Книга будущих адмиралов - Митяев Анатолий Васильевич

Из воспоминаний Б. П. Мансурова

«Лейтенант Бирюлёв сам рассказывал мне некоторые подробности о смерти Шевченки: он всегда сопровождал его вместе с Петром Кошкой в качестве телохранителей, как Кошка при мне выразился.

Бирюлёв уже одолжен был один раз Шевченке за спасение жизни, ибо на одной из предшествующих вылазок сей последний без оружия бросился на целившегося в упор на Бирюлёва французского стрелка и схватил его за горло так удачно, что повалил на месте и сам остался невредим, тогда как выстрел штуцера оторвал Бирюлёву только ножны. В ночь на 20 января, когда Бирюлёв бросился в траншее на неприятельских стрелков, Шевченко увидел, что на его командира направлено в нескольких шагах штуцеров 15, которых сей последний не замечал; в одно мгновение Шевченко локтем и плечом свалил Бирюлёва с ног и в ту же минуту упал, раненный пулей, которая попала ему в грудь и вылетела около крестцовой кости…»

Как видишь, читатель, матрос Шевченко был не менее отважен, чем офицер Бирюлёв. Однако орден матросу не полагался. Орденами награждались только дворяне. Для рядовых и унтер-офицеров был знак ордена Св. Георгия – вначале одной степени, а позже – четырёх. Его называли Георгиевским крестом. После победы Великой Октябрьской социалистической революции были упразднены чины и сословия, а также старые ордена, но не был упразднён Георгиевский крест – награда простых патриотов, таких как Игнатий Шевченко и Пётр Кошка.

Бутаков Г. И.

Георгиевским крестом награждались и целые подразделения. В таком случае на роту выделялось от 5 до 10 крестов. Нахимов предлагал матросам самим назвать храбрейших и достойнейших. Этот маленький штрих в нравственном портрете адмирала для нас с тобой, читатель, очень важен. Другие командиры поступали иначе: рота тянет жребий, и счастливый «нижний чин» получал «георгия». Для большинства офицеров солдаты и матросы были не людьми, а военным имуществом. Уважительное отношение к ним считалось предосудительным, недостойным дворянина. Нахимов же требовал от офицеров ценить матросов, считать их товарищами по оружию.

Из рассказа лейтенанта В. И. Зарудного о разговоре с П. С. Нахимовым

«…Пора нам перестать считать себя пометщиками, – говорил адмирал, – а матросов крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами, он же наводит орудие на неприятеля; матрос бросится на абордаж, ежели понадобится; всё сделает матрос, ежели мы, начальники, не будем эгоистами, ежели не будем смотреть на службу как на средство удовлетворения своего честолюбия, а на подчинённых – как на ступени для собственного возвышения. Вот кого нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбцы, а действительные слуги отечества…»

В то время в стране жило как бы два совершенно различных народа, несхожих и по социальному положению, и по жизненным интересам. Одному – богатому меньшинству – было дано всё, у другого – неимущего большинства – всё отнято. Но обездоленные, униженные люди ни за что не хотели отдать чужестранным захватчикам землю, на которой так тяжело жили. Земля была родная. И невечно было жить на ней в мучениях. Этим объясняется героизм Игнатия Шевченко и тысяч ему подобных, этим объясняется и почитание адмирала Нахимова – его деятельность отвечала интересам простого народа.

В феврале 1855 года П. С. Нахимов назначается временным военным губернатором Севастополя, а месяц спустя за отличия в обороне города его производят в адмиралы. Теперь ему стало легче руководить обороной, уже не нужно было убеждать и умолять вышестоящих начальников отдать то или другое распоряжение, он многим распоряжался сам.

По-прежнему круг его дел был необычайно широк. Вот ему встретились матросы – несут обед в медном нелужёном котле. Пища в медной посуде делается ядовитой. Надо приказом запретить пользоваться нелужёной посудой.

Неприятель начал стрельбу по пароходам новыми зажигательными ракетами. Надо сообщить всем командирам способ тушения ракет.

Пароход «Крым» подавил артогнём неприятельскую батарею, Нахимов сам наблюдал за стрельбой. Надо поблагодарить командира и команду.

