В долине лотосов - Гу Хуа

Глава 2. Чудесный рассказ о паломничестве

Только в удивительную эпоху бывают удивительные дела. Но эти дела все же происходят в нашей священной стране, на реальной почве и сами вполне реальны, серьезны, хотя и отдают мистикой. Читателям, родившимся в новую эпоху, мое рассуждение может показаться странным, противоречивым, даже еретическим, однако ничего не поделаешь: я действительно имею в виду печальную страницу в истории нашей родины.

Секретарь партбюро объединенной бригады Ван Цюшэ вернулся из далекого путешествия на север, куда он ездил в составе группы областных и уездных работников сельского хозяйства. Для захолустного горного района Пяти кряжей это было неслыханным событием. Люди рассказывали, что, когда делегация уезда ехала в областной центр, где собирались все уездные делегации, ее везли на специальной машине, украшенной шелковыми лентами и красными флагами, под взрывы хлопушек и грохот гонгов и барабанов. А из областного центра их провожали еще торжественнее, специальным поездом. Что это за специальные машина и поезд, горцы не знали, пришлось снова спрашивать у отпетого правого Цинь Шутяня. Пока он сосал кровь из трудового народа, он много прочел, много повидал и вроде бы все понял. Так что он просто обязан отвечать на любые вопросы. Цинь Шутянь сказал, что специальной машиной обычно называется просторная, специально оборудованная машина или персональная машина какого-нибудь начальника, в которой он может спать, а иногда и устраивать небольшие совещания. Она похожа на чиновничий паланкин старых времен. Эти паланкины были очень затейливы и своим внешним видом свидетельствовали о ранге чиновника: от первого ранга, с изображениями драконов и фениксов (в таком паланкине можно было въезжать даже во дворец), до седьмого ранга, который соответствовал начальнику уезда. Персональные машины тоже делятся на классы и разряды, например уездный руководитель высшего уровня ездит на джипе с брезентовым верхом.

– Вы только послушайте этого типа! – ворчали некоторые крестьяне. – Вот уж действительно похож на камень из отхожей ямы: и тверд, и вонюч… Спросишь его о каком-нибудь пустяке, а он тут же разводит целую теорию и никогда не забудет лягнуть социализм!

– Я же не навязываюсь вам со своими объяснениями, вы сами спрашиваете! А едва начинаю отвечать, как обвиняете меня в каких-то нападках… Давайте-ка сделаем по-другому: не понимаете, так и не спрашивайте, я себе беды не хочу! – хмуро парировал Цинь Шутянь.

– Ну а что такое специальный поезд? – все же спрашивали крестьяне, и Цинь Шутяню приходилось объяснять, что это обычный поезд, вмещающий больше тысячи пассажиров, но опять-таки приспособленный для одного человека – например, заместителя главнокомандующего Линя, то есть Линь Бяо. Во имя удобства и безопасности столь значительной персоны в специальном поезде едет только он сам, его ближайшие помощники, врачи и охрана. В вагонах этого поезда можно есть, спать, работать, устраивать собрания. На всех станциях, переездах и мостах ему дают зеленый свет, сторонятся его, уступают ему дорогу. Позднее специальными поездами стали называть не только персональные поезда, но и поезда, перевозящие важные делегации и группы, поэтому путешествие секретаря партбюро Вана в специальной машине и в специальном поезде – вещь необычная, свидетельствующая о том, что его принимали на уровне первого секретаря провинциального ревкома!

Еще сельчане слышали, что, когда их секретарь вернулся в областной центр, его поезд радостно приветствовали революционные массы с флагами и хлопушками, а он помахивал им в ответ «драгоценной красной книжечкой» – цитатником председателя Мао. Этому он явно научился из киножурналов о заместителе главнокомандующего Лине и других руководителях страны. Помахивая цитатником, он звонко скандировал: «Да здравствует наше Красное солнце – председатель Мао! Десять тысяч лет жизни Красному солнцу! Десять тысяч раз по десять тысяч лет!» Потом сел в джип, присланный уездным ревкомом, и всю дорогу опять кричал: «Десять тысяч лет! Десять тысяч раз по десять тысяч лет!» В ревкоме его принимали и жали ему руку председатель, заместитель председателя, он и им твердил про десять тысяч лет. После обеда в уездном ревкоме джип доставил его прямо в Лотосы, так он и тут кричал: «Да здравствует! Десять тысяч лет!», только не очень громко, потому что уже осип.

