Краткий китайско-английский словарь любовников - Сяолу Го

Первым делом я иду в туалет, ставлю вещи на пол, снимаю одежду, поворачиваю кран и омываю себя с ног до головы.

Дублин

Дублин, последний пункт моего путешествия. Сюда я прилетела на самолете. Я больше не на Континенте.

Это самое западное место, в котором я только была в жизни. Я никогда не бывала в Штатах, да и в любом случае, я не уверена, что Штаты более западны, чем Дублин — Земля-то круглая. В Китае я думала, что Дублин находится в центре Берлина, потому что так китайцы перевели слово «Дублин». А еще я была уверена, что Лондон находится в центре всей Европы, потому что Британия звучит так внушительно: «империя, над которой никогда не заходит солнце». Поэтому Лондон должен быть в центре Европы, подобно тому, как иероглиф «Китай»,  означает «страна в центре мира».

Проблемы начались в самого начала — меня задержали на паспортном контроле в Дублинском аэропорту.

— У вас есть виза? — серьезно спрашивает меня служащий в стеклянной кабинке.

Слепой он, что ли? Неужели он не видит важных печатей в моем паспорте? Я с большой уверенностью отвечаю:

— Конечно, есть.

— И где же она? — он швыряет мой паспорт на стойку.

Я немного раздражена поведением этого западного человека. Хватаю паспорт и открываю страницу с Шенгенской визой.

— Вот! — показываю я визу слепому служащему. — Не видите, что ли, что это Шенгенская виза?

— Но наша страна не входит в Шенгенский договор, — говорит он очень спокойно.

Я сбита с толку.

— Но мне говорили, что вы используете евро, как Франция или Германия!

— Это не значит, что мы входим в Шенгенский договор. Чтобы въехать в Ирландию, вам нужна виза.

На какой-то момент я не на шутку пугаюсь. Потом вспоминаю про британскую визу, быстро нахожу нужную страницу. Я такая умная.

Служащий смотрит на визу не больше секунды и говорит:

— Частью Британской империи мы тоже не являемся, — и снова бросает паспорт на стойку.

Я смотрю на него и не знаю, что делать. Отошлют меня обратно в Англию? Или вышлют сразу в Китай? У меня нет обратного билета. Если меня сейчас вышлют, придется ли мне платить за билет? Или они заплатят сами?

Я стою в уголке зала, все пассажиры прошли паспортный контроль, и пассажиры с других рейсов из каких-то непонятных стран тоже. Я осталась одна. Через некоторое время я вижу, что служащий передает мой паспорт другому служащему и уходит. Этот новый служащий — очень любезный человек, возможно, он из какой-нибудь менее западной страны. Он дает мне заполнить анкету, потом просит встать перед камерой. Господи, а я и не заметила, что в кабинке есть камера. Я пытаюсь улыбнуться и выглядеть невинно. Любезный человек говорит «спасибо» и ставит штамп в мой паспорт.

— Что означает этот штамп? — Я перепугана, что он впечатал в мой паспорт что-то ужасное, роковое для моего будущего.

— Он означает, что если вы еще раз попытаетесь въехать в Ирландию без визы, то будете признаны нелегалом и высланы. — И он возвращает мне паспорт с черным штампом, разрешающим мне краткосрочное пребывание в Ирландии без права работы.

— Вы все поняли? — спрашивает служащий.

— Да. Да. Благодарю вас.

Я хватаю паспорт и вцепляюсь в него, словно в свою собственную жизнь.

Гуляя по Дублину, я снова теряюсь. Я брожу по парку святого Стефана. В парке есть пруд, там живут лебеди и еще какие-то странные птицы с зелеными шеями. Начинается дождь, настоящая стена дождя. Никто, ни одно растение, ни один листочек не могут избежать дождевого безумия. Я бегу прочь из парка. Рядом с парком есть отель «Шелбурн». Я захожу в него.

Отель просто чудесный. В лобби кто-то играет на фортепиано. Здесь же камин — нет, целых два. Я смотрю на языки пламени. Мне нравится смотреть на огонь, на то, как он все время меняет свои очертания — больше, чем смотреть телевизор. В камине горит не каменный уголь и не древесный, и не дрова. Эти штуки похожи на длинные прямоугольные черные бруски. Никогда раньше такого не видела. Я сажусь на старое мягкое кресло и чувствую, как огонь высасывает из меня дождевую сырость.

— Извините, вы не знаете, что это такое горит в камине? — спрашиваю я старого джентльмена на соседнем кресле. Он одет в темный плащ, на голове черный котелок, в руках длинный черный зонтик. Он как будто вышел из книги про Шерлока Холмса, этакий старый детектив.

