Бегемот - Вестерфельд Скотт

— Вступят османы в войну или нет, германцы все равно уже заправляют этой страной.

— И даже видно почему, — сказал Бауэр, кивнув на стенку у Алека за спиной.

Обернувшись, тот увидел большой пропагандистский плакат; примитивную агитку из тех, что неизменно вызывали презрение у его отца. Внизу плаката в виде карикатурного человечка был изображен Стамбул, весь опутанный паровыми трубами и железнодорожными рельсами. Свесив ножки, город-человечек сидел на двух проливах. При этом с одной стороны, из-за Черного моря, над ним нависал русский медведь, а с другой, со Средиземного, вздымался британский лев. Венчала плакат гадкая, лезущая из-за горизонта химера — дарвинистский зверь-фабрикат, составленный из нескольких уродливых тварей. На голову гадины был криво надет продавленный котелок; в одной когтистой лапе химера держала дредноут, в другой — мешок с деньгами. На плече у химеры восседал маленький толстяк с надписью «Уинстон Черчилль» и смотрел, как его химера угрожает сверху крохотным мечетям и домишкам. «Кто защитит нас от этих страшилищ?» — гласила готическая надпись внизу плаката.

— Это, наверное, «Осман», — догадался Бауэр, указывая на дредноут.

Алек кивнул.

— Как странно: если бы лорд Черчилль не похитил этот корабль, «Левиафан» не отправился бы через всю Европу, а мы так и сидели бы в том альпийском замке.

— Там нам было бы чуточку безопаснее, — сказал Бауэр и с улыбкой добавил: — Правда, куда как холоднее. И никто не подносил бы нам отменный турецкий кофе.

— Так вы полагаете, Ганс, что я все-таки сделал правильный выбор: к чертям эту безопасность?

— Выбора-то у вас, господин… то есть Фриц… особого не было, — пожал плечами Бауэр. — Оставалось лишь разбираться с тем, с чем вы столкнулись, вне зависимости от планов вашего отца. Каждый человек рано или поздно оказывается перед таким выбором.

От благодарности за эти слова у Алека защипало в глазах. Прежде он никогда не интересовался мнением Бауэра. Теперь же, действуя в команде, отрадно было убедиться, что о нем, Алеке, не думают как о конченом идиоте.

— А ваш отец, Ганс? Он, небось, считает, что вы дезертир?

— Мои родители, верно, обо мне и думать забыли, — невесело усмехнулся капрал. — Слишком много ртов им приходится кормить. То же самое, наверное, и с Хоффманом. Ваш отец специально отобрал вам в помощники несемейных.

— Весьма любезно с его стороны. — До Алека вдруг дошло, что он и его люди в каком-то смысле все сироты. — Ничего, Ганс, вот кончится война, и клянусь, вы у меня никогда не будете ходить голодным.

— Это мой долг, Фриц. Так что не стоит благодарности. Да и если на то пошло, в таком городе голод никому не грозит.

ТУРЕЦКАЯ КОФЕЙНЯ

Принесли кофе, густой, как черный мед, с шоколадным запахом; по вкусу ну никак не сравнимый с тем, что они варили на спиртовке в заснеженных Альпах. Алек не спеша потягивал крепкий напиток в надежде на то, что благородный вкус и аромат прогонят мрачные мысли. Попутно он прислушивался к разговорам за соседними столиками, где сетовали на задержки с поставками запчастей и на то, что письма из дома проходят цензуру. Бельгия уже почти пала. Скоро очередь и Франции. А затем останется лишь марш-бросок по дарвинистской России да удар по Британским островам. Кто-то спорил, что война обещает быть долгой, но Германия в конце концов все равно победит: куда там зверятам-фабрикатам до германской стали и храбрости тевтонов.

Судя по разговорам, никого особо не волновало, вступят османы в войну или нет. Германцы были уверены в себе и своих союзниках-австрийцах.

У высшего командования взгляды с этим, понятно, могли и не совпадать.

Неожиданно слух Алека уловил английскую речь. Обернувшись, он увидел, как между столиками, чего-то домогаясь, пробирается странный тип, вызывая в ответ на свои речи лишь недоуменное пожатие плеч. Одет этот тип был в видавшую виды куртку и сплющенную шляпу, а на шее у него висел складной фотоаппарат. На плече, таращась буркалами из-под воротника куртки, сидело что-то похожее на лягушку. Фабрикат, что ли?

