Лучшее юмористическое фэнтези. Антология - Нил Гейман

— Что ж, — сказал карлик, откидываясь в кресле и закручивая маленькие ножки одна вокруг другой, пока они не стали напоминать конец каната. — Давайте расставим все по порядку. Со своей стороны, я бы хотел увидеть, как все неправильное становится правильным, и как можно скорее.

— Я тоже, — сказала фея, усаживаясь на гроссбух и скрещивая тонкие, обтянутые атласом лодыжки (она только что наклонилась, чтобы смахнуть забытую пылинку). — Я хочу, чтобы все было мило и прелестно и просто так, как надо.

— Что до меня, — сказала макрель, — я несколько разделяюсь — я хочу сказать, между двумя мнениями. Но на чем бы вы ни согласились, я уверена, это меня устроит.

— Тогда, — сказал великан, поднимаясь на ноги и едва избегая чреватого неприятностями столкновения своей головы и потолка, — давайте же приступим к работе, и пока мы этим занимаемся, все тут и вычистим.

С этим все согласились, и великан передвинул макрель на угол стола, попросил фею встать рядом с рыбой, а затем разложил все гроссбухи, записные книжки, счетные, кассовые и вексельные книги на столе и открыл каждую из них на первой странице.

Затем на стол взобрался карлик и взял перо, фея сделала то же самое, и они оба начали работать, усердно, изо всех сил, чтобы подсчитать все имущество Стивена Скэрриджа. Как только каждый из них подводил итог двум страницам, великан переворачивал листы, и ему приходилось справляться очень быстро, настолько стремительно работал карлик; его голова великолепно годилась для расчетов, ведь он так долго балансировал ею на тонких ножках, что для него не представляло никакой сложности подвести баланс в нескольких гроссбухах. Фея тоже бегала по колонкам вверх и вниз, как будто исполняла танец, в котором единственными движениями были «Вперед!» и «Назад!», и справлялась со своим делом почти так же быстро, как карлик. Что до макрели, она не умела складывать, но фея говорила ей, какие цифры нужно перенести на следующую колонку, а она запоминала их и таким образом очень ей помогала. Менее чем через полчаса великан перевернул последнюю страницу последней книги, и карлик написал на большом листе писчей бумаги общую сумму состояния Стивена Скэрриджа.

Фея зачитала итог, и несчастный слушатель у двери был вынужден признать, что их вычисления абсолютно точны.

— Так, далее, — сказал великан. — Вот список арендаторов. Давайте составим опись.

За двадцать минут великан, карлик и фея — последняя читала имена арендаторов Стивена, великан определял, сколько причитается каждому, а карлик записывал напротив имен суммы — составили опись, и великан прочел ее таким голосом, который не оставлял сомнений в серьезности происходящего.

— Ура! — воскликнул карлик. — С этим покончено, и я счастлив. — И он легко шагнул со стола на подлокотник кресла, затем вниз на сиденье, потом прыжком — на пол, непостижимым образом удерживая во время этих проворных перемещений в равновесии голову.

— Да, — сказала макрель. — Все прекрасно, но, сказать по правде, я все же несколько разделяюсь…

— Ох! Не будем сейчас об этом, — сказал великан. — Кто старое помянет, тому глаз вон.

Что до феи, она не сказала ни слова, но вспрыгнула на лежавшую у края стола счетную книгу, ту самую, с которой она сметала пыль, и станцевала столь очаровательную маленькую fantaisie,[46] что все посмотрели на нее с восхищением. Великан наклонился и открыл рот, как будто ожидал, что фея залетит туда, когда закончит танец, а макрель откровенно пустила слезу и попыталась вытереть глаза плавником, но плавник оказался недостаточно длинным, так что слезы катились одна за другой и белой коркой застывали на зеленом сукне, покрывавшем стол. Карлик оставался на полу, он приподнялся на цыпочки и застыл без движения, как будто пребывал в глубочайшем сне. Даже Стивен, хоть и был ужасно взволнован, подумал, что этот танец — самое прекрасное, что он когда-либо видел. Наконец фея закружилась так, что стала напоминать снежок на палочке, а затем неподвижно застыла на носочке одной ноги, как будто упала с неба и воткнулась точно в счетную книгу.

— Браво! Браво! — воскликнул карлик, и можно было слышать, как иод огромной головой хлопают его маленькие ладошки.

— Ура! — закричал великан и сомкнул гигантские ладони в хлопке, от которого, как от пушечного выстрела, задребезжали стекла в окнах.

