Рассказы - Виктор Колупаев

Но она все же была на витрине, едва заметная под охапкой детских и женских, ослепительно радостных и таинственных, счастливых и горьких человеческих улыбок.

- Зачем это? - спросил я у продавщицы.

- Это? Не все же гении, - ответила она лукаво. - А театров только в нашем городе шесть. А сколько еще самодеятельных...

- Для бездарных артистов, - сообразил я.

- Только их почему-то не покупают, а берут напрокат. А после спектакля сразу же сдают, - и она пожала плечами.

Значит, Навагин купил эту улыбку в другом магазине.

Наверное, у меня был хмурый вид, когда я пришел в свою квартиру на шестом этаже стандартного дома. Как я ни старался казаться веселым, Ольга все заметила, и я вынужден был рассказать про Навагина.

- Когда-нибудь в магазинах будут продавать счастье или просто дарить его всем, - задумчиво сказала Ольга. - Неужели и тогда еще будут люди, которые и счастье смогут превращать в горе?

Что я мог ей ответить? Возможно, и будут. Все зависит только от нас.

Я весь вечер вспоминал, роясь в самых глубоких тайниках своей коллекции, улыбки Ольги, Андрея, Игоря, Крутикова, Любочки, своего будущего сына, знакомых, случайных прохожих и дарил их Ольге. Ей становилось хорошо, и она смеялась и пела. Потом я снова вспомнил Афанасия, и Ольга заплакала. И тогда я понял, что улыбку могут убить, что ее нужно беречь, охранять, драться за нее.

5

На следующий день Афанасий Навагин появился в лаборатории как ни в чем не бывало, словно и не было вчерашнего разговора. На него целый день смотрели искоса, но он словно не замечал этого. И даже когда Светланка, сияющая и радостная, забыв закрыть за собой дверь, вбежала к нам, разбрасывая по сторонам только что приобретенные в магазине шаловливые полудетские улыбки, Афанасий буркнул: "Недурно-с, мадам". Светка чуть не задохнулась от радости и расцеловала Любочку. Мы все знали, что она неравнодушна к Наварину, как бывает неравнодушен подросток к взрослому, таинственному, отличающемуся, пусть в худшую сторону, но все же отличающемуся от всех других мужчине.

- Светка, ты прелесть, - сказала Любочка, а Афанасий неуклюже плюхнулся в кресло своего мустанга и уже оттуда крикнул Игорю:

- Проверить кое-что надо. Я скоро.

Игорь махнул рукой, и Навагин исчез.

- Что с ним? - недоуменно спросил Крутиков.

- Не знаю, - ответила Светка и покраснела.

- Может, действительно, очеловечится? - спросил сам у себя Игорь.

- Нет, - сказал Андрей, но его никто не слышал, кроме меня.

...Два месяца прошло в напряженной работе.

Все мы защитили научные отчеты. Один из отделов нашего института, используя эти отчеты, микрофильмы, фотографии, магнитофонные записи и частные беседы, еще целый год будет разбираться, почему ход событий в этом отрезке прошлого был направлен так, а не иначе, будет исследовать, от чего в нем зависели скорость и ускорение развития цивилизации. Потом будет теоретически найден и обоснован оптимальный ход развития истории. Будут сделаны прогнозы о том, как бы изменилась история человечества, если бы в этом отрезке прошлого что-то произошло не так. Этой работой будут заниматься сотни людей, десятки математических машин.

Может оказаться, что человечество уже давно сумело бы стать более совершенным, прекратить войны, изжить инстинкт самосохранения или изменить его в лучшую сторону; люди могли бы научиться понимать друг друга, соизмерять свои желания с желаниями других, уважать друг друга и быть людьми в самом полном смысле этого слова.

История не раз топталась на месте и отступала вспять.

А этого могло и не быть.

Года через полтора мы прочитаем отчет о том, каким могло бы быть человечество. Могло быть... уже сейчас.

Но все это теория. Цивилизация почему-то не всегда выбирает кратчайший путь развития.

Мы не можем воздействовать на прошлое, изменять его. Нам не позволяет этого наша мораль. Можно ли исключить рождение миллионов людей для того, чтобы миллионы других стали совершеннее? Когда, с какого столетия начать выправлять ход истории? Как в процессе ее изменения самим остаться людьми, не превратиться для других во всемогущих богов, не дать начало новой страшной религии? И еще... Предсказания будущего верны еще далеко не на сто процентов.

Мы накапливаем факты. Мы - чернорабочие истории человечества.

Как всегда, между концом старой и началом новой темы была некоторая передышка.

В течение года нам не всегда удавалось поговорить о некоторых моментах своей работы. Отчасти из-за того, что не хватало времени, отчасти из-за того, что не все, что хотелось бы сказать, переварилось в собственном сознании. Теперь же времени было достаточно, и мнения вполне устоялись... Шли ожесточенные споры, временами даже слишком ожесточенные и бурные. Содержание их включало в себя все, начиная с фразы "какое нам до этого дело" и кончая утверждением "мы не имеем морального права" или "не вмешаться нельзя". Мы могли спорить часами, пока кто-нибудь резко не менял тему разговора, и мы вдруг понимали, что все-таки все мы очень устали и нужна какая-то встряска или разрядка. И тогда появлялся интерес к футболу, рыбной ловле, к запаху цветущей сирени.