* * *

Зимние дни коротки, и едва стемнело, как Висячая башня озарилась светом ламп. Одни кадровые работники или члены коммуны приходили поздравить Вана со счастливым возвращением, другие – доложить о делах, третьи – испросить указаний, четвертые – просто поглазеть да послушать. Один крестьянин, дочь которого ждала рекомендации объединенной бригады на какую-то работу, принес большой жбан бататовой водки и несколько закусок, поставил их на стол гостиной и пожелал секретарю Вану успешно смыть дорожную пыль. Ван Цюшэ очень обрадовался, тут же забыл об усталости и пригласил кадровых работников из бедняков и бедных середняков выпить с ним по чашечке. Простым и богатым середнякам оставалось только улыбаться и приветственно кивать головами. Счастливцы, допущенные к бататовой водке, подняли чашки и, «одаряя Будду чужими цветами», провозгласили тост за секретаря Вана, победоносно вернувшегося с севера.

– Товарищ Ван, говорят, вы ездили на специальных машинах и поездах, да еще ели специальные блюда… Проехали за месяц тысячи ли, только что на самолете не летали!

– Да, да, только на самолете и не летал. Но я слышал, что самолет – штука опасная, на три колеса не больно сядешь. Сейчас руководящие товарищи предпочитают ездить на специальных машинах и поездах…

– Вы много ездили, повидали мир, получили драгоценный опыт. Расскажите об этом!

– Да, Дачжай и другие образцовые коммуны – это красные знамена в сельском хозяйстве, опыта у них масса, вся страна должна учиться у них. Я, конечно, расскажу обо всем увиденном, пусть наше село снова станет образцовым!

– Верно, у каждой эпохи свои законы! – поддакнул кто-то из крестьян. – Раньше Танский монах на белом коне ездил в Индию за священными книгами, преодолел восемьдесят одно препятствие, а сопровождали его только три ученика: Царь обезьян, Благочестивый боров и Песчаный монах [28]. Теперь же наш секретарь Ван ездил на север за драгоценным опытом на разных машинах и сопровождали его десятки тысяч людей, прибывших изо всех уголков страны…

– Что, что? Ты, старик, видно, выпил много, невесть что болтаешь! Как можно сравнивать мое путешествие с паломничеством Танского монаха? Там – феодальные суеверия, а у нас – аграрная революция! Если б тебя начальство услышало, то…

– Товарищ Ван, наверно, наше село по сравнению со всей Поднебесной не больше ногтя?

– Да, Поднебесная велика, но и наше село не маленькое, а главное – очень важное. На этот раз из всего уезда было только три руководителя объединенных бригад… – осипшим голосом отвечал Ван Цюшэ, прихлебывая бататовую водку и жуя ароматный арахис, зажаренный в масле. Ему очень нравились все эти расспросы, похвалы, и он удовлетворенно улыбался.

– Товарищ Ван, говорят, что в Дачжай ежедневно прибывают на учебу десятки тысяч людей из разных мест? – вмешался один забулдыга.

– Верно, со всей страны. Даже представители нацменьшинств из Юньнани, Синь-цзяна и Тибета. Гостиницы, актовые залы, школы там вечно переполнены. Одних гостиниц там столько, что если вытянуть их в ряд, так подлиннее нашей главной улицы будет!

– А в Дачжае используют химические удобрения? – продолжал допытываться забулдыга.

– Это же образец, красное знамя для всей страны! Конечно, государство их снабжает. – Ван Цюшэ не мог понять, чем вызван такой странный вопрос. – А вообще-то они полагаются в основном на собственные силы…

– Я посчитал, что если каждый день туда приезжают хотя бы десять тысяч человек и каждый из них сходит в нужник, то одного этого добра хватит, чтобы удобрить восемьсот, а то и девятьсот му земли. Никаких химических удобрений не нужно!

Слова забулдыги вызвали всеобщий хохот. Ван Цюшэ посерьезнел и хотел было задать головомойку этому прохвосту с хорошим происхождением, но путаной идеологией, как вошел Ли Маньгэн. Во время движения «четырех чисток» его чуть не исключили из партии за то, что он прятал деньги новой кулачки Ху Юйинь, но поскольку он сам сдал эти деньги рабочей группе, признал свои ошибки и вел себя хорошо, его помиловали и только понизили в секретари правления объединенной бригады.

– А, секретарь Ли! Что же ты так поздно? От женушки не можешь оторваться? Еще немного, и пришлось бы за тобой посылать! – не вставая, важно произнес раскрасневшийся Ван Цюшэ, указал гостю на табуретку возле себя и налил ему водки. – Ну, что произошло в селе за тот месяц с лишним, пока я ездил на север?