— Очень мило! Правда, очень хорошо! — сказала макрель. — Хотя я несколько раз…

— О нет, нисколько! — воскликнула фея, внезапно весело подскочив к ней и положив маленькую ручку на ее несколько искривленный и, несомненно, очень уродливый рот. — Ничего подобного с тобой не происходит, а теперь давайте позовем его сюда и заставим это подписать. Как ты думаешь, он сделает это? — спросила она, поворачиваясь к великану.

Здоровенный детина сомкнул правую руку в могучий кулак, тяжелый, как падающий молот, раскрыл огромную ладонь левой руки, жесткую и твердую, как наковальня, и свел их со звучным «бам!».

— Да, — ответил он. — Думаю, сделает.

— В таком случае, — сказал карлик, — можно действительно его позвать.

— Я послала его за червями, — откликнулась макрель. — Но не мог он добывать их все это время. Я отнюдь не удивлюсь, если он подслушивает под дверью.

— Скоро мы это узнаем, — сказал карлик, быстро пересекая комнату, его голова перекатывалась из стороны в сторону, но по-прежнему сохраняла поразительное равновесие, которым она была по праву знаменита. Подойдя к двери, он широко распахнул ее.

Там стоял несчастный Стивен Скэрридж, он дрожал с головы до ног и крепко сжимал в кулаке пять мерзлых червей.

— Заходи! — сказал великан, и Стивен вошел медленно и робко, поклонившись при входе всем, кто находился в комнате.

— Это мои черви? — спросила макрель. — Если да, положи их мне в рот по одному. Эй, не так быстро! И точно, они мороженые; но знаешь, я думаю, что такие мне нравятся больше всего. Никогда раньше не пробовала мороженых червей.

К этому времени карлик оседлал стол и, развернув опись, встал, указывая на соглашение, написанное внизу листа, в то время как фея уже обмакнула перо в чернильницу, которую держала в руке, и встала с другой стороны описи.

— А теперь, сэр, — сказал великан, — просто сядьте в ваше кресло, возьмите перо и поставьте под этим соглашением свое имя. Если все это время вы слушали под дверью, а я полагаю, что именно этим вы и занимались, вы знаете, что в этой описи, и вам не требуется ее читать.

Стивен думал об ослушании не более, чем о том, чтобы вызвать великана на поединок, поэтому он уселся в кресло и, взяв у феи перо, написал свое имя под соглашением, хотя и знал, что этим самым актом, который он подписывает, лишается половины своего богатства. Поставив подпись, Скэрридж положил перо и оглянулся, чтобы узнать, не требуется ли от него еще что-нибудь; но как раз в этот миг что-то как будто надломилось у него в шее, его голова упала вперед и чуть не ударилась о стол, и он проснулся!

Не было больше ни описи, ни феи, ни карлика, ни великана. Перед ним лежала распластанная макрель с раскрытым брюхом.

Все это был сон!

Целый час Стивен Скэрридж сидел за своим столом, спрятав лицо в ладонях. Когда наконец его свеча начала шипеть и потрескивать, он поднялся и отправился в постель, тихий и подавленный.

Следующее утро было ясным, холодным и приветливым, и Стивен Скэрридж поднялся очень рано, спустился в большую гостиную, где хранились его сокровища, вынул свою книгу учета и два часа усердно писал.

Когда в обычное время пришла пожилая женщина, которая заботилась о его хозяйстве, ее очень удивило его распоряжение приготовить ему на завтрак целую макрель, которую он ей вручил. Когда Стивен закончил завтрак, за которым он съел по меньшей мере половину рыбины, он позвал ее наверх в свою комнату. Затем он сказал ей следующее:

— Маргарет, вы были моей прислугой семнадцать лет. Все это время я платил вам пятьдесят центов в неделю за вашу работу. Теперь я убежден, что эта сумма была недостаточной; вам следовало бы платить по меньшей мере два доллара, принимая во внимание, что в моем доме вы ели только раз в день. Поскольку вы, вероятно, потратили бы деньги сразу же, как только я бы вам их дал, я не стану выплачивать вам никаких процентов сверх того, что я удержал, но вот вам чек на сумму неоплаченной разницы — на тысячу триста двадцать шесть долларов. Распорядитесь им осмотрительно, и он послужит вам на пользу.

Вручив ошеломленной женщине документ, он взял большой бумажник, набитый чеками, и вышел из дома.

Скэрридж спустился в самую нижнюю часть города, его лицо светилось пылом щедрости. Добравшись до квартала, где стояли его дома, он час или два провел в разговорах со своими нанимателями, и когда Стивен закончил говорить с последним, его бумажник был почти пуст, а за ним тянулась неистовствующая от радости толпа, которая подняла бы его вместе с креслом и с триумфом пронесла бы по городу, если бы Скэрридж не сделал рукой безмолвный жест, прося оставить его в покое.