За пригоршню баксов - Владимир Гриньков

Уже было выпито много водки. Икру ели ложками. Мужчины ослабили галстуки. И совсем не хотелось музыкальной классики. Душа требовала праздника. Китайгородцев был в курсе предстоящих метаморфоз, поскольку отвечал сегодня за все, что происходило на судне, но для большинства присутствующих смена декораций оказалась полной неожиданностью.

Консерваторские музыкальные таланты в смокингах вдруг поднялись как по команде и ушли вниз, а через минуту на палубу выскочили ложечники-балалаечники, представители славного музыкального племени, иногда еще называемого «клюквой для интуристов». Вряд ли кого-либо из присутствующих, кроме разве что Патриции, этим можно было удивить, но ребята свое дело знали и деньги, которые им заплатили, отрабатывали сполна. Хотя никого насильно танцевать они не тянули, но все вдруг почувствовали себя участниками происходящего действа и вот уже начали прихлопывать и притопывать в такт, а тут вдруг на палубе появился взаправдашний медведь, и это произвело настоящий фурор. Музыка заиграла громче, откуда-то появился гармонист, медведь плясал и кланялся, Патриция смеялась и смотрела на происходящее восторженным взглядом ребенка, впервые попавшего в давно обещанный родителями зоопарк.

Кто-то тронул Китайгородцева за плечо. Он обернулся.

– Сообщение с берега, – шепнул ему охранник из «Барбакана».

В руке переговорное устройство. Что-то там случилось. Китайгородцев забрал у коллеги переговорное устройство и пошел на корму, где можно было говорить спокойно.

– Это Четвертый, – сказал он в микрофон. – Ответьте Четвертому.

Голос Потапова:

– Наблюдаю «Шкоду-Фелицию» вишневого цвета.

– Идет параллельным с нами курсом? – уточнил Китайгородцев.

– Она челночит туда-сюда по набережной, – доложил Потапов. – Я вижу ее уже в третий раз.

– Свяжись с нашими, пускай они пробьют ее номер по милицейскому компьютеру.

– Уже сделал.

– И что?

– Данные учета совпадают.

– Дай-ка мне ее номер, – попросил Китайгородцев.

– Н 648 МО.

– Принято. Будь на связи.

Китайгородцев вернулся к столу, нашел глазами Евдокимова, поманил его пальцем.

– Отойдем в сторонку, – предложил. – Вам такой номер машины – Н 648 МО – случайно неизвестен?

– Значит, все-таки засекли, – констатировал Евдокимов.

– Ваша машина?

– Да.

– Для проверочки – марку назовете?

– «Шкода-Фелиция».

– Цвет?

– Вишневый.

Совпадало.

– Что же вы нас так пугаете? – попенял коллеге Китайгородцев.

– Но вы тоже не сказали, что отслеживаете набережные.

* * *

На палубе появился фокусник. С плутоватой улыбкой прожженного лжеца он прямо из воздуха извлекал носовые платки, денежные купюры и наручные часы, которые, как обнаружилось почти сразу, принадлежали одному из гостей. Безобидное воровство, случившееся на глазах у присутствующих, развеселило всех, даже «пострадавшего», которому фокусник тотчас же вернул часы, каким-то образом умыкнув при этом дорогую перьевую ручку из кармана, и ее он тоже вернул, что вызвало новый приступ веселья. Фокусы были банальные, из репертуара артистов, обычно участвующих в «чёсе» по российской глубинке, но на самом деле, как скоро выяснилось, именно так и было задумано. Фокусник вдруг попросил у Марецкого монету. Тот протянул якобы случайно завалявшийся в кармане рубль. Фокусник положил монету себе на ладонь, продемонстрировал ее стоящей рядом Патриции, тут же сжал руку в кулак, взмахнул рукой, разжал кулак – у него на ладони лежал усыпанный бриллиантами перстень. И тогда стала понятна подоплека происходящего. Это не фокусник фокусы показывал, это Марецкий так дарил перстень своей избраннице – то ли в знак случившейся помолвки, то ли желая побыстрее услышать ожидаемое «да». Марецкий взял перстень и надел его на палец Патриции. Все зааплодировали. Марецкий склонился к девушке и поцеловал ее. Китайгородцев услышал, как за его спиной Костюков сказал в переговорное устройство:

– Давай, бомби!

