Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - М. Томас

Я часто думаю, что было бы интересно поставить эксперимент на однояйцовых близнецах с социопатической наследственностью: одного поместить в «дурное» окружение, а другого – в «благополучное». Тогда мы смогли бы получить правдоподобный ответ на вопрос о роли генетики в проявлении психопатических признаков. Как-то я читала об одном враче, который осуществил безумную мечту ученых: попытался определить, какую роль играет генетика в развитии представлений о гендерной роли. Однажды такой случай ему представился. Неудачное обрезание сделало одного мальчика из пары однояйцовых близнецов инвалидом – у него оказался изуродован половой член. Врач убедил родителей удалить член и воспитывать ребенка как девочку. Родители согласились. Бесполый ребенок долго боролся с противоречивыми чувствами, вызванными этим сбоем, пока наконец родители не признались в содеянном. Ребенок принял решение стать мужчиной и начал вести соответствующий образ жизни. Мне интересно, что он чувствовал, глядя на брата. Видел ли он в нем то, что «могло быть и у него»? Иногда мне казалось, что Джим именно так смотрит на меня. Но он эмпат и, мне кажется, глядя на меня, испытывает нечто вроде жалости.

Мои братья и сестры до жестокости честны в отношениях друг с другом, потому что жестокость – часть нашей натуры; но такая честность обусловлена еще и тем, что мы понимаем: если мы не скажем друг другу правды, как бы тяжела и неприятна она ни была, то никто другой не сделает этого и подавно. Мы соперники. Если нас попросить дать определение любому члену нашей семьи относительно какой-либо определенной черты характера – привлекательности, ума, живости, безнравственности, – мы сделаем это, не колеблясь ни секунды. При этом не каждый в нашей семье социопат. Пока диагноз поставлен только мне одной. Тем не менее все мы воспитаны в духе грубого практицизма и пренебрежения сантиментами. И мы заключили молчаливый договор о совместном отторжении внешнего мира.

Иногда от нас не требовалось больших усилий, чтобы отлучить друзей от нашей семьи. Когда в наш дом приходили незнакомцы, потенциальные друзья или супруги, мы просто их игнорировали. Однажды, когда отец пригласил на обед одного молодого человека, мы, сидя за столом, молча ели, демонстративно не обращая на гостя ни малейшего внимания. После обеда все разошлись по своим комнатам играть в компьютерные игры. Мы не стали предлагать молодому человеку присоединиться к нам, и, когда отец попенял нам на это, я без обиняков объяснила: нам просто хочется, чтобы он поскорее ушел. Отец сказал, что мы насквозь порочны, но выразился неточно, так как имел в виду, что мы решили специально обидеть гостя. Но нам ни к чему такие хлопоты, никто и не думал об этом; мы вообще не думали об этом молодом человеке, он был нам абсолютно неинтересен. Несмотря на такую холодность, мы тем не менее заботимся друг о друге. Возможно, это императивное требование эволюции – стремление сохранить гены, для чего надо оберегать и защищать близких родственников. Хотя, возможно, мы заключили союз, чтобы смог выжить каждый из нас. Точнее я выразиться не могу. Несмотря на все наши различия, мы всегда держались друг за друга, и это по большей части приносило немалую выгоду.

Мы выросли и стали взрослыми в убеждении, что сможем пережить апокалипсис, к которому мы, будучи мормонами, приучены относиться серьезно. Не важно, наступит ли новый ледниковый период или разразится ядерная война; мы объединимся, чтобы выжить, и, выжив, не будем испытывать ни малейших угрызений совести. У каждого в семье есть определенная роль в зависимости от наших умений и предпочтений. Это позволяет распределять обязанности, которые мы исполняем профессионально и эффективно. Все мы умеем ремонтировать дом, строить лестницы, делать сливочное масло, стрелять из ружья, разводить костры, уничтожать чужие репутации, шить одежду и обходить бюрократические рогатки. В большинстве своем мы умеем защититься с помощью ружей, луков, ножей, палок, копий и кулаков. Если кто-то из нас не справляется со своими обязанностями, он должен за это ответить. Но при этом мы не дикари. Мы любим искусство. В нашем доме постоянно звучала музыка – брат играл на пианино, а сестра танцевала на лестнице. Думается, что при всем нашем уродстве мы очень недалеки от подлинного счастья.

Наша семья не была лишена любви. Существовал негласный договор о взаимопомощи и заботе, если необходимо, то за счет остальных. Мои родители, братья и сестры в детстве принимали меня такой, какой я была, но я понимала, что родители втайне винили себя за то, что я выросла особенной. Они все время думали о мелких поступках, совершенных или, наоборот, не совершенных, что и превратило меня в эгоистичного социопата.

Упорное нежелание родителей видеть, что со мной не все хорошо, проистекало из смутного, но глубоко укоренившегося чувства, что это они необратимо чем-то мне навредили. Они с самого моего рождения понимали: со мной что-то неладно. Но все, что они пытались делать и делали, лишь усугубляло ситуацию. Мое бесшабашное поведение заставляло их бояться, что я вырасту лесбиянкой. Склонность к насилию, кражам и поджогам тоже вызывала у них тревогу: они опасались, что я стану преступницей. Мне кажется, что тон отношениям моих родителей задала моя младенческая колика. Они ничего не могли с ней поделать; пронзительные вопли свидетельствовали, что я уже тогда считала их ни на что не годными. Я не уставала, даже будучи крошечным младенцем; я была беспощадной, безрассудной и неукротимой. Они относились ко мне с таким страхом, словно во мне скрывалась тайна, которую они так и не смогли разгадать.

Если бы я росла в наши дни, то, возможно, кто-нибудь из учителей начальной школы попробовал бы серьезно поговорить с моими родителями и попросил бы их проконсультировать меня у психолога. Но так случилось, что на прием к психотерапевту я попала, только когда мне исполнилось 16. Как раз к тому времени мать, вырвавшись наконец из-под тиранической власти отца, обрела эмоциональную свободу. Она горела желанием оказать нам эмоциональную поддержку, в которой мы нуждались, но только меня мать сочла настолько пострадавшей, что повела к профессионалу. Мать проницательно заметила, что я не только бесшабашна и независима, но и совершенно холодна эмоционально; создавалось впечатление, что я не перерасту это состояние. Однако она опоздала; я оказалась слишком умна и сообразительна, чтобы подпасть под обаяние психотерапевтов. Хотя кто знает, может быть, я вообще не гожусь для психотерапии. Как бы то ни было, я не собиралась меняться. Я уже привыкла смотреть на мир как на множество возможностей победить или проиграть с нулевой суммой и пользовалась любым случаем, чтобы пополнять свои знания о мире, которые могли обернуться конкурентным преимуществом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});