Итоги № 45 (2013) - Итоги Итоги

Впрочем, я ведь и в Москву приехал, толком не зная русского языка. По-русски мы разговаривали только с Никифоровым на тренировках, плюс четыре урока в неделю в школе. Все остальное общение проходило на литовском. Когда приехал, ничего не понимал, но потом привык. А вот Малахову пришлось куда сложнее. Он был более скромным, разговаривать стеснялся. Предпочитал все делать молчком: пришел на тренировку, поработал, ушел домой. Американцы все время приставали ко мне: «Почему Владимир с нами не разговаривает? Он что, пренебрегает?»

Поначалу я в Америке ничего не понимал. Не знал, что сколько стоит. Свой первый контракт я подписал на сто тысяч долларов в год. Для меня это были огромные деньги. Сто тысяч, представляете! Сразу снял со счета пять тысяч долларов, свернул деньги в рулончик и положил в карман рубашки. Думаю: «На пару дней, наверное, хватит». И отправился на клубном автобусе в поездку с командой. Ребята заметили, что деньги торчат из кармана, поинтересовались, куда мне столько. «На всякий случай, купить что-нибудь», — отвечаю. У них от удивления лица вытянулись. В Америке наличные используются редко, все крупные покупки оплачиваются через банк.

Первые два года за океаном мы с Малаховым чудили, конечно. Американцы только пальцем у виска вертели. Они ничего не понимали, видели в нас каких-то инопланетян. А мы просто наслаждались жизнью. Так, сразу после приезда в Нью-Йорк я купил кожаную куртку от «Версаче» за три тысячи долларов. С бахромой на спине и на рукавах, как у ковбоя. Думаю, ну теперь я крутой! Прихожу в раздевалку, тренер спрашивает: «Дарюс, ты где свою лошадь оставил?» Ребята так прямо смехом и залились. Вскоре встал вопрос о приобретении машины. Малахов к тому времени уже купил BMW 850 — двухместный автомобиль, который шел по цене Ferrari. Я не хотел отставать и взял BMW 740. Когда мы перед тренировкой подкатили к стадиону на новых тачках, все партнеры рты разинули. Они-то ездили на старых драндулетах. Стали допытываться: «Дарюс, у тебя зарплата 100 тысяч в год, а ты покупаешь машину за 70. Зачем?» Ну как им объяснишь…

— Однажды вы из-за машины даже в тюрьму угодили.

— Было дело. Как-то раз поехал на машине в бар. Он находился в пяти минутах от дома. Думаю, доберусь как-нибудь. Посидел, выхожу из заведения, навстречу — женщина-полицейский. Говорит: «Ты пьяный, за руль не садись. Оставь машину здесь, вызови такси». А там глухомань жуткая, такси не докличешься… В общем, подождал я, пока она скроется, и полез в автомобиль. Только тронулся, вижу: сзади полицейская машина. Оказалось, та дамочка решила проследить за мной и, когда увидела, что я не внял ее совету, села на хвост. Думаю: «А-а, женщина, не догонит», — и начал набирать ход. Она включила мигалки. Я разогнался и в темноте проскочил свой поворот, в тот момент за мной гналось уже семь полицейских машин. Когда я затормозил, они эффектно, на полной скорости встали полукругом — прямо как в детективном фильме.

Выхожу, решаю действовать, как в России: «Привет, ребята, я известный хоккеист…» А мне — руки за спину и наручники. Говорят, сильно дыхни в трубку, и мы тебя отпустим. Ну я и дыхнул… У меня тут же отобрали ремень от брюк и шнурки и на всю ночь запихнули в камеру предварительного содержания. Там сидели такие же, как я — за езду в нетрезвом виде и за другие правонарушения. Все бы ничего, но холод в камере жуткий. Специально так сделано, чтобы люди трезвели. В итоге утром агент вытащил меня из этой дыры.

— В Советском Союзе хоккеисты пили больше, чем в НХЛ?

— Когда я только приехал в Америку, разницы почти не было. У нас квасили серьезно, но раз в неделю. А в НХЛ некоторые ребята пили почти каждый день. Хлестали пиво, как молоко. Сейчас — другое дело. Нынче игроки почти не пьют. Хоккей стал совсем другим, контракты выросли в десятки раз. Люди получают по 2—3 миллиона в год, зачем им рисковать такими деньгами? То же самое и с курением. Раньше после матча сборная загружалась в автобус, так дым шел даже из окон. А сейчас в ней ни одного курильщика нет. В «Айлендерс», когда я только туда пришел, человек шесть хоккеистов курило. Теперь — ноль, зеро.

— Вы мелькнули в одном из эпизодов культового фильма Алексея Балабанова «Брат-2». Как попали на съемки?

