Бульвар под ливнем (Музыканты) - Михаил Коршунов

Рита и Андрей не виделись уже больше недели: Рита была занята в институте, Андрей — в Консерватории. Переговаривались только по телефону. Андрей обрадовался предложению Риты прийти и послушать выступление оркестра старинной музыки, который институт пригласил к себе. Оркестр был недавно создан, исполнял музыку средних веков и эпохи Возрождения, в нем были собраны старинные инструменты. Об этом оркестре уже говорили специалисты. Теперь можно было его послушать и повидаться с Ритой.

В зал долго не впускали. Там устанавливали клавесин, высокие металлические подсвечники и еще какую-то мебель.

Студенты шутили:

— Ампир дяди Вани.

— Ренессанс с Помпадур.

— Столярка, — сказал кто-то басом.

Андрей все еще никак не мог привыкнуть, что Рита своя в этом институте, где на дверях написано: «Счетно-вычислительный центр», «Электромеханическая лаборатория», «Турбогенераторная». Хотя Рита была из семьи, как говорят, потомственных инженеров: ее отец работает инженером на заводе «Калибр», ее дед и, кажется, прадед тоже работали на каких-то московских заводах. Но все равно Андрей был уверен, что Рита не должна учиться в техническом институте, что на ней техническая династия должна поменять свое направление на гуманитарное. Правда, Рите очень шел рабочий халат, и когда Андрей впервые увидел ее в рабочем халате, он не удивился, что она такая изящная в нем. Она была такой всегда. Просто халат все это усилил, как это усиливал зонт в ее руках, или авиационная сумка, с которой она ходила в институт, или золотистая цепочка вместо пояса, которую она тоже часто надевала. Он бы многое мог назвать, потому что он все это замечал и не забывал.

Рита ему очень нравилась, даже еще больше, чем прежде. Ритой восхищались и его новые консерваторские знакомые. Кто-то ее назвал «штучной девчонкой» — высшее признание красоты.

Пока готовили зал, Рита повела его в лабораторию, в которой она начала свою работу. В авиационной сумке Рита носила теперь такие книги, как «Справочник молодого токаря», журнал «Приборы и техника эксперимента». Однажды Андрей открыл «Справочник молодого токаря» в том месте, где была вложена закладка, и прочитал: «Предельные отклонения вала в системе отверстия второго класса точности…» Все-таки, что общего между Ритой и молодым токарем, кроме условной семейной традиции? Рита говорила ему, что есть радиозвезды, радионебо, радиооблака. Андрей не представлял Риту с паяльником в руках или вот с лабораторной горелкой, которую она ему сейчас показывала. Дутик. Пусть ее отец, ее дед, прадед, но не она — штучная девчонка.

Рита зажгла дутик, и он вспыхнул длинным игольчатым пламенем.

— Запаивает стекло, — сказала Рита.

Она погасила дутик.

— Не интересно?

— Интересно, — сказал Андрей.

— Нет, не интересно. Ты можешь дома поменять вкладыш в водопроводном кране?

— Представь, могу. Знаю, как устроен электрический утюг, газовая плита и мусоропровод.

Они опять едва не поссорились. Так, из-за пустяка, как это у них часто случалось. Но Рита первая сказала: «Пойдем в зал», и они пошли на концерт.

В зале на сцене стояли черные высокие подсвечники и в них горело по шесть и по четыре белых свечи. Стоял клавесин с поднятой крышкой, стулья с кожаными подушками и высокими спинками и пюпитры, похожие на раздвижные скамеечки. Были разложены старинные инструменты: виола да гамба по виду напоминала небольшой контрабас, только с шестью струнами, фагот дульциан, продольная флейта и флейта пикколо. Свечи отбрасывали тени от инструментов, тени шевелились.

Вышел один из солистов и сказал, что будет исполнена французская музыка пятнадцатого века. Назвал исполнителей — певцов и музыкантов.

Андрей и Рита сидели в шестом ряду. Было хорошо все видно и слышно. Андрею казалось, что и их тени с Ритой тоже шевелятся на стене. Ему сделалось от этого как-то странно беспокойно.

Девушки на сцене были в длинных до пола платьях из темно-серебряной парчи; волосы подобраны высоко, украшены искусственными камнями. Ребята — в черных костюмах. Двое — с короткими, клинышком, бородами. Ренессанс, Помпадур. Незаметно вышла к клавесину девушка, тоже в длинном темно-серебряном платье. Андрею показалось в ней что-то знакомое, в тех движениях, с которыми она усаживалась на стул, готовилась взять первые ноты. Но пока Андрей окончательно поверил, что это Оля Гончарова, Рита уже первая узнала ее, и Андрей понял, что Рита узнала Олю, по тому, как у нее дрогнули ресницы.

— Она теперь не на органе играет? — спросила Рита.

— Кто играет на органе, всегда может играть на клавесине, — сказал Андрей.

