Шеф гестапо Генрих Мюллер. Вербовочные беседы. - Грегори Дуглас

С. Убив их?

М. Нет, депортировав. Затем начал развиваться промышленный комплекс в Аушвице, и возникла острая нужда в рабочих на нефтяных заводах и предприятиях по изготовлению резины, не считая всех этих мелких фабрик, которые перемещали туда. Поверьте мне, там была большая необходимость в рабочих руках, которая стала быстро возрастать. Гитлер хотел избавиться от евреев, а СС нужна была рабочая сила, так что эти две идеи были быстро объединены… Такое решение