— Все устроили мой одноклубник по «Питтсбургу» Алексей Морозов и его агент Александр Дьяченко, сыгравший в фильме две роли — охранника босса и его брата-близнеца хоккеиста. Слышал, сейчас он в российском кинематографе резко пошел в рост. Утром перед игрой у нас была раскатка, подошел Морозов: «Можешь сняться в паре кадров?» Я подъехал к борту, сказал герою Бодрова: «Привет, меня зовут Дарюс», — и все. Эпизод записали с первого дубля, никаких повторов не было. Тогда же мы немного пообщались с Бодровым, хороший парень. Очень жаль, что он погиб…

— После распада СССР вы отдали предпочтение выступлениям за Россию, а не за независимую Литву. Трудно ли было перенести негативный резонанс, который после этого последовал на родине?

— Честно скажу, отношение ко мне в Литве сложное. Журналисты в основной своей массе пишут обо мне хорошо. А вот в комментариях читателей часто встречается: зачем вы рассказываете про этого предателя? Он ведь родину продал! Считается, что Сабонис, Куртинайтис и Хомичус, победившие на Играх-1988 в Сеуле, были вынуждены играть в составе сборной СССР. Иначе на Олимпиаду они бы никогда не попали. А у меня, дескать, был выбор, за кого выступать — за Россию или за Литву. В Вильнюсе около «Siemens-арены» есть аллея олимпийских чемпионов республики. Моя фотография там отсутствует. Конечно, обидно…

При этом никто не хочет понять, что никакого выбора у меня не было. Литва — это не Латвия, профессионального хоккея здесь нет. Перед Играми-1992 мне сказали: хочешь попасть в сборную, подпиши бумаги. Я поставил свою подпись, даже не раздумывая. Во-первых, манила Олимпиада. А во-вторых… Знаете, я очень люблю свою республику, это моя родина. Но в хоккей я научился играть благодаря Советскому Союзу. Если бы его не было, не было бы и искусственного льда в Электренае. Наш каток построили за счет электростанции, возведенной не на литовские деньги, а на средства из бюджета СССР. В городе десять тысяч жителей, половина из них бурно отмечала победу сборной СНГ на Олимпиаде в Альбервилле. Отец рассказывал, что после окончания финального матча весь наш дом выскочил на улицу, кричал от радости, обнимался.

— Вы сказали, что семейным магазином занимается жена. У вас нет задатков бизнесмена?

— Знаю многих спортсменов, которые думали, что они крутые инвесторы. Вкладывали деньги в разные проекты, а в итоге остались без штанов. В отношении себя иллюзий не строю, я ведь этим никогда не занимался. Часть денег у меня вложена в акции шведских фирм, но основной капитал сосредоточен в семейной фирме Livly. Ее название образовано из имен моих дочерей-близняшек — Лив и Лилли. Детской одеждой мы занимаемся пять лет, и только сейчас дело начало приносить прибыль. Самым известным клиентом компании стала принцесса Швеции Виктория, которая в прошлом году родила и приобрела одежду для малышки у нас в магазине. Естественно, не случайно: наши близкие друзья поддерживают отношения с королевской семьей. Вы же понимаете, без знакомств в современном мире — никуда. Этим летом вторая шведская принцесса, Мадлен, вышла замуж за американца. По заказу королевского двора Лиза сшила целую коллекцию для ее маленькой племянницы, в которую та была одета во время торжественной церемонии бракосочетания.

— А вы сами знакомы с принцессой Викторией и ее мужем?

— Ну, принц здесь такой… Я раньше с ним в одном спортивном клубе занимался. Он там был одним из совладельцев и генеральным менеджером. Когда принцесса пришла в зал подкачаться, этот парень стал ее личным инструктором по фитнесу. Вот и дотренировался до принца. Он нормальный парень, но очень холодный и скучный — как и все шведы. Принцессу Викторию я встречал один раз. Крепкая, сильная барышня, пожала мне руку — чуть не сломала. С ее младшей сестрой моя жена находится в хороших отношениях. Они вместе организовывали девичники перед ее свадьбой. Кроме того, несколько лет назад в Майами мы познакомились с Элин Нордегрен, которая была замужем за знаменитым гольфистом Тайгером Вудсом. В общем, можно сказать, что наша семья входит в элиту шведского общества (смеется).

— Вы назвали шведов холодными и скучными. Как же вы — такой эмоциональный и импульсивный — живете в этой среде?

— Я работаю над собой. Веду дневник, в котором пишу о себе и своих недостатках. Чтобы определенные черты характера искоренить, сначала их нужно назвать вслух. Но как только оказываюсь на стуле перед компьютером, начинаю засыпать. Поэтому, наверное, и в школе я учился не очень хорошо: всегда дремал во время уроков. То же самое — и с характером. Стараюсь успокоить себя, не метаться по улицам как угорелый. Иногда получается, хотя внутри все кипит. Например, едешь в машине, тебя подрезают. Забываешься, позволяешь эмоциям вырваться наружу. Мчишься как бешеный, пытаешься догнать обидчика, устроить ему выволочку. Потом спохватываешься: «Зачем я это делаю?! Не нужно учить этого человека, пусть едет дальше». И становится очень стыдно…