Дарвинист? Здесь, практически на германской территории?

— Прошу прощения, джентльмены, — умоляюще обратился он, поравнявшись со столиком Алека. — Никто из вас, часом, не говорит по-английски?

Алек слегка растерялся. Акцент у этого человека был не вполне знакомый, да и на англичанина что-то не похож.

— Ну я, — сказал-таки Алек. — Немножко.

Человек, просияв, распростер руки словно для объятия.

— Шикарно! Я Эдди Мэлоун, корреспондент «Нью-Йорк уорлд»! Ничего, если я задам вам несколько вопросов?

•ГЛАВА 20•

Человек, не дожидаясь приглашения, сел и, щелчком пальцев подозвав официанта, потребовал кофе.

— Он сказал «корреспондент»? — скороговоркой спросил Бауэр по-немецки. — Разумно ли это, Фриц?

Алек кивнул: возможность самая подходящая. Работа иностранного корреспондента здесь, в Османской империи, в том и состоит, чтобы вникать в тонкости окружающей политики, интриг и подковерной борьбы великих держав. А беседовать с Мэлоуном куда безопасней, чем выуживать по крупицам невнятные домыслы какого-нибудь баварца, который к тому же может раскусить принца по аристократической манере выражаться.

Когда репортер усаживался, несколько человек за столиками лишь мельком на него оглянулись. На улицах Константинополя можно увидеть зрелища куда экзотичнее, чем лягушка-фабрикушка.

— Не знаю, чем можем быть вам полезны, — замялся Алек. — Мы сами здесь недавно.

— Не волнуйтесь, мои вопросы не будут чересчур сложными. — Репортер извлек потрепанный блокнот. — Вызывает интерес то, что нынче именуется словом «mekanzimat» — все те новые объекты, что немцы воздвигают в Стамбуле. Вы приехали по работе или как?

Алек откашлялся. Человек, конечно же, принял их за германцев. Австрийский акцент определенно не различить ни журналисту, ни его лягушке. Что ж, не поправлять же его?

— Вообще-то мы не строители, мистер Мэлоун. В данный момент мы просто путешествуем. Любуемся видами.

Глаза Мэлоуна цепко прошлись по Алеку и остановились на феске, что лежала рядом на стуле.

— Я вижу, вы даже успели сделать кое-какие покупки. Забавно, право. Мужчины призывного возраста путешествуют в военное время!

Алек про себя выругался. Вранье никогда ему не давалось; притворяться туристом вовсе абсурд, когда каждый житель Европы на учете у военных. Мэлоун, возможно, думает, что они дезертиры или шпионы. Что ж, элемент интриги здесь не помешает.

— Скажем так: наши имена вам знать необязательно. И без фотоснимков, с вашего позволения, — добавил он, указав на фотоаппарат.

— Пожалуйста. Стамбул полон анонимов.

Репортер дежурным движением почесал под подбородком свою лягушку.

— Я полагаю, вы прибыли на экспрессе?

Алек кивнул. Не говорить же ему, что они прибыли по воздуху. «Восточный экспресс», как он знал, ходит прямым рейсом из Мюнхена в Константинополь.

— Поезд, небось, переполнен рабочими?

— Возможно, там и было тесно, но мы ехали в отдельном купе.

Вот черт! Ну почему всегда вылезает наружу, что он богат?

— Значит, вы не разговаривали ни с кем из тех, кто работает на башне беспроводной связи? Так?

— На башне связи?

— Ну да. Той, которую вы, немцы, возводите на скалах к западу отсюда. Говорят, особый проект для султана. Огромная, при ней даже своя электростанция.

Алек глянул на Бауэра: достаточно ли капралу тех английских слов, каких он набрался на «Левиафане», чтобы ухватить суть беседы? Электростанция для башни связи? Пушке Теслы тоже требуется собственная электростанция!

— Боюсь, нам об этом ничего не известно, — осторожно сказал Алек. — Мы в Константинополе всего два дня.

Мэлоун посмотрел с лукавинкой, будто услышал от собеседника тонкую шутку.