Герои Смуты - Вячеслав Козляков

Сходные известия о жизни Ивана Заруцкого оставил также участник похода Лжедмитрия II под Москву и тушинский «ветеран» ротмистр Николай Мархоцкий в «Истории Московской войны». Он также решил записать для потомков, «кто такой Заруцкий»: «Родом из Тарнополя Заруцкий, будучи ребенком, был взят в орду. Там он и научился хорошо понимать татарский язык, а когда подрос, ушел к донским казакам и прятался у них много лет». Польский ротмистр лично знал Ивана Мартыновича, поэтому особую ценность приобретают сведения о знании Заруцким татарского языка, о его положении на Дону, отношении к полякам и литовцам, воевавшим в России, и, конечно, о том, как выглядел атаман донских казаков: «С Дона, будучи среди казаков уже головой и человеком значительным, он вышел на службу к Дмитрию. К нам он был весьма склонен, пока под Смоленском его так жестоко не оттолкнули. Был он храбрым мужем, наружности красивой и статной»[147].

Основываясь на упоминании гетманом Жолкевским романовских татар, круто изменивших судьбу тарнопольского парубка, можно многое объяснить в последующей биографии Ивана Заруцкого. Город Романов на Волге был отдан потомкам владетелей Ногайской орды Иваном Грозным в середине 1560-х годов[148]. Поступив на службу к русскому царю, ногайские мурзы несли службу в царских полках, в том числе и в военных походах Русского государства. Один из таких заметных царских походов «в Немецкую и Литовскую землю» состоялся в 1579 году, когда для участия в нем были мобилизованы «ногайские люди» из Романова[149]. Бои тогда шли вокруг Полоцка, взятого королем Стефаном Баторием; с ним в поход пришло немало людей из разных земель Речи Посполитой. Словом, версия о пленении Заруцкого, вероятно, идущая от его собственных рассказов в Тушине и королевской ставке под Смоленском в 1610 году, отнюдь не невероятна.

Ногаи в Романове на Волге жили небольшим анклавом в русских землях: на высоком правом берегу реки располагалась дворцовая Борисоглебская слобода, а на низкой, «романовской» половине — земли служилых татар. Ногайская орда, кочевавшая около Астрахани, напротив, контролировала огромную территорию и была независима от русского царя. С ногаями издавна вели дипломатические переговоры как с наследниками другой — Золотой — Орды, еще недавно владевшей всей Русью. Романовские татары присягнули на подданство царю Ивану Грозному, который использовал рознь в среде ногайской знати в своих целях. Так в русской истории появились ногайские по происхождению князья Урусовы и Юсуповы (изначально связанные с Романовом). Следовательно, попав в плен к ногайским татарам, жившим в Романове, мальчик Заруцкий оказался не в какой-то «Орде», как писали гетман Жолкевский и ротмистр Мархоцкий, а в верховьях Волги, неподалеку от Ярославля, на достаточно обжитой территории в центре Русского государства.

В Москве косо посматривали на то, что кто-то из «басурман» владел крестьянскими душами и холопами. Другое дело, когда речь шла о пленниках «немецкого» или «литовского» происхождения. В посольской книге по связям с Ногайской ордой 1576 года говорилось, что отпущенным ногайским послам разрешили покупать по особой росписи «немецкого полону» по дороге из Москвы до Касимова. Полученное разрешение сопровождалось, однако, целым рядом оговорок, свидетельствующих о злоупотреблениях в торговле пленными, которых оказалось немало в Русском государстве после походов Ливонской войны. Главное, за чем должны были следить приставы, чтобы в полон не попадали русские люди: «того беречи накрепко, чтоб нагайские послы покупали немецкой полон… а русских бы людей за немецкой полон однолично не продавали»[150].

Романовским татарам выгодно было обучить «литвина» Заруцкого, наверняка изначально говорившего по-польски, еще и своему языку, сделать из него оруженосца, брать с собою в походы. Могли они потом и выгодно продать пленника. Так что Заруцкий очень рано познакомился с ногаями, с которыми судьба сведет его и под конец жизни в Астрахани, где кочевала основная Ногайская орда. Вряд ли при этом он должен был испытывать какие-то добрые чувства к тем, кто оторвал его от семьи и сделал бессловесным пленником.

В том, как круто менялась судьба Заруцкого, можно видеть проявления непростого характера. Гетман Жолкевский пишет, что Иван Заруцкий сам, «каким-то случаем» смог уйти от татар к донским казакам; Мархоцкий — о том, что Заруцкий «прятался» у казаков. В упоминавшемся царском походе 1579 года донские казаки тоже участвовали, следовательно, встреча романовских татар и донских казаков во время походов была возможна. У ногаев с донцами, в отличие от волжских казаков, существовали достаточно мирные отношения. Сам Заруцкий не рассказал, каким образом он ушел на Дон. Очевидно только, что его уход (или побег?) связан с его страстным желанием освободиться от клейма пленника, стать хозяином своей судьбы. «С Дону выдачи нет» — с такой известной присказкой жили все, кто уходил «казаковать». После вступления в казачью станицу становилось неважно, кем ты был до того, к какому чину относился и из какого рода происходил. Казачий круг уравнивал всех в главном казацком праве — жить по своему усмотрению и служить тому, кому хотел служить. Именно ногайский плен, помноженный на опыт донского казака, сформировал тот облик жестокого и коварного, ни перед чем не останавливавшегося человека, с которым Заруцкий остался в истории.

К Дону были обращены взоры и Григория Отрепьева — «царевича Дмитрия», когда он начинал свою войну против Бориса Годунова. Самозванец хотел поднять казаков против «узурпатора» наследственной власти Рюриковичей. И отчасти ему это удалось. Оказавшись в Речи Посполитой, Отрепьев делал всё для того, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев и донцов. Он принимал послов от донского войска и даже послал на Дон свое царское знамя[151]. Где был в тот момент Иван Заруцкий, можно только догадываться. Не возил ли он послание от войска «царевичу Дмитрию» в Литву вместе с атаманом Андреем Корелой и Михаилом Межаковым? Не был ли рядом с атаманом Войска Донского Смагой Чертенским в Туле, куда донцы приехали присягать новому царю Дмитрию, накануне его вступления в столицу в июне 1605 года? Автор «Нового летописца» передавал обиды приехавших с повинною в Тулу бояр на казаков, которым самозванец, как своим первым сторонникам, отдал предпочтение: «В то ж время приидоша к нему казаки з Дону: Смага Чертенской с товарыщи. Он же им рад бысть и пусти их к руке преже московских боляр. И яко же бо лютый звери зляхуся на человецы, тако же и сии воры казаки лаяху и позоряху боляр, кои приидоша с Москвы»[152]. Даже если Заруцкого не было среди свидетелей этой незабываемой сцены, когда прирожденный «царевич» оказал казакам преимущество перед первыми боярами Московского государства, о ней много должны были рассказывать на Дону. А там, судя по всему, Заруцкий был уже не рядовым человеком. Иначе бы не оказался он вскоре во главе донских казаков, как это случилось во времена восстания Ивана Болотникова[153].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});