Грех во спасение - Ирина Мельникова

Маша зябко поежилась, но смело подошла к парапету и с помощью Антона вскарабкалась на него. Сидеть на нем было холодно, ледяной ветер сразу же проник под юбки, и она мгновенно замерзла. К тому же она обронила где-то перчатки и почти перестала чувствовать кончики пальцев.

Тем временем лодочник перебросил Антону свернутый в кольца тяжелый и толстый канат, и лакей закрепил его за дерево, росшее поблизости, затем перекинул его через парапет и ловко, как обезьяна, спустился по канату в лодку.

– Хватайтесь, барышня, за веревку и скользите вниз, – крикнул ей Антон из лодки и раскинул руки в стороны. – Не бойтесь, я вас поймаю!

Маша перекрестилась, встала на колени, подползла к канату, ухватилась за него и, перебирая руками и упираясь коленями в парапет, стала медленно спускаться вниз. Жесткие волокна пенькового троса, покрытые кристаллами льда, впивались в ладони, рвали кожу, но она не замечала этого, с ужасом ожидая того момента, когда придется оторваться от веревки и прыгнуть в лодку. Но страшно было только отпустить руки. Она набрала полную грудь воздуха, зажмурилась, разжала пальцы и через мгновение оказалась в лодке, спланировав почти на головы своих спутников. Но, к всеобщему удивлению, лодка от резкого толчка не затонула, а лишь слегка накренилась и зачерпнула бортом воды. Мужчины ловко подхватили девушку под локти, и в следующее мгновение Маша почувствовала, что уже сидит на узенькой лавочке, а глухонемой толкает ей в руки какую-то жестянку. Она с недоумением посмотрела на Антона, и лакей пояснил:

– Это он велит вам воду со дна вычерпывать, когда поплывем...

Следующий час показался Маше самым длинным в ее жизни. Река в этом месте – чуть меньше версты в ширину, но огромные льдины и мелкий лед не позволяли гребцам грести с должной силой. К тому же им все время приходилось лавировать между льдин, которые наползали друг на друга со страшным грохотом и то и дело грозили раздавить крохотную лодку и трех безумцев, посмевших бросить вызов стихии. Ледяная вода сочилась сквозь многочисленные щели, а после очередного удара льдины в борт переплескивала через край, поэтому Маша трудилась не покладая рук, черпая и черпая воду и моля бога, чтобы льдины не сомкнулись и не раздавили их хлипкое суденышко. Она скорчилась на своем сиденье, по щиколотку в ледяной воде, но совсем не замечала, что и кожаные башмаки, и края юбок промокли насквозь. Главное было – доплыть до берега и добиться встречи с Митей.

Внезапно послышался громкий треск и ругань Антона. Маша подняла голову и выронила жестянку. Огромная льдина острым краем, словно бритвой, срезала лопасть весла Антона, и он с отчаянием отбросил в сторону жалкий обрубок. До берега было совсем близко. Но течение закрутило лодку на месте. Антон с помощью второго весла попытался выровнять ее, но тут следующая льдина ударила в корму, и лодочник, который кормовым веслом отталкивал от их суденышка наиболее опасные льдины, яростно замычал и погрозил Антону кулаком. Антон не менее яростно выругался, навалился на весло всем телом и все-таки выровнял лодку. И сразу же она заскребла днищем по камням. Глухонемой выскочил из лодки, ухватил ее за кольцо на носу и вытянул на берег.

– Ну, слава богу! – с облегчением произнес Антон и перекрестился. – Счастливая вы, Мария Александровна, не иначе! Я уж грешным делом думал, что не доберемся до берега.

От крепости к ним бежал солдат с ружьем на изготовку. Остановившись за несколько шагов от них, он выставил вперед штык и грозно спросил:

– Кто такие? Ночью здесь непозволительно шататься.

– Отведи меня к дежурному офицеру, солдатик. – Маша сделала шаг по направлению к нему, но солдат щелкнул затвором и приказал:

– Не подходи, стрелять буду!

– Ты что, служивый, сдурел? – прикрикнул на него Антон. – Не видишь, кто перед тобой? Барышня благородных кровей. Она вон через реку переплыла, промокла вся, замерзла, а ты ее на ветру держишь! Веди ее срочно к начальству! Офицер сам разберется, что к чему.

Но солдат продолжал стоять на своем:

– Не велено посторонних ночью в крепость пущать. Мне за это плетей дадут, а у меня шкура не казенная.

– Голубчик, милый мой, – Маша упала перед ним на колени, – я тебе сколько хочешь денег заплачу, но проводи меня к офицеру. В крепости у меня жених сидит, на двадцать лет каторги осужденный. Родителям позволили с ним повидаться, а мне в этом отказано, потому как я не жена ему... – Она заплакала. – Его вот-вот по этапу отправят. Я хочу офицера просить, чтобы позволил хотя бы краем глаза на него взглянуть.

– Ну что вы, барышня, не стоит вам в ногах у простого мужика валяться! – Солдат опустил ружье и приставил его к ноге, потом сконфуженно почесал в затылке. – Давайте так сделаем, я отведу вас к унтеру и скажу, что задержал вас у ворот, а там уж как он решит, доставлять вас к офицеру или нет.

– Спасибо тебе, милый!

Маша попыталась дать ему несколько ассигнаций. Но солдат отвел ее руку и строго сказал:

– Зря вы это, барышня! Мы на чужом горе не наживаемся!..

Вскоре они пришли в караульное помещение, небольшое строение недалеко от Невских ворот. Прямо на полу у маленькой железной печки спали двое солдат, еще один сидел у крошечного оконца, затянутого решеткой, и курил самокрутку. Маша задохнулась от затхлого воздуха, пронизанного тяжелыми запахами пота, махорки и дыма от коптящей печурки, и с трудом перевела дыхание.

Она молила бога, чтобы начальник караула оказался знакомым Алексея, но это был другой унтер-офицер, мрачный и нелюдимый. Тем не менее, узнав, в чем дело, он выпроводил часового за дверь, хмуро взглянул на девушку и, не проронив ни слова, сам повел Машу в офицерский корпус. Антон двинулся было за ними, но унтер остановился, смерил парня угрюмым взглядом, и тот, крякнув от досады, остался дожидаться Машу в караульном помещении.

Маша и унтер-офицер вышли наружу, и девушка протянула ему две ассигнации по двадцать пять рублей. Но он отрицательно покачал головой и оттолкнул ее руку:

– Жениху своему отдадите, ему это нужнее будет.

Неожиданно поднялся сильный ветер, опять закружил, завертел бесприютную поземку, и Маша снова замерзла. В башмаках хлюпало, чулки покрылись ледяной коркой, а смерзшиеся юбки гремели на ходу как железные. Вдобавок она совсем перестала чувствовать пальцы на руках. А унтер-офицер продолжал молча идти вперед, совершенно не замечая, что барышня уже еле-еле передвигает ноги. Он шли и шли по каким-то мосткам, пересекали широкие рвы с водой, затянутые тонкой корочкой льда, миновали длинное приземистое сооружение, потом церковь и наконец, вспугнув голубей, свивших здесь множество гнезд, вошли в офицерский корпус.