Правда, я затушил сигарету, но это была скорее мера предосторожности, нежели проявление вежливости. Волосы принцессы были обрызганы легковоспламеняющимся лаком, а сама она источала аромат не менее горючего парфюма.

Не будем говорить о том, как она скрещивала ноги.

— Мистер Нимбл?[49] — спросила моя визитерша.

— Нет, — ответствовал я и указал на треснувшую и запылившуюся, но все еще читаемую — если смотреть с правильного угла — табличку на двери. — Джек Би Гуди. Частный детектив. К вашим услугам.