Поручик Ржевский и дама с солонкой - Иван Гамаюнов

– не самая страшная из них

Под утро Ржевскому явилось чертовски странное сновидение. Привиделось, будто выходит он солнечным летним днём из церкви, а рукам отчего-то тяжело. Чёрт подери! Да он в ручных кандалах! Пригляделся, а на них крупно написано: «Узы брака».

Перед церковью толпится народ, стоит десяток пустых пролёток, украшенных цветами и лентами. Из толпы выходит Шмелин в парадном жандармском мундире:

– Ну что же ты, брат? Сажай новобрачную в экипаж.

Ржевский оглянулся вправо и влево, но жены нигде не увидел. «Может, сбежала?» – с надеждой подумал он, но тут где-то рядом, за спиной раздался голос:

– Поручик, я здесь.

– Где? – спросил Ржевский, оборачиваясь, но не увидел никого в белом подвенечном платье. Вокруг лишь какие-то господа и дамы – свидетели венчания.

– Да вот же, здесь я. Здесь, – продолжал голос, однако это ничему не помогало. Ржевский уже два раза обернулся кругом, но жены не увидел.

Меж тем свидетели и толпа перед церковью начали подозрительно таращиться на Ржевского. И с каждым мгновением всё больше.

– Да он сумасшедший! В жёлтый дом его! – раздалось откуда-то, и поручик понял, что если сейчас же не найдёт невидимую жену, то вправду будет отправлен в дом для умалишённых.

Эта мысль встревожила Ржевского так сильно, что он проснулся. Однако после пробуждения тревога не ушла, ведь сегодня предстояло ехать на обед к губернатору, а там, конечно же, всё обставят так, будто Ржевский – жених Тасеньки, официально принятый в доме.

Поручик с тоской взглянул на заиндевевшее окно, за которым занималась заря. А чем эта заря занималась – понятно: приготовляла день, когда Ржевский потеряет свободу и окажется связан с девицей, которая ему совсем не нравится.

«Что же делать?» – думал поручик. И тут ему пришла спасительная мысль: «А что если явиться на обед небритым, пьяным и всем хамить? Губернатор с племянницей разочаруются. Сами не захотят такого жениха!» Правда, было заранее досадно, что в таком виде придётся показаться и другим дамам, но свобода дороже.

С этой мыслью Ржевский велел Ваньке, чтобы подавал одеваться. От бритья отказался, но зубы всё-таки почистил – не смог удержаться.

Теперь предстояло самое сложное – напиться ровно до той степени, чтобы выглядеть пьяным, но не слишком потерять ясность мысли. Ведь по пьяни можно заварить такую кашу, что после придётся долго расхлёбывать.

Подобное случалось несколько раз, а особо примечательной стала история во время Заграничного похода, когда Мариупольский гусарский полк квартировал в пригороде Парижа. Помнится, Ржевский напился со скуки и именно тогда подвернулся ему французик, который долго жил в России, но после войны двенадцатого года вернулся на родину.

Причина возвращения выяснилась во время разговора в ближайшем кабаке – французик оказался пламенным патриотом Великой Франции, но после нашествия французов на Россию этот патриотизм пришёлся русским не по вкусу.

Ржевский тоже скривился, словно от кислятины, и решил напомнить собеседнику, как русские и лично он, Ржевский, надрали задницу Наполеону и всей его Великой армии. Правда, горячительное способствовало особому красноречию, поэтому рассказ о военных победах получился в таких выражениях, будто речь не о битвах, а об эротических приключениях.

Французик, не очень хорошо знавший по-русски, всё понял превратно. Всё! Даже такие невинные фразы, как «зашёл французу в тыл», «взял его тёпленьким», «не удовлетворился этим», «занял господствующую позицию» и «французский артиллерист явно позабыл смазать ствол». Всё это, сдобренное изрядной порцией русского мата, французика просто ужаснуло.

Ржевский, видя, что со слушателем что-то происходит, поначалу принял его ужас за возмущение и полушутя предложил стреляться с пятнадцати шагов.

– Пятнадцать шагов?! – вскричал французик. – Да я к вам даже на пушечный выстрел не подойду, месье! Вы страшный человек! – с этими словами он выбежал на улицу и больше Ржевский его не видел, однако вскоре все дамы и девицы, проживавшие поблизости, перестали обращать на поручика внимание.

Оказалось, что все они думают, будто Ржевский интересуется не женским полом, а мужчинами, и особенно – бывшими солдатами наполеоновской армии. А ещё через некоторое время товарищи по полку начали жаловаться Ржевскому, что о них местные красавицы того же мнения, потому что Ржевский, рассказывая, как надирал задницы французам, не раз упомянул, что его сослуживцы тоже в этом участвовали.

В общем, поручику было ужасно неудобно перед товарищами, и повторения таких историй он не хотел. Но, несмотря на сомнения, следовало действовать решительно, поэтому Ржевский решительно спустился на первый этаж гостиницы и решительно заявил хозяину, стоявшему за прилавком в зале:

– Водки! Большой штоф!

Хозяин, за минувшие дни успевший решить, что господин офицер не пьёт и потому не может служить источником обогащения, ужасно обрадовался. Так обрадовался, что даже подал закуску, которую Ржевский не заказывал.

– За счёт заведения, – радостно сообщил хозяин в ответ на вопросительный взгляд поручика, заметившего на столе квашеную капусту, огурцы, солёные грибы, три пирожка с неизвестной начинкой и четверть холодного поросёнка.

К столу подсел Ванька, сглотнул слюну, и только теперь Ржевский вспомнил, что слугу надо кормить. Вздохнув, поручик широким движением руки подвинул все тарелки к нему. Поскольку Ржевский собирался напиваться не для удовольствия, то закусывать было нельзя. Иначе эффект будет не тот.

* * *

От водки, выпиваемой небольшими порциями в течение нескольких часов, эффект получился превосходный. Подъехав к парадному входу губернаторского дворца, Ржевский не смог самостоятельно подняться со своего сиденья. Пришлось звать на помощь Ваньку, который, покинув место кучера, протянул господину руку и вытянул из санок, как тянут из земли репу.

Слегка оскользнувшись на крыльце, поручик вошёл в переднюю, там ещё раз оскользнулся на мраморном полу, но ухватился за швейцара, пробормотал «прости, братец», и, набросив ему на голову свою шубу, начал взбираться по лестнице, напевая романс: «Братья, рюмки наливайте! Лейся через край, вино!»

Последние ступени Ржевский преодолел почти на четвереньках, затем выпрямился, и даже слишком – так, что чуть не завалился навзничь, – а затем проследовал за лакеем в обеденную залу, где, кажется, все уже собрались, но за стол ещё не садились. Поручик не успел это толком разглядеть, увидев, что на диванчике у стены под какой-то картиной вальяжно сидит чувственная блондинка с необычайно пышной грудью. Грудь, весьма приятной круглой формы, была, как две гири – и каждая по четверть пуда, не меньше.

Увы, на ней оказалось платье, то есть на блондинке, а не на груди, хотя можно сказать, что и на груди, ведь платье было