Ранены храбрые молодые лейтенанты. Адмирал посылает в госпиталь лакомства для них. Изувечены ядрами матросы с кораблей его эскадры, кто без руки, кто без ноги вернутся в свои деревни. Надо передать им с адъютантом деньги. В подобных случаях кошелёк Нахимова открыт для них. У него не было семьи, и почти все деньги, какие он получал, тратились на помощь младшим офицерам и матросам.

Неприятель подвёл траншеи к самым бастионам, подтащил орудия. В ближнем бою главное – упредить противника. Нахимов отдаёт приказ, в котором просит быть особенно бдительными на рассвете, чтобы не пропустить момента, когда вражеские артиллеристы станут снимать щиты с амбразур: в этот момент и надо бить по ним метким огнём из своих пушек.

Жёнам и детям матросов нечего есть в осаждённом городе. Нахимов добивается у царя разрешения зачислить семьи моряков на военное довольствие.

Нет ядер. Их везут за 900 вёрст из Луганска. Дохнут волы, ломаются в степи телеги, вся дорога усыпана брошенными снарядами. Надо посылать своих офицеров, чтобы ускорить подвоз…

Между тем ряды защитников города всё таяли и таяли. Особенно много погибло моряков. Они отдавали свои жизни, чтобы не был отдан врагу Севастополь. Уже не существовало русского Черноморского флота, но, как выводятся птенцы в крепком гнезде, корабли вывелись бы в надёжной Севастопольской гавани. Надо было отстоять это орлиное гнездо.

Было 28 июня – 300-й день высадки неприятеля в Крыму, 267-й день бомбардирования города. Тогда и случилось, чего так боялись севастопольцы.

Из письма П. И. Лесли родным. 30 июня 1855 года

«Грустно мне писать это письмо, дорогие мои друзья, но что же делать? И вы, вероятно, ещё прежде получения этого письма знали о незаменимой потере, которую испытал наш Черноморский флот. 28-го числа в 6 часов вечера ранен штуцерной пулей Павел Степанович Нахимов, и ранен в голову, так что рана чрезвычайно опасна, но что грустнее для меня – это то, что он ранен на моей батарее. Вот подробности этого несчастья… Осмотревши работы неприятеля с одной стороны, и, так как моя батарея расположена полукругом, он пошёл на другую сторону и, взойдя на барбет, устроенный для полевых орудий, начал осматривать работы, и хотя его предупреждали, чтобы не высовывался слишком, но он, как и постоянно 10 месяцев, не поберёг себя и продолжал осматривать работы, совершенно высунув из-за мешков голову, несколько пуль просвистело мимо, но он не обращал на них внимания и продолжал смотреть; наконец какая-то проклятая ударила его в голову, и удар был так силён, что Павел Степанович моментально упал навзничь без чувств. Все окружавшие его так и охнули, и у всех опустились руки. Я побежал поскорее за носилками и потом уже увидел, как его сносят с моей батареи. Между прочим, кровь из раны струится, я схватил свой носовой платок и перевязал им голову Павла Степановича. Когда его принесли на перевязочный пункт, устроенный на кургане, то там сделала ему настоящую перевязку сестра милосердия, которая живёт у нас на батарее. Откуда Павла Степановича отвезли на Северную сторону в дом, и к этому времени успели собраться доктора… Рана его вот какая: пуля ударила выше правого глаза и вышла позади виска. Страдание должно быть очень сильно… Вы, конечно, можете себе представить всё наше горе, когда всеми любимый, как отец родной, и уважаемый, как хороший и справедливый начальник, уже не в состоянии распоряжаться нами, а мы без него сироты; он один только у нас и остался, который заботился о нас и поддерживал дух. Матросы жалеют его, как отца родного; они знают его давно и знают, как он о них всегда заботился; всё своё довольствие раздавал им. Курган наш – это проклятое место, где был убит Корнилов, ранен Павел Степанович и убит также Истомин, хоть и не на этом самом кургане, но он был начальником на нём всё время. Итак, мы лишились всех трёх адмиралов, на которых имели огромную надежду… Но и десять адмиралов не сделают того, что делал один Павел Степанович…