Зажигая звезды: Алый рассвет - Дмитрий Ласточкин

Пизда ходячая, а думает, что уже княгиней стала, тварь!

— Успокойся, брат, а то мы так не доедем. — Гыргол-гыргын похлопал по плечу брата.

— Да спокоен я, спокоен! — некоторое время Алелекэ только сопел и смотрел на дорогу. — Гыр, раз так, то прокляни её! Как приедем, сразу проклинай! Хочу чтоб эта тварь мучилась, чтоб её корёжило, чтоб она умереть хотела, а не жить! А когда она к нам на коленях приползёт, чтоб мы её от этого избавили, тогда уж я ей всё припомню!

— Конечно, брат, сразу же займёмся этим. Ха, она мне на ногу плюнула — но этим она себя и погубила!

Вскоре они уже были в племени. Не мешкая, оба старика направились в чум шамана. Гыргол-гыргын развёл костёр, собрал травы в пучки, соскрёб с ботинка слюну Лизы и аккуратно сцедил её в крошечную сковородку, которую поставил на треноге в дым от сгораемых в костре трав. Упёршись в сковородку взглядом, стал монотонно напевать заговоры.

Это продлилось часа два, Гыргол-гыргын весь покрылся потом, воздух в чуме стал такой, чтоб неподготовленный человек потерял бы сознание, зайдя сюда.

— Всё! — облегчённо выдохнул Гыргол-гыргын, прекращая петь и вытирая пот с лица платком. — Теперь у неё всё тело ломить будет, язвы на коже и кровь изо всех дыр! Ха-ха-ха!

— Молодец, брат, я в тебя верил!

Я медитировал, когда вдруг почувствовал присосавшуюся ко мне пиявку-проклятье. Это ещё что такое⁈ А ну ка, к кому там нить от него ведёт…

Сделав пару печатей, увидел наложивших — в какой-то юрте из жердей и кож сидели два мох деда перед почти потухшим костром и чему-то радовались.

Вот суки! Это же они радуются, что меня прокляли! Ну-ну, сейчас я вас ещё больше порадую!

Быстренько изменил полярность проклятия, поменяв её структуру. Гыр-то вообще слабачок, да и знания его далеки от какой-то полноты. Так, что ему там сделать. Хм, я говорил, что ему не видать моей помощи, как своих ушей? Тогда это и используем! Ну, и автограф оставлю! Получайте! Я послал контрпроклятье обратно по связывающей нас паутинке силы, а потом обрубил её с себя.

— ААААААА! — Гыргол-гыргын вскочил на ноги, как в зад ужаленный, и начал бегать по чуму, крича и схватившись за голову. Даже в костёр посреди хижины запрыгнул, но, судя по всему, не заметил, что топчется по углям.

— Брат, что с тобой⁈ — Алелекэ подскочил к нему, пытаясь остановить, и это с трудом, но получилось.

— Она меня прокляла в ответ! Она тоже шаман! Но сильнее меня! Намного сильнее! — заорал Гыргол-гыргын, а потом отвёл руки от головы. — Смотри!

А посмотреть было на что! Уши шамана стали зеленовато-чёрными, от них шел запах гнили и разложения, слышимый даже сквозь стоявшую в чуме вонь. И чернота быстро ползла с середины ушей к голове.

— Олень-прародитель! И что делать⁈ — заорал Алелекэ, отпрянув от брата.

— Режь! Не будет ушей — не будет проклятия! Или я умру!

— Брат…

— Давай!

Выхватив из кучи разнообразных вещей у стены чума ритуальный костяной нож, Алелекэ торопливо, но чётко отрезал уши брата у самого основания. Брезгливо кинул их в костёр, чтоб эта гадость сгорела. Уши пыхнули, будто были не из плоти, а из пороха, а чёрный, густой дым поднялся над очагом и сложился в слова.

— «Приносите одного страуса раз в неделю — или сгниёте заживо! Ваша любящая внучка Лиза». — таким голосом, будто зачитывает свой смертный приговор, прочитал Алелекэ. Впрочем, это и правда был его приговор.

Показавшись, чёрный дым вылетел в дырку над очагом.

— Зря мы это затеяли, брат. — проблеял Гыргол-гыргын, зажимая кровоточащие обрубки ушей.

— Кто ж знал, что она шаманка… Не зря князя охмурила! — пнув шкуры на полу, добавил. — С утра пойду отбирать страусов!

— Не сильно злись, Алелекэ, хоть и слабая, зато это связь с ней! А где связь — там и помощь! Только подождём немного. Не с нами, так с внуками она подружится!

— Надеюсь, ты прав, Гыр.

Почувствовав, что всё сработало как надо, я улыбнулся и снова стал медитировать. В прошлой жизни я страусятины так и не попробовал. А вот теперь буду каждую неделю есть! С паршивых дедков хоть страусятины кусок!

Глава 15

Помедитировать мне так и не удалось, слишком уж что-то я взъярился из-за этих дедов. Ну что за уроды, эти Лизины родственники! И теперь мои, чтоб они всю жизнь гвоздями срали! Какой бы она выросла с таким окружением? Впрочем, этого сейчас уже никто не узнает. Надеюсь только, что в своём перерождении она найдёт счастье, в этой жизни она достаточно настрадалась, чтоб карма сработала.

Так что, поднявшись на ноги, я включил свет и подошел к мольберту. Хочу нарисовать что-то красивое. Развёл тушь, взял кисточку и стал рисовать.

Что самое красивое я знаю? Свою любимую с Континента Небесного Ветра! Её я и изображу. Добавлю ещё черт Тани, чтоб немного ей польстить, и было видно, с кого я это рисовал.

Чёткими, быстрыми штрихами я создавал изображение. Постепенно на мольберте стало вырисовываться лицо — женское, конечно же. Одна его сторона была чётко освещена и видна, красивая линия челюсти, щека, скулы, брови, ушко. Волосы, волнами уходящие назад. А вот вторая была будто в тени, невидимая, только лишь единичные штрихи обозначивали челюсть и скулы, давая волю воображению. Будто в одной женщине было сразу два человека, или светлая и тёмная сторона одной личности.

С особой тщательностью я рисовал губы и глаза. На губах была такая улыбка, которую можно одновременно принять и за любящую, и за презрительную, и за любую другую. А в глаза я вложил больше всего старания! Идеальные брови, миндалевидный разрез глаз, чёрные радужки с рассыпанными там и сям белыми точками отражений потустороннего света.

В этот рисунок я вкладывал и своё понимание законов духа. В прошлый свой рисунок, где дракон противостоял Небесам, я вложил только немного Астральной энергии, которую заметили бы только те, кто могут её чувствовать. Но с вложенным пониманием все люди смогут увидеть в картине что-то необычное, потустороннее! С каждой секундой, что на неё будут смотреть, она будет оживать, отражая мысли и чувства смотрящих. Главное, не перегнуть палку, чтоб картина не затягивал в себя слабые умы.

К утру я закончил.