— Простите? — переспрашивает старый джентльмен.

— Вы не знаете, что это за штуки, которые горят? Как они называются? — Я указываю на камин.

— А, это брикеты, моя милая, — с достоинством отвечает старый джентльмен.

— Брикеты? — Почему это название так похоже на французский хлеб?

— Еще мы называем это топливо торфом, — прибавляет старый джентльмен. Он очень смущенно смотрит на меня, потом встает. — В старые времена мы, ирландцы, добывали торф лопатами, потом резали и сушили его. — Он делает руками жесты, как будто копает и рассекает.

У старого джентльмена очень сильный акцент, и моя способность понимать английский на слух с ним не справляется.

«Торф» или «тофу»? Я не понимаю это слово. Боже, почему бы им не говорить просто «черные горючие штуки»?

Молодой симпатичный официант приносит меню.

— Не желаете ли что-нибудь заказать? — любезно спрашивает он.

— Да, конечно.

Ну да, мне приходится притвориться шикарной девушкой из Японии или Сингапура. Нужно убираться отсюда, как только просохнет одежда.

Официант вручает мне пухлое меню.

Старый джентльмен платит по счету, берет свой длинный древний зонтик и, повернувшись ко мне, учтиво приподнимает котелок:

— До свидания, юная леди.

Пять дней в Ирландии я провожу в молодежном хостеле: лежу и читаю «Близость». Иногда заглядываю в словарь, но чем больше читаю, тем меньше меня интересуют незнакомые слова, всякие там «тэтчеризм» и «терпсихорианский». Мне все равно, что они означают. Я и без словаря понимаю смысл этой истории. Мужчина в этой книге хочет, чтобы жена была близка ему, но не может этого от нее добиться. Поэтому он бросает ее ради другой женщины, ради другой жизни, полной чувств. Разве ты не знаешь, что все, чего я хочу — быть близкой тебе?

Этим утром в Дублине я дочитываю последнюю страницу книги и решаю немедленно отправиться в Лондон. Я устала путешествовать. Мне так хочется поскорее увидеть тебя.

Я быстро упаковываю свои вещи и выхожу из хостела, из этого места, набитого шумными университетскими студентами и хиппи. Может быть, этим людям не нужна близость, а может, ее у них и так предостаточно, или она не представляет для них никакой ценности, раз они могут слушать плеер и танцевать всю ночь в клубах.

ОКТЯБРЬ

«я»

self (сущ.) — собственная личность, индивидуальность; чье-либо благополучие или интересы.

Самолет приземляется в лондонском аэропорту Стенстед. День. На улице идет дождь, обычная серость. Я стою у багажного конвейера и жду свой рюкзак. Он что, улетел в Лос-Анджелес, Дели или еще куда-нибудь? Все разобрали свой багаж, а мой так и не появился. Почти час спустя последний пассажир снял свой чемодан с конвейера.

Я иду к окошку «Утерянный багаж», чтобы подать заявление. Служащий извиняется передо мной и говорит, что выяснит, в чем дело, и свяжется со мной. Хорошо хоть паспорт у меня с собой.

Ты меня не встречаешь, поэтому я еду домой на поезде. Мне нечего привезти из своего путешествия. Я потеряла «Дублинцев», потеряла Фернандо Пессоа, потеряла «Близость». И все карты, которые ты мне дал. И еще зубную щетку, одежду и записную книжку. Со мной остались только воспоминания: о квартире в восточном Берлине, об увитом глицинией доме в Амстердаме, о венецианском острове Лидо, о том, что случилось в Фару… Все это осталось в моем сердце и под моей кожей.

Лондонский вечер — как будто никуда и не уезжала. Медленная и шумная подземка, промасленная закусочная, полутемные битком набитые пабы, дождливые улицы, на которых люди ждут и ждут автобуса, а он все никак не приезжает. Лондон — такое унылое место.

Дома никого нет, но везде твой запах. И такой беспорядок. Твои садовые инструменты валяются на полу. В гостиной громоздятся мешки с глиной и гипсом. В кухне на столе выстроились грязные чашки, а на полу лежит пластмассовая ванна. Она смеется надо мной. Только растения в саду живут тихо и мирно. Фруктовое дерево без цветов охраняет покой сада. Везде валяются желтые листья, укрывают твои скульптуры. Я поднимаю с земли смокву. Она уже почти загнила, как только я чуть-чуть ее сдавливаю, показывается сок. Я откусываю немножко — очень сладко. От семян во рту песчаное ощущение. За пять недель, что меня не было, природа так изменилась. Все растения выглядят иначе. А ты? Изменилось ли что-нибудь в тебе за эти пять недель?