Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– На задницу себе пришей…

– С почином, малыш!

– Атрей! Фиест! Гляньте…

– Наш младший чудище завалил!

– Эй, Фиест! Вы где?

– Здесь мы…

Пелопиды обнаружились близ можжевельника. Двое рабов, пятная траву кровью, оттаскивали прочь убитую свинью. Сука Пирра вертелась рядом, норовя лизнуть рану в боку свиньи.

– Как вепрь на вас попер, – Атрей вытер пот со лба, – она наружу сунулась. Ну, мы ее и встретили в два копья. Хрюкнуть не успела!

– А у нас Еврибий отличился! Секача взял…

– Секирой?!

– Нет, зубами загрыз…

– Герой!

В кустах послышался шорох. Все замерли, обратившись в слух.

– Поросята!

– Точно! Ловчий говорил…

– Вот я их!..

Фиест проворно упал на четвереньки, сунулся в кусты – и тут же отпрянул.

– Ты чего?

– Он мне рылом – прямо в нос!

– Целоваться полез?

Электриониды покатились от хохота. Улыбаясь одним ртом, Фиест смотрел на общее веселье. В глазах Пелопида стоял странный, сухой блеск. Так сверкают прожилки слюды в пентелийском мраморе, чьи месторождения граничат со спуском в подземное царство Аида.

– Сейчас мы эту мелочь полосатую…

Набычившись, Фиест полез в заросли. Смех затих; все в ожидании уставились на колышущийся можжевельник.

– Атрей, принимай!

Из кустов, отчаянно визжа, вылетел поросенок. Желто‑коричневый, он еще не успел побуреть. Ловко поймав поросенка на лету, Атрей взмахом кривого ножа перерезал ему горло. Швырнул тушку рабу; весь в крови, приготовился ловить следующего. В действиях Пелопидов чувствовалась сноровка, которая приходит с опытом. Сыновья микенского ванакта переглянулись. Любой из них вспорол бы глотку поросенку не хуже мясника. Но слишком легко было представить: Фиест хватает малыша Хрисиппа, бросает Атрею – и бритвенно‑острая бронза рассекает тонкую шейку сына нимфы.

– А вот и братец!

Поросят оказалось восемь – редкость для кабаньих выводков. «Ванакт трудился! – отыгрался Фиест за насмешки Электрионидов. – Свинячий ванакт, клянусь Зевсом!» Ликимний, обидевшись, рискнул напомнить, что у ванакта – микенского, не свинячьего – девять, а не восемь сыновей, но голос мальчишки потонул в общем гаме.

– Радуйтесь! Пируем!

– Тут ручей в низине. Пошли, ополоснемся…

Ловчие, привязав собак, разжигали костер и свежевали туши. В стороне копали могилы для погибших: раба и пса.

– …Уф‑ф!

Сыто рыгнув, Атрей веткой отогнал докучливого слепня.

– Жареная печенка, – вслух начал он.

– Требуха на углях, – поддержал Фиест.

– Жирная поросятина! – вскричал Еврибий. – Жирная!

– Лепешки! С луком…

– Красное хиосское…

– С ключевой водой…

И хор, чмокая замаслившимися губами, подвел итог:

– Пошли нам боги всяческого здоровья!

Довольное ворчание собак было им ответом. Локридцы глодали кости, порыкивая на соперников‑критян. Пирра каталась по траве кверху брюхом. Рабы отмачивали кабанятину в ручье – чтоб ушел неприятный запах. Во дворце мясо отмочат еще разок, с уксусом. Развалившись вокруг угасающего костра, охотники щурились на верхушки деревьев, тронутые закатным солнцем. Юный Ликимний чувствовал себя на Олимпе. Нет, выше – на небе. Нет, еще выше…

– Как у Амфитриона на пиру! – брякнул он.

– А ты там бывал? – хмыкнули братья.

– Тебя туда звали?

– Рассказывали, – потупился Ликимний. – Вы же и рассказывали. Еще смеялись: «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…»

– Это точно! Настоящий Амфитрион – тот, у которого обедают[43]!

– У нас лучше!

– Зря Амфитрион с нами не пошел…

– Угу, – Атрей сунул в рот травинку. – Он бы оценил.

– Что оценил? Печенку?

– Как Еврибий секача – секирой.

– Небось, с перепугу…

– А какая разница? Главное – хрясь, и готов.

– Как в бою, – поддержал Фиест. – Или ты его, или он тебя.

– В бою? – старшие Электриониды обменялись многозначительными взглядами. Сдвинули брови, подражая отцу в минуты раздумий: – Может, и хорошо, что Амфитриона с нами нет…

– Почему?

– Молчать умеете? Клянитесь хранить нашу тайну!

Обычной клятвой сыновья ванакта не удовлетворились. Пелопидам довелось клясться трижды, угрожая себе наистрашнейшими муками в случае обмана. Лишь тогда им, словно великую драгоценность, доверили малый сверток. На чистой тряпице легли в ряд три глиняные таблички. По глине бежали птичьи следы – значки ханаанского письма.[44] Еще в свертке был перстень – волны, свитые в кольцо, и ладья.

– Это же телебои, – выдохнул Фиест. – Это же…

– Ублюдки Птерелаевы!

– Ты понял, что предлагают?

– Твари! Слизь морская!

– Вы должны советоваться не с нами, – Атрей сурово нахмурился. «Клятва клятвой, – читалось на его лице, – а правда – правдой!» Впору было поверить, что в юном Пелопиде проснулся его покойный отец, мудрый и предусмотрительный Пелопс Проклятый. – Вам надо просить совета у Амфитриона. Я еще могу понять, почему вы скрыли письмо от ванакта. Его честь[45], скорее всего, велит вам поступиться вашей. И тогда у вас не будет выбора. Но Амфитриону…

Атрей встал во весь рост:

– Амфитриону вы просто обязаны открыться! Он – ваш близкий родич. Он – опытный воин. Он уже имел дело с телебоями… Он старше, наконец!

– Ну уж нет! – прозвучал ответ. – Хватит с него подвигов!

3

И эхом:

– Хватит подвигов!

А еще кулаком по столу:

– Хватит!

Лягушками прыгнули чаши. Хлестнуло пиво через край. Хлопья пены упали на разломанную лепешку. Заплясал козий сыр на блюде. Белые катышки, похожие на творог, скакали в пивной лужице. Остро пахло хмелем и плесенью. А Электрион, ванакт микенский, все кричал, запрокинув голову к небу:

– Хватит подвигов!

Амфитрион молчал. Катал шарики из хлебного мякиша. Отказавшись от охоты, он вернулся домой – и меньше всего ожидал гостей. Особенно такого гостя, как дядя. Привратник отпер ворота без звука, слуги онемели, верный Тритон – и тот прикусил язык, являя собой образец здравомыслия. В итоге сын Алкея выскочил из дома на двор, когда дядя уже сидел в малом портике у забора, а рабы, сопровождавшие его, таскали на стол всякую всячину. «Почему не зовешь? – ухмыльнулся Электрион, огладив бороду. – Всех зовешь, кроме меня… Ну так я сам пришел, незваный. Выгонишь?» И добродушно махнул рукой, видя смущение племянника:

«Садись, не бойся… Ишь, красный с перепугу!»