6

В середине лета у меня родилась дочь. Все-таки дочь... Я хотел назвать ее Хельгой, потому что Хельга то же, что и Ольга, но жена настояла, чтобы дочь назвали Бекки.

Однажды в нашу небольшую квартиру ворвалась шумная компания - вся моя лаборатория. К тому времени уже вошло в привычку дарить знакомым и друзьям букеты улыбок. Находились люди, которые были виртуозами в составлении таких букетов. В передней я нашел две корзины вина, скромно оставленные застенчивыми гостями.

Женщины сразу же бросились к Ольге и Бекки, и понять что-нибудь в том, о чем они говорили, было совершенно невозможно.

Мужская половина лишь поцокала языками над бессмысленно таращившим глаза ребенком и поспешно и даже немного трусливо ретировалась в другую комнату.

Андрей притащил на кухню несколько бутылок и принялся готовить коктейли. Афанасий старательно запевал песни. Он очень изменился за последние месяцы. В лаборатории уже давно никто не хрипел, но я несколько раз замечал, как Навагин, словно не в силах сдержать переполнявшие его чувства, вскакивал на своего мустанга. Во всей его фигуре чувствовались страх и злоба. И он не хотел этого показать. Афанасий исчезал. И вообще последние полгода он работал, как семижильный. Его отрезок истории был разработан так тщательно, так удачно систематизирован, что стал образцом творческой работы, как говорил заместитель директора по научной работе.

Меня давно подмывало поговорить с Афанасием по душам, если только это было в принципе возможно.

Мы пели уже без особого вдохновения. То и дело кто-нибудь начинал говорить о работе. Это была какая-то болезнь. Почему медицина не обратила до сих пор внимания на это? Не понимаю. Ведь болезнь-то заразная...

Женщины, наконец, оставили Бекки в покое, и она уснула. Нам разрешили войти в комнату. Я выходил из кухни предпоследним и услышал фразу, сказанную Афанасием. Он с шумом наливал в стакан воду из крана, и фраза, очевидно, не предназначалась ни для кого.

- Они начинают улыбаться, едва успев родиться...

Я задержался:

- Разве это плохо?

- Этого я не говорил. И вообще... я не специалист по улыбкам. Это твоя сфера...

- Мы можем поговорить с тобой спокойно? - спросил я.

Он промолчал, не взглянув на меня.

- Афанасий, за что ты ненавидишь улыбку?

- Ты уверен, что я ее ненавижу?

- Мне кажется, что это так.

- Я мог бы не отвечать тебе, пока ты не докажешь, что имеешь право задавать этот вопрос.

- Пусть будет, что я просто угадал.

- А можешь ты мне ответить, почему люди улыбаются? - спросил Афанасий и лег грудью на подоконник.

- Потому что счастливы, потому что рады, потому что душа поет.

- Душа? Ну и пусть поет. Это внутри... А внешним выражением этой песни могло бы быть похлопывание ушами или скрежет зубов. Какая разница? Принято улыбаться - и все.

- Неотразимый довод, - сказал я. - Ну хорошо. Но ведь от радости улыбаются, а не скрежещут зубами. Пусть даже это принято. Хотя на самом деле это не так.

- А я не принимаю. Понимаешь? Нет закона, чтобы нужно было улыбаться.

- Ты можешь и не улыбаться. Это твое дело. За что ты ненавидишь улыбку? И не вихляй. Улыбка - это внешнее выражение какого-то определенного состояния души. Все дело в этом состоянии. Ты ненавидишь именно его. Счастье. Малюсенькое, величиной с мятную конфетку - в детстве. И огромное - Счастье, когда ты понимаешь людей. Если бы люди при этом шевелили ушами, ты бы отрывал им уши. Это легче сделать, чем стереть с лица человека улыбку. Так все-таки - почему?

- Отстань, - сказал Афанасий и попытался отодвинуть меня от двери. Он не был ни испуган, ни взволнован. Он был спокоен, и я понимал, что он меня обыграл в этом раунде, что он все равно увильнет от ответа, что я от него ничего не добьюсь. После того разговора в лаборатории он стал осторожен. Я знал, что он может негромко крикнуть: "Ну что ты ко мне пристал, Сашка! Все улыбка, да улыбка!" Ребята услышат его, откроют дверь на кухню, вытащат меня за рукав и слегка пожурят, чтобы я не разжигал страстей. Андрей и Игорь скажут про себя: "Сашка, брось. Он этого не поймет. Он не из нашей породы". И я их услышу. А остальные? "Не хотелось бы ссориться в гостях. Афанасий человек со странностями, как и все".