Струны клавесина зазвенели, как будто это была лютня. Мотив нежно подхватили продольная флейта и флейта пикколо. Солисты раскрыли книжечки в черных переплетах и запели. Старинное мелодическое пение — на латыни. Это было удивительно — при свечах, при этих тенях, которые шевелились на стенах, будто складки гобелена. Со свечей иногда струйками сбегал воск и громко ударял по деревянному полу. Какое-то естественное дополнение музыки, эпохи, и все это в сегодняшнем летучем, бесшумном и загадочном городе.

«Воплощение поэмы», — подумал Андрей. И Чибис какая-то повзрослевшая, новая, затянута в длинное платье.

Когда она аккомпанировала на клавесине одной рукой, другая рука с кружевами у запястья свободно висела вдоль тела, и от этого пальцы казались особенно тонкими и чувствующими, как на полотнах старых мастеров. В этом выражалась сама Чибис и музыка, которую она исполняла. Подсвечники стояли и на клавесине, и Олины руки были хорошо видны. Плечи и лицо.

Потом оркестр исполнил испанскую музыку двенадцатого века. Играла Чибис и ударник. Ударник встал рядом с Олей, на шнурке висел маленький круглый барабан, в руках были палочки, как для игры на литаврах. Музыка была совсем необычной для клавесина, ритмичной, и ритм усиливал барабан.

— Красиво, — сказала Рита.

— Что? — спросил Андрей. Он спросил, чтобы Рита не подумала, что он очень увлечен исполнением этой музыки.

— Клавесин и вся она кажется красивой.

Объявили перерыв, зажгли электрический свет. Исполнители ушли за сцену.

— Мне нужно подойти к старосте курса, — сказала Рита. — Виктор! — окликнула она паренька в больших, почти прямоугольных очках.

Он уже выходил из зала.

Рита ушла вместе с ним. Она это сделала нарочно, и Андрей был ей благодарен за это.

Андрей остался сидеть. Ему хотелось пройти за сцену, узнать, как живет Оля, поговорить с ней, но тут неожиданно на сцену вышла сама Оля и начала менять на клавесине свечи. Андрей подошел.

— Здравствуй.

— Здравствуй, — сказала Оля.

Андрей удивился, что она не удивилась встрече.

— Я тебя видела, — сказала Оля.

— Сейчас в зале?

— Да.

— Я не знал, что ты в этом оркестре.

— Мне надо было работать. А как ты живешь? — Она взглянула на него, и это была прежняя Чибис, но и повзрослевшая, и в этом необычном платье, и с этой необычной прической. — Ты учишься у профессора Мигдала?

— Да.

— Я так и думала.

Ей хотелось еще и еще говорить с Андреем. Она и менять свечи вышла, чтобы так вдруг, во время перерыва, оказаться около него, хотя и понимала, что не имеет на это никакого права. И никогда не будет иметь!

Новые свечи были уже вставлены в подсвечники. Андрей поглядел в зал. Рита не появлялась.

— Мне нужно подобрать ноты ко второму отделению, — сказала Чибис. Она уловила взгляд Андрея в зал.

— Конечно, — сказал Андрей и отошел от сцены.

Рита появилась в зале, когда уже погасили свет. Быстро скользнула вдоль ряда и села на свое место с Андреем.

Потом Андрей провожал ее домой, и они шли сквозь снег и ветер без всяких тропинок, через сугробы. С желтыми огнями ползли по улицам очистительные агрегаты, а к ним подстраивались очереди грузовиков со специальными высокими бортами для вывозки снега. Милиция командовала грузовиками через мегафоны. Город стремился обрести свои реальные черты, возобновить свою современность.

Рита иногда поворачивалась к снегу и ветру спиной, раскидывала руки и кричала, что улетит сейчас, как бумажный змей. Выше снега и выше всего!

— В радионебо, к радиозвездам, — смеялся Андрей.

Порыв ветра толкнул Риту совсем близко к Андрею. Руки ее были раскинуты. Андрей обнял Риту, почувствовал на лице холодный мех ее воротника, потом на губах почувствовал ее губы. Ему показалось, что это она его поцеловала, но это он ее поцеловал, и не отпускал, и не хотел отпускать.

— Мастер, ты потерял голову. — Она смотрела на него. Она не вырывалась, не протестовала. Щеки и ресницы были в снегу. Губы прикрыла обратной стороной ладони. И тогда он поцеловал ее в ладонь, и тогда она убрала ладонь. Совсем.

Кира Викторовна села писать Ладе не педагогическое письмо — она решила разжечь в нем честолюбие. «Села» — понятие для Киры Викторовны относительное. На кухне закипал чайник, а Кира Викторовна устроилась на кровати перед туалетной тумбочкой. У нее было минут пятнадцать свободного времени, а потом надо было бежать на заседание профкома.