Принцессы Романовы: царские дочери - Прокофьева Елена Владимировна Dolorosa

Великая княжна Екатерина Павловна, принцесса Голштейн-Ольденбургская, королева Вюртембергская

Екатерину считали самой умной из дочерей императора Павла. О ней говорили, будто она совместила в себе выдающийся ум Екатерины Великой и невыносимый характер Петра Великого. Ей прочили трон, даже хотели видеть ее правительницей России – под именем Екатерины III! Однако же для того, чтобы возвести на трон Екатерину, надо было свергнуть ее брата, императора Александра. А брата великая княжна любила – даже более страстно, чем положено любить братьев… Поэтому она отказалась от власти и предпочла любовь. Пылких чувств и амурных приключений в жизни этой великой княжны вообще было больше, чем у всех ее сестер вместе взятых. Словно она одна вобрала в себя всю страстность, которую природа должна была поделить между пятью сестрами.

Рождение великой княжны Екатерины Павловны едва не стоило жизни великой княгине Марии Федоровне. Благополучным разрешением мать была обязана своей свекрови. Врачи боялись навредить младенцу, который вполне мог оказаться столь долгожданным мальчиком, но императрица Екатерина решила, что жизнь ее благоразумной и плодовитой невестки все же ценнее жизни младенца, который может быть и очередной девочкой или вовсе родиться нежизнеспособным… Она приказала применить решительные меры – как она упоминала в другом письме, «молотить и мять живот роженицы»: то есть ребенка попросту «выдавили», что было, конечно, рискованно, однако мать и младенец были спасены.

11 мая 1788 года Екатерина II писала своему любовнику Потемкину: «Любезный друг, князь Григорий Александрович. Вчерашний день великая княгиня родила дочь, которой дано мое имя, следовательно, она – Екатерина; мать и дочь теперь здоровы, а вчерась материна жизнь была два часа с половиною на весьма тонкой нитке… Я матери спасла живот, ибо жизнь ее была в немалой опасности, от единого ласкательства и трусости врачей, и, видя сие, ко времени и кстати, удалось дать добрый совет, чем дело благополучно кончилось, и теперь она здорова».

Радостью от спасения невестки и внучки поделилась императрица и с постоянным своим корреспондентом бароном Мельхиором Гриммом: «Великая княгиня родила, слава Богу, четвертую дочь, что приводит ее в отчаяние. В утешение матери я дала новорожденной свое имя…»

Крещение великой княжны Екатерины Павловны произошло 21 мая в Царском Селе. В церковь малышку внесла статс-дама Екатерина Романовна Дашкова, в то время возглавлявшая Академию наук, а императрица даровала внучке орден Святой Екатерины. Сентиментальные особы вспоминали об этом, когда Екатерина Павловна подросла: дескать, знаком судьбы было то, что назвали девочку в честь ее великой бабки, в церковь ее несла одна из величайших женщин России и орденом ее наградили еще при рождении… Будто бы политическому уму и воле Екатерины суждено было вернуться в новом облике – ее красавицы-внучки.

Очаровательной внешностью великая княжна Екатерина отличалась с самого младенчества. Когда она подросла, ее называли «истинной красой царского дома и России». Тем более что старшие сестры, Александра и Елена, которые могли бы соперничать с ней красотой, к тому моменту уже скончались. А из оставшихся трех великих княжон Екатерина, бесспорна, была красивейшей.

В сентябре 1790 года императрица пишет о ней барону Гримму: «О ней еще нечего сказать, она слишком мала и далеко не то, что были братья и сестры в ее лета. Она толста, бела, глазки у нее хорошенькие, и сидит она целый день в углу со своими куклами и игрушками, болтает без умолку, но не говорит ничего, что было бы достойно внимания».

Год спустя ее мать, Мария Федоровна, в письме к своим родителям рассказывает о дочери: «Это маленькая красивая куколка, душка, очень смешная, как самая младшая, она избалованное дитя мамаши. Признаюсь, что я часто играю с ней, она так чувствительна к ласке…» Екатерина так и осталась любимейшей из дочерей Марии Федоровны. Они всю жизнь были очень близки.

Дмитрий Левицкий. Портрет великой княжны Екатерины Павловны

Великая княжна подросла и была передана, как и все ее сестры, под строгий надзор баронессы Ливен. Училась Екатерина лучше всех в своей семье. Она с легкостью говорила и писала не только на французском и немецком, но и на русском, что было редкостью для аристократок тех времен. Великая княжна изучала математику, историю, географию, политическую экономию и во всем преуспела. Равно как и в светских науках: великая княжна Екатерина Павловна была ловкой и отважной наездницей, грациозной танцовщицей, она играла на клавикордах, рисовала и даже увлекалась гравировкой, как и ее мать.

Чем старше Екатерина Павловна становилась, тем очевиднее были для окружающих ее достоинства. Один из современников писал: «…в ней нет нисколько женской пустоты, религиозной сентиментальности. Она обладает особенной силой мышления, во взоре светятся чистые мысли, высшие интересы».

И красотой великой княжны тоже все восхищались в один голос.

«Если бы я был художником, я послал бы вам только ее глаз, вы увидели бы, сколько ума и доброты вложила в него природа», – писал граф Жозеф де Местр, сардинский посланник в России.

«Она была настоящая красавица с темно-каштановыми волосами и необыкновенно приятными, добрыми глазами. Когда она входила, сразу становилось светлее и радостнее», – вспоминала Анна Петровна Керн, возлюбленная и муза Пушкина.

«Великая княжна Екатерина Павловна – красавица необыкновенная; такого ангельского лица и вместе с тем умного лица я не встречал в моей жизни; оно мерещится мне до сих пор, так что я хотя и плохо владею карандашом, но могу очертить его довольно охотно», – говорил известный театрал и мемуарист С. П. Жигарев.

Ее отец, император Павел I, тоже оказался одним из тех, кто высоко оценил духовные и интеллектуальные достоинства великой княжны Екатерины. Он едва не одарил свою четвертую дочь короной…

В 1801 году отношения императора со старшим сыном, цесаревичем Александром, испортились окончательно. Павел никак не мог простить Александру любви к нему Екатерины Великой и того, что императрица хотела короновать внука в обход сына, в обход его, Павла, так долго ждавшего корону! Александр, осторожный и дальновидный, вел себя покорно и скромно, и все равно Павел ему не доверял, и был даже момент, когда он подписал приказ об аресте старшего сына, будучи уверенным, что тот стоит во главе заговора против императора, против своего отца… Заговор действительно существовал, и Павлу предстояло пасть его жертвой. Но имел ли цесаревич какие-то отношения с заговорщиками – до сих пор не известно. В общем, Павел не хотел видеть своим наследником Александра, да и никого из своих сыновей. Он пригласил ко двору племянника своей жены принца Евгения Вюртембергского. И решил женить его на Екатерине Павловне, а потом назвать их своими наследниками. Евгению и Екатерине было по тринадцать лет. Конечно, их обоих подобный замысел только пугал, а Екатерину еще и сердил – она обожала своего старшего брата Александра! Евгений же был не в восторге от перспективы стать мужем этой надменной и агрессивной девицы, которую он уже тогда боялся… К счастью для всех, Павел I не успел привести в действие свой замысел: вскоре он был убит в том самом Михайловском замке, который несчастный император выстроил как свою личную крепость, куда, по его мнению, никакие злоумышленники пробраться не могли. На трон взошел Александр I. И Екатерина, и Евгений вздохнули с облегчением. По отцу Екатерина не горевала. Впрочем, о нем горевали только самые младшие дети, не успевшие познать на себе «прелести» его взрывного нрава, да супруга Мария Федоровна, верно и нежно любившая Павла, несмотря на его измены и на чудовищное поведение в последние годы.

* * *

«Екатерина Павловна, сестра императора… будь ее сердце равным ее уму, могла бы очаровать всякого и господствовать над всем, что ее окружало. Прекрасная и свежая, как Геба, она умела и очаровательно улыбаться, и проникать в душу своим взором. Глаза ее искрились умом и веселостью, они вызывали доверие и завладевали оным. Естественная, одушевленная речь и здравая рассудительность, когда она не потемнялась излишними чувствами, сообщали ей своеобразную прелесть. В семействе ее обожали, и она чувствовала, что, оставаясь в России, она могла играть самую блестящую роль!» – заявляла графиня Роксана Эдлинг, фрейлина великой княгини Елизаветы Алексеевны.