Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв

смерти истинного самурая застряли, как горькие слова, в горле.

Оказалось, что эта вежливость и трагическая лирика британца не главное. Господин наблюдатель и советник пришёл по делу, с вполне практичным и насущным вопросом: «Что вы, уважаемый Хэйхатиро, намерены предпринять, чтобы довести дело до конца, разгромив эскадру противника?»

И предлагал, и рекомендовал… исключительно тактично, но за всем этим хозяйски торчат британские деньги и интересы. А кто платит, тот и заказывает… Попутно за всем этим проглядывали и стратегические планы императорской ставки, директивы, затрагивающие его – командующего Объединённым флотом – компетенцию.

Большой тяжёлый стол в адмиральском салоне застелен полной картой, со всем театром боевых действий. С метками военных баз, якорных стоянок, известным местоположением эскадр и отрядов. Пунктирами направлений, условными штрихами блокадных границ, оперативных и коммуникационных линий.

По всему виду выходило, что арена активной войны окончательно расширялась.

На стыке Жёлтого и Японского морей узел соприкосновения – Корейские проливы. Там крейсера из Владивостока и отряды Камимуры.

Восточное море – здесь неизвестный фактор – Рожественский.

Жёлтое море, эскадра Витгефта – её курс, скорость… и боеготовность со знаком «вопроса».

На сорок миль впереди следует его 1-й боевой отряд и крейсера Дэвы.

Теперь, потворствуя «пожеланиям» вышестоящих инстанций, придётся повременить с поспешностью ухода в ремонтные доки метрополии, но…

Вступать сейчас… в новый бой, когда день уже шёл на убыль, когда основные миноносные силы так далеко у Ляодуна, не имеет смысла.

Время и погода – неблагоприятны.

Корабли – не в лучшем состоянии.

Боеприпасы – минимум.

Экипажи… хоть на команды и японский дух он мог положиться.

Сторонние факторы – неясны.

Сторонние факторы – Рожественский.

А ошибка – чревата.

Восточно-Сибирское море

Все предположения оправдались, и термометр показывал ниже как минимум на пять градусов, чем могло бы быть в двухтысячных годах на это время года.

По курсу атомохода лежало характерной пятнистости ледовое поле, сформированное из небольших спаянных, смёрзшихся меж собой льдин.

Вся эта «прелесть» легко кололась, ломалась, крошилась, оставаясь за кормой пережёванной кашей. Чтобы вновь быть прихваченной морозом, покрываясь свежей коркой, темнея заметным кильватерным следом.

Спешили.

«Ямал» сохранял приличный ход, почти как по открытой воде. Однако вахта на мостике внимательно следила за ледовой обстановкой. В раскинувшейся впереди однородной сморози могли попадаться многолетние увесистые льдины или вмёрзшие айсберги, прячущие солидные «бороды» своей подводной части. При высокой скорости ледокола налететь на такой «сюрприз» было бы нежелательно.

После острова Врангеля на удивление установилась тихая погода. Где-то в высях бледного неба формировались снежинки, что неспешно падали, танцуя в нагретом воздухе, источаемом ледоколом.

Солнце в лёгкой дымке пронизывало до горизонта, но не резало глаза. И от этого всего веяло каким-то праздничным, словно бы новогодним, настроением.

– Как будто вернулись домой, – сказал кто-то из вахтенных.

На мостике и в штурманской рубке всё ещё непривычно и безнадежно моргал «поиск» системы спутниковой навигации. Шипел безмолвным хаосом эфир.

Польстившись на безветрие, «кинули» в небо беспилотник, без особой надобности, но огляделись сверху… ледокол – одинокая красная точка на белом безбрежье.

Как уже было сказано – спешили. В море Лаптевых ждал самолёт Леваневского.

Экипаж втянулся в обычную полярную рутину – вахта за вахтой.

На борту были ещё и гости-пассажиры ибн «туристы»… в общем, посторонние.

Для начала из нештатных – девять человек лазаретных «рюриковцев», медленно идущих на поправку (двое отошли).

Вдобавок после операции с «Саванной» вынуждены были оставить парочку матросов-механиков. На них, соображающих в паровых машинах, имел виды подшкипер, рассчитывая включить в команду трофейного барка, что отстаивался у острова Визе. Хотя в этом вопросе – прихватизации у императорского флота служивых людей – возникали большие сомнения.

Ещё прижился самоед-карел, что был взят в плен на том самом «Харальде».

Пока торчали на траверзе Петропавловска, думали сплавить его на берег – пусть бы там байки про «большой красный корабль» местным охотниками и рыбакам-камчадалам рассказывал. Вне всякого сомнения, что на Колу он уже никогда бы не вернулся.

Но заступился подшкипер, поручившись за «хорошего парня», проча и его в команду барка.

Единственный офицер из многочисленной свиты наместника, взятый в арктический переход (капитан 1-го ранга), вскоре нашёл достойное занятие, плотно засев за изучение перспектив развития флота и морской тактики.

Полудюжина гвардейцев во главе с полковником – охрана Алексеева – по большому счёту маялась бездельем. Начальник безопасности ледокола, естественно, оставить так это не мог и поручил их лейтенанту Волкову:

– Займи этих усатых мóлодцев. Хоть их тренируйте, хоть на них тренируйтесь, но чтобы никаких праздношатающихся.

Ещё был поп!

Так уж получилось, что священнослужитель получил определённую свободу передвижений по судну и мотивировал свои надобности не только приобщением народа к вере и прочим теологическим учениям, а высказав кэпу весьма разумное доводы:

– Вам, сын мой, и всем заблудшим во времени душам, придётся приноровиться к нынешнему веку, к новому ладу жизни. И я буду тому помощью. Познав ваше житие, быт, их суть и юдоль, укажу на неугодное поведение, дам совет, как вам вести себя с мирянами. Да и в Табели о рангах кое-что соображаю.

В целом батюшка тишайше и ненавязчиво сумел влиться в коллектив. Правда не обходилось и без курьёзов.

Благоразумно не пытаясь соваться в технические отсеки и помещения управления, в основном проводя беседы с членами команды в общественных местах ледокола, однажды он набрёл на звук, пробивающийся из каюты, где Вадик Шпаковский предавался своему увлечению рок-музыкой.

Очень иеромонах впечатлился!!

Ну и конечно же сам генерал-адъютант, полный адмирал Алексеев, Евгений Иванович.

Поначалу его высокопревосходительство показался весьма беспокойным пассажиром, но после всех экскурсий по атомоходу, с осмотром технологичных диковинок, предпочёл заняться более насущными для империи вопросами. Касаясь, естественно, тематики флота и армии. Но и политики. Для этого кое-что нашлось в судовой библиотеке, но в основном с ним работали энтузиасты, знакомя с материалами из электронных носителей информации.

Немалую долю свободного времени «высокий гость» отнимал непосредственно у капитана – поскольку именно старший на корабле, как говорится, был «по чину» его высокопревосходительству.

Ради такого дела Андрей Анатольевич Чертов просто был вынужден самообразовываться по истории Российской империи, знакомясь с материалами уже по ходу.

Такие беседы кэпа с генерал-адмиралом, как правило, проходили в кабинете или малом конференц-зале. Нередко совещательно.

Но вот сегодня спокойно, за чаем, за мерцающим экраном компа и угасающим днём в иллюминаторе.

Алексеев выглядел немного бледноватым, а шумно дышать, видимо, это его обычная привычка.

Намедни, буквально вчера, его высокопревосходительство температурил «за тридцать восемь»… сегодня заметны лишь остаточные