Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - М. Томас

Все, что я узнавала о человеческих мотивах, надеждах, желаниях и эмоциональных реакциях, очень упорядоченно откладывалось в моем мозге для последующего использования. В этом отношении психотерапия просто клад. Благодаря ей я узнала, чего ожидают от нормальных людей, а значит, научилась лучше маскироваться и результативнее манипулировать людьми. В частности, я смогла осознать и оформить словесно одну истину, которую подсознательно уже давно усвоила: хрупкому и слабому прощают все. Я научилась блестяще пользоваться своей ранимостью и уязвимостью – истинной и воображаемой. Обнаружить слабые места мне помогли именно психотерапевты, так как их работа как раз и заключается в поиске уязвимых мест в человеческой психике. Специалисты рассуждали о причинах моего психологического дефицита и искали травму, ставшую его причиной. Во время психотерапевтических сеансов я открыла для себя множество тактических приемов обольщения и эксплуатации. Эту методику я оттачивала на моих одноклассниках.

Глава 4

Маленький социопат в большом мире

Когда люди в блоге или в личных беседах спрашивают, как им узнать, не социопаты ли они, я часто в ответ начинаю расспрашивать их о детстве. Если вы всегда были аутсайдером, стремящимся заглянуть за стену эмоций, отделявшую вас от других детей, ибо они без труда испытывали недоступные вам эмоции; если вы инстинктивно понимали игру сил разных клик, понимали, как распределяется власть между учителями и классом, понимали, кто доминирует у вас в семье; если вы никогда не придавали значения принадлежности к какой-то группе, но при этом могли легко внедриться в любую и начать ею манипулировать, то, может быть (только может быть), вы волчонок в овечьей шкуре, социопат, сам пока этого не осознающий.

Мое детство необычно только в одном отношении: у него не было начала и у него нет конца. С самого нежного возраста я заполняла жизнь маленькими победами и завоеваниями. В то время как другие дети учились пинать мячик, я училась играть людьми. Я не проявляла при этом никакой тонкости. Я пользовалась друзьями как пешками, чтобы завладеть их игрушками или чем-нибудь еще, что они могли мне дать. Мне не приходилось прибегать к уловкам, великой мастерицей которых я стала несколько лет спустя. Я просто делала минимум необходимого, чтобы заслужить расположение людей и получить то, в чем нуждалась: еду, когда кладовка семьи пустела; поездку домой или в иное место, когда мои родители вдруг пропадали без вести; приглашение на день рождения, на которое я бы в противном случае не попала. Но самое главное, в чем я всегда нуждалась, – это страх окружающих, который давал мне знать: я захватила власть, я управляю людьми. Думаю, окружающих сильно раздражало, насколько безразлично мне благополучие других и моя собственная безопасность. Когда я однажды ударила одноклассника и он расплакался, потому что я разбила ему губу в кровь, я некоторое время смотрела на него, а потом ушла. Мне наскучил вид крови и никчемная суета. Как и все дети, я любила сладости, но меня было невозможно, как других детей, ни шантажировать, ни соблазнить сластями и конфетами, чтобы заставить хорошо себя вести.

Не только дети становились моими мишенями. Взрослые склонны доверять детям, особенно когда дети строят гримасы, исполненные неподдельных эмоций, когда ребенку кажется, что он становится жертвой обмана или насилия со стороны взрослого. Дети в таких случаях широко раскрывают глаза, замолкают, застывают на месте и принимаются оценивать ситуацию, в которую их угораздило попасть (на самом ли деле можно ждать конфет от этого человека в машине или он задумал какую-то хитрость?). Взрослые почти физически ощущают, как в маленьких головках крутятся шестеренки. От напряжения у детей в такие моменты даже приоткрывается рот. Потом на нежном личике отражается испуг, а потом оно искажается неизбывной печалью: ребенок ощутил себя жертвой и вы, взрослые, становитесь единственными, кто может ему помочь. Иногда я тренировалась перед зеркалом, учась строить подобные гримасы.

Манипулировать взрослыми оказалось легче, чем детьми, и поэтому я часто думаю о детях-социопатах, чья специфика долго остается нераспознанной. Взрослые никогда особенно не вникают в тонкости детского поведения. Они так давно не смотрели на мир глазами ребенка, что не помнят, как выглядит нормальное детское поведение. Иногда они совершенно не понимают детей, но сохраняют смутные воспоминания, что и их в детстве не понимали. Стремясь не повторить эту ошибку, взрослые проявляют большую терпимость и тоже совершают ошибку, если сталкиваются с поведением необычного, особенного ребенка. Если ребенок на перемене занят тем, что собирает по школьному двору червей, то взрослый, скорее всего, спишет это на некую эксцентричность, в то время как другие дети сразу распознают ненормальность.

Детская социопатия – состояние, неочевидное для взрослых, и именно поэтому ученые до сих пор спорят, существует ли она вообще. Редко можно услышать рассказы о детях-социопатах, срисованных со страниц «Дурного семени»[10]. В журнале New York Times Magazine была однажды опубликована статья под названием: «Можно ли называть социопатом девятилетнего ребенка?» Автор рассказал о мальчике по имени Майкл, который непрерывно терроризировал своих родителей, с тех пор как в семье родился второй ребенок. Майкл впадал в ярость от малейших посягательств на свою жизнь – например от требования надеть ботинки. Он принимался бить кулаками и ногами по стене и дико кричать на родителей. Когда мать попыталась урезонить его, напомнив, что они уже договорились, что он больше не будет этого делать, мальчик резко успокоился и холодно ответил: «Но ты просто плохо меня поняла». Еще одна страшная история – о другом девятилетнем мальчишке, бросившем маленького братика в бассейн мотеля. Потом он придвинул к краю стул, забрался на него и принялся наблюдать, как малыш тонет. Когда его спросили, зачем он это сделал, мальчик ответил, что из любопытства. Ребенка нисколько не тревожила перспектива наказания, но он был счастлив оказаться в центре внимания.

Конечно, поведение такого сорта – все же исключение. Во всяком случае, взрослые считают, что поведение ребенка-социопата чаще более тонко. Специалист по детской психологии из Университета Нового Орлеана Пол Фрик полагает, что чаще всего у маленького социопата, пойманного за руку, обнаруживается отсутствие раскаяния в проступке. Например, большинство детей испытывает неловкость, если их застают в то время, когда они лезут в вазу за печеньем. В душе ребенка возникает конфликт. С одной стороны, он хочет печенье. С другой – чувствует, что красть нехорошо. Маленький социопат не испытывает и тени раскаяния. Единственное, о чем пожалеет ребенок-социопат, – это о том, что его поймали. Даже репортер New York Times, интервьюировавший Майкла, удивился, насколько нормальным выглядел этот ребенок: «Входя в дом, я, естественно, представлял себе взрослых психопатов, десятилетиями ведущих преступный образ жизни, чем, собственно, они и привлекают наше внимание. Вероятно, я ожидал увидеть малолетнюю версию такого типа, но, конечно, такие ожидания смехотворны. Даже среди взрослых психопатов откровенно ненормальных – меньшинство».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});