Дочь адмирала - Виктория Федорова

Она склонилась головой к маленькому комочку, лежавшему у ее груди.

— О, Виктория, моя Вика, — прошептала она. — Прости меня за ту жизнь, которую я уготовила тебе. Тебя ждет трудная жизнь, но я буду любить тебя за обоих родителей. Обещаю тебе.

На следующий день с лица девочки стала исчезать красная родовая сыпушка. Да, она очень красива, подумала Зоя. Она приложила девочку к груди и почувствовала, как начали почмокивать ее губки. Наконец-то, подумалось ей, я могу отдать себя полностью тому, кто не покинет меня, как покинули Иван и Джексон.

Когда пришла сестра, чтобы унести Викторию, Зоя спросила:

— Вы повидали так много младенцев. Скажите, правда моя девочка очень красивая или мне это только кажется, как всякой матери?

Сестра взглянула на Зою холодными рыбьими глазами.

— Она красивая. И если учесть все обстоятельства, ей это еще очень пригодится.

И прежде чем Зоя успела что-нибудь ответить, взяла ребенка и вышла из комнаты.

Девять дней, проведенных в роддоме, показались ей вечностью. Радость приходила, лишь когда ей приносили Викторию. Все остальное время Зоя чувствовала в воздухе какую-то напряженность. Сестры были неизменно вежливы, но относились к ней с явной враждебностью. Когда она спросила одну из них о причине, та поглядела на нее с удивлением.

— Не понимаю, о чем вы. Видимо, у актрис чрезмерно развито воображение.

Но однажды в палату вошла другая сестра и, делая вид что поправляет подушку, склонилась к Зое.

— Вы в курсе, что здесь за вами следят?

— Кто? — спросила Зоя.

— Точно не знаю, но думаю, из НКВД.

Зое показалось, что у нее на мгновение остановилось сердце.

— Где они?

— Рядом с вашей палатой, но сейчас там никого нет. А прошлой ночью один из них просидел здесь всю ночь.

Женщина поднялась, собираясь уйти.

— Спасибо, — промолвила Зоя.

Откинувшись на подушку, она уставилась в потолок.

— Прости меня, Вика, — прошептала она.

В тот день, когда она уходила с Викой из роддома, в вестибюле ее, как и обещал, ждал Саша. Зоя надеялась, что он догадается прийти в костюме и при галстуке, и сестры увидят, какой представительный у Виктории отец, но ей бы следовало предвидеть подобное. Поверх свитера и рубашки на нем было пальто, протертое на локтях. В руках он держал жалкий букетик дешевых цветов. Но все-таки он пришел и прекрасно сыграл роль отца, громогласно извинившись за то, что отсутствовал в городе, пока она была в роддоме.

Зоя представила Сашу сестре с того этажа, где лежала.

— Это мой муж. Он музыкант.

Губы сестры скривились в усмешке.

— Музыкант? А я решила, что он точильщик карандашей.

Саша коснулся рукой головы и сконфуженно вытащил из-за уха огрызок карандаша.

Когда сестра ушла, он спросил:

— Что, собственно, произошло, Зоечка? Почему они так с нами разговаривают?

Зоя пожала плечами.

— Наверно, они тут всласть посплетничали обо мне и моем ребенке. А твой приход положил сплетням конец. Да Бог с ними. Мне ведь с ними никогда больше не увидеться.

— Пошли? Если ты возьмешь у меня цветы, я с радостью понесу ребенка.

— Прелестные цветы, спасибо тебе за них, — сказала Зоя и тихим голосом продолжала: — Нагнись ко мне, как будто целуешь, но так, чтобы за твоим лицом не было видно моего рта.

Саша коснулся губами ее щеки.

— В чем дело? — спросил он, не отнимая лица от ее щеки.

— Наверно, тебе лучше оставить меня. За мной следят.

— Почему?

— Скорее всего, из-за Джексона. Да и какая разница?

— Как это какая? Но так или иначе, а меня уже видели с тобой, и я тебя не оставлю.

Саша взял у нее девочку.

— Какую прелестную дочку ты мне подарила, дорогая жена!

Он оглядел вестибюль в надежде, что кто-нибудь слышит его.

— Пошли, — сказала Зоя. — Ты замечательный друг, Саша, но никудышный актер.

Ребенок был зарегистрирован в книге записей рождений за 1946 год. В свидетельстве указывались имя и фамилия девочки — Виктория Федорова, а также отчество — Яковлевна, по имени Джексона. В графе о матери стояло — Зоя Алексеевна Федорова, в графе об отце был прочерк. Зоя не смогла заставить себя солгать. Это было бы оскорбительно для Джексона. К тому времени, когда ее Викуля увидит метрику, она уже будет достаточно взрослой, чтобы знать всю правду. И достаточно взрослой, чтобы ее попять. Так или иначе, когда придет время, Зоя будет знать, как поведать ей эту правду.

Едва оправившись от родов, Зоя приступила к съемкам нового фильма. Как и всегда, она играла в нем роль лирической героини, благородной женщины, с одинаковой преданностью любящей своего возлюбленного и свою родину. Потом Зоя уже и не вспомнит названия той картины. Как актриса, она всегда отличалась необычайной добросовестностью, но на этот раз соображения карьеры отодвинулись на второй план, уступив место крошечной девочке, которую она оставляла каждый день на попечение только что нанятой домработницы Шуры. Виктория полностью заполнила ту пустоту в ее жизни, которая образовалась с уходом из нее Джексона.

Поначалу Зое виделось большое сходство дочери с Джексоном. Такие же темные волосы, такие же, как у него, голубые глаза и, пожалуй; такой же упрямый подбородок, впрочем, насчет подбородка полной уверенности у нее не было. Со временем воспоминания о Джексоне претерпели некоторые изменения и он все больше и больше стал походить в них на Викторию.

С грустью она признавалась себе, что Джексон уходит из ее памяти. Да, конечно, она никогда не забудет, что было время, когда они любили друг друга, что же касается чувств, которые она тогда испытывала, то воспоминания о них постепенно тускнели. Она уже не помнила крепких объятий Джексона, не ощущала запаха одеколона, которым он пользовался после бритья, с трудом вспоминала его голос. Помнила лишь, что он был грубоватый и говорил Джексон с забавным американским акцентом — вот и все.

Наверно, и я ухожу из его памяти, размышляла она. Интересно, пытался ли он писать ей? За все это время она не получила от него ни строчки. Ну что ж, у нее, по крайней мере, есть его ребенок, а это уже немало. Она ни о чем не жалеет.

Джексон Роджерс Тэйт получил назначение на военно-морскую базу на Терминал-Айленде, неподалеку от Сан-Педро в Калифорнии. Ему было поручено расконсервировать базу.

Когда бы он ни возвращался мыслями к Зое, его всякий раз охватывало беспокойство: что же с ней все-таки произошло? Получила ли она хоть одно его письмо? Пыталась ли ответить? Как же глупы мы были, размышлял он, поверив, что у нас есть будущее, что нам когда-нибудь позволят его иметь!

Он уже потерял счет письмам, которые написал ей, или тем, которые послал известным в России людям, на помощь которых рассчитывал. Ни на одно из них он не получил ответа. А в ответах на запросы, которые он направлял собственному правительству, не было ничего, кроме пустых фраз, смысл которых неизменно сводился к одному и тому же совету: «забыть».