Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл

пространство. Вместо того чтобы обладать умом как чревом, который возбуждающе генитализирован, можно обладать новым сублимированным пространством, которое может быть просто умом и, следовательно, быть наполненным творческими мыслями. В дальнейшем происходит дифференциация ума от его контекста, от привязки к телу.

Мы можем видеть это в клинической практике. Если основной фантазией истерии у обоих полов является беременность, а признаком конверсии может быть фантомная беременность, то аналогичным образом можно говорить о частом переполнении ума. Истерик не может мыслить, он может только излить большое количество неотсортированных «предварительных мыслей» посредством словесных форм или реальных действий; его голова такая же полная (или пустая), как и его матка. Расстройства пищевого поведения, в частности булимия и анорексия, особенно распространенные в группах сверстников, являющихся преемниками братьев и сестер, ярко демонстрируют колебания между пустотой и наполненностью, предшествующие какой-либо символизации внутреннего пространства. Формирование внутреннего пространства было понято в эдипальных терминах, но поскольку сиблинги были исключены из поля внимания, а вместе с тем и осознания, что в мире есть другие дети, не было никакого способа соединить это построение символизируемого внутреннего пространства с крайне важным «нет» и крайне важной утратой. «Нет», отрицание, запрет – в данном случае «нет» матери – это условие для суждения (Freud, [1925]), а «не быть» и «не иметь» являются условиями для репрезентации.

Способность к суждению отмечена словом «нет»: «Я не хочу этого». Новорожденный, оказавшись во внешнем мире, изначально не делает различий между тем, что снаружи, и тем, что находится внутри него. (Развивая эту мысль, Винникотт исследует, как грудь матери становится Я ребенка.) Первая дифференциация будет заключаться в том, чтобы принять и сохранить то, что хорошо, и выплюнуть то, что плохо (Кляйн). Чтобы из этого возникли мыслительные процессы, то, что было принято вовнутрь, должно быть представлено во внешнем мире. Пища, которая создает приятные ощущения внутри, становится пищей, которая изначально была снаружи, но теперь в качестве ментальной концепции внешнего и реального. Маленький ребенок (или взрослый истерик с расстройствами пищевого поведения) не может предсказать, когда он будет голоден, потому что у него еще нет репрезентации идеи еды. Чтобы это произошло, то, что доставляло удовольствие, должно быть сначала потеряно, а затем «возвращено» во внешний мир, чтобы младенец мог узнать, что оно доступно ему как нечто вне его самого. Мышление означает, что удовлетворение может быть отложено; ребенок может превратить свою потребность мгновенного удовлетворения в отсроченное желание. (Истерик и психопат по-прежнему нуждаются в мгновенном удовлетворении.) Однако маленький ребенок должен также иметь возможность принять решение относительно того, когда ему следует перестать откладывать удовлетворение и принять меры, чтобы получить то, что ему нужно и чего он хочет. «Нет» указывает на то, что желание было подавлено в то время, когда имело место ожидание, «нет» позволяет стать сознательным, чтобы можно было принять решение попросить еду в подходящее время.

Способность мыслить развивается вместе с телом. Мы можем представить себе первую стадию как создание не только мыслей, но и пространства, в котором они находятся: сначала есть пища, которая проглатывается или выплевывается, и флуктуации между наполненностью и пустотой. Когда пища репрезентируется во внешнем мире, тогда же возникает и понятие полости рта для ее сохранения. Одна из моих пациенток, которая страдала стойким расстройством пищевого поведения, сказала, что ей нужно, чтобы я объяснила ей, где у нее рот и что он из себя представляет. Отсюда мы можем заключить (помимо прочего), что она регрессировала до точки, когда еще не было понятия о ротовой полости, которая наполнена или ждет наполнения едой. Несимволизированный рот и пищеварительный тракт типичны для расстройств пищевого поведения, точно так же как несимволизированная матка является признаком фантомной беременности.

Маленький ребенок, который верит, что у него внутри есть малыш, изначально находится на оси полноты/пустоты, так же как и «беременный» истерик, который регрессирует к этой точке. Если материнское «нет» не усваивается, то желание иметь ребенка не может быть осознано и, следовательно, не может быть вытеснено. Когда это желание вытеснено путем принятия «нет», тогда может быть принято решение: у меня будет ребенок, но позже, когда я вырасту, и этого ребенка можно будет представить существующим во внешнем мире. Я предполагаю, что первое «нет» матери, которое контролирует кормление, дефекацию и т. д., должно быть воспринято ребенком в качестве его первых суждений касательно проверки реальности, а ее второе «нет» – то, что я называю законом матери, – является еще одним важным шагом, так как указывает на сексуальные нормы пола и поколения и определяет, кто может и кто не может иметь детей. Если запрет не воспринят, фантазии отыгрываются, как это происходит в случае истерии и так называемого «боваризма», когда фантазирующий, как и «беременный» ребенок, продолжает верить, что его фантазии реальны, или в случае извращений, когда вместо сублимации и символизации или истерических фантазий имеет место только отыгрывание. Извращения казались такими активными и фаллическими и долгое время ассоциировались почти исключительно с мужчинами9 только потому, что у них отсутствует внутреннее пространство, тогда как в истерических фантазиях внутреннее пространство целиком заполнено навязчивыми фантазиями; один пациент с ярким расстройством пищевого поведения сказал мне: «Для мыслей просто не остается места». Именно так происходит, если ребенок не отказывается от своих убеждений в том, что он может стать матерью. Они являются результатом неспособности принять вертикальный запрет, устанавливающий различия между поколениями, но они также действуют в контексте братьев и сестер: новый ребенок или ранее существовавший сиблинг не будет представлять мне угрозы, если эти дети рождаются от меня. Рождение сестры Ганса, Ханны, не кажется таким уж страшным, если Маленький Ганс также может размножаться (Freud, [1909]). Это имеет ряд других последствий.

Если новый плод в расширяющейся утробе матери заставляет маленького ребенка думать об этом, но он все еще остается в фантазии относительно того, что он сам может произвести на свет собственного ребенка, тогда этот будущий ребенок не будет восприниматься отличающимся, он будет точной копией, а не тем, в ком можно увидеть другого. Перверсные и истеричные родители видят своих детей, как если бы они были их копиями. Если, с другой стороны, закон матери «принят», то долгожданный и угрожающий сиблинг будет похож на старшего ребенка – ребенка той же матери, но он будет отличаться от него, может быть, он будет девочкой (как Ханна, сестра Маленького Ганса), а если того же пола, то, конечно, младше и, конечно, с другим именем, голубоглазым, с темными волосами и светлым тоном кожи. Ребенок в этом случае имеет возможность уловить элемент последовательности; он