Через секунду на том участке набережной, мимо которого сейчас как раз проплывал теплоход, раздался залп. Засвистело, зашипело, в небо полетели маленькие звездочки, и вдруг высоко над головами те звездочки взорвались, полыхнуло огнем, и мириады огненных брызг рассыпались по небу. Огненные цветы распускались в ночном небе, залпы салюта сливались, рябь пошла по воде, поплыли клубы порохового дыма. Пассажиры теплохода при каждой новой вспышке кричали и улюлюкали, все веселились как дети, а счастливая Патриция прижималась к Марецкому. Ей сегодня подарили праздник. Купили где-то, упаковали красиво, перевязали ленточкой – и подарили. Она прежде и представить себе не могла, что так бывает. А всего-навсего нужно, как оказывается, встретить человека, который может подарить тебе чудо. Она такого человека встретила. Настоящего принца из сказки.

* * *

Сначала проводили гостей, потом, когда массовку на палубе изображала немногочисленная охрана, пили шампанское при свечах и танцевали под музыку, которая лилась из репродуктора – музыканты разъехались и некому было сыграть влюбленным вальс. И только когда забрезжил рассвет, Марецкий предложил вернуться домой. Патриция не возражала. Она давно уже сбросила надоевшие туфли и ходила босиком. Так босиком она и дошла до трапа, где Марецкий подхватил ее на руки и понес к машине. Патриция прижалась к нему доверчивым теплым комочком.

Китайгородцев поехал в одной машине с ними.

– У вас будут какие-нибудь распоряжения? – спросил он у Марецкого. – Инна Александровна сказала мне, что предполагается поездка в Германию. Необходима подготовительная работа.

– Это она тебе сказала – про подготовительную работу?

– Нет, это я от себя.

– Ничего не нужно, Толик. Недельку ты меня еще постережешь, а потом проводишь в Шереметьево, и там мы с тобою расстанемся.

– В Германию вы полетите без охраны?

– А у тебя дурные предчувствия, да? – засмеялся Марецкий.

У него было такое хорошее настроение, что никакие глупости вроде мыслей о грозящей опасности не могли ему этого настроения испортить.

– Не бери в голову, Толик. Я приеду в страну, где все размеренно и чинно. Где серьезным правонарушением считается переход улицы на красный цвет. Правда, Патриция?

Она ничего не поняла, но уловила вопросительную интонацию, с которой Марецкий произнес последнюю фразу, и согласно кивнула в ответ.

Марецкий счастливо засмеялся и поцеловал свою невесту.

* * *

– Ну и что ты думаешь? – спросил Китайгородцев у Костюкова.

Они сидели во дворе особняка, в который только что доставили Марецкого и Патрицию. Можно было отдыхать, потому что на сегодняшний день не планировалось никаких поездок, их подопечные до самого вечера будут отсыпаться, приходя в себя после наполненной событиями ночи.

– Мне кажется, его выманивают, – сказал Костюков.

– В Германию?

– Да.

– Для чего?

– Похищение.

– Допустим. Но почему именно в Германию, а не здесь?

– Этого я не знаю, – сказал Костюков. – Толик, давай пока не будем вдаваться в такие подробности – зачем? Почему? Нас это только запутывает. У Марецкого есть невеста. Она немка. Человек, который организовал составление фальшивой генеалогической схемы, тоже имеет отношение к Германии.

– Не факт! – сделал предупреждающий жест рукой Китайгородцев.

– Но как версию это можно принять. Что-то он там сказал по-немецки. То есть германский след прослеживается. Я сегодня вот о чем подумал. Очень даже может быть, что кто-то пытается помочь Марецкому. Чтобы у него все получилось с этой Патрицией. Чтобы он к ней уехал.

– Для этого, по-твоему, и подбросили фальшивку?

– Это пока единственная версия, Толик.

– Ты сам-то видишь, что она хромает на обе ноги?

– Другой у меня нет, – пожал плечами Костюков. – По крайней мере, пока.

– Хорошо. Его выманивают в Германию, похищают – а дальше что? Выкуп?

– Выкуп.

– Кому предлагают платить? Его сестра заплатит?

– Скорее всего. Ты же видишь, она за ним ходит, как за малым дитем. Вроде мамки. Так что заплатит. Никуда не денется.

– Но почему именно Германия?

– Ты опять за свое! – поморщился Костюков.

Он устал, ему хотелось спать и совсем не хотелось распутывать несоответствия, обнаруживаемые то здесь, то там.

– Тут все шито белыми нитками, – сказал Китайгородцев. – Все расползается по швам. Никакой логики. Зачем городить огород, выманивать за границу – зачем все эти сложности? Чтобы украсть Марецкого? Сколько можно получить за похищенного композитора? Пятьдесят тысяч долларов? Сто пятьдесят тысяч? Нерентабельно, как ни цинично это звучит. Овчинка выделки не стоит.

– Значит, убийство, – сказал Костюков.

– Что?

– Убийство, говорю. Замочат нашего музыканта.

– В Германии?

– Ну!

– А в России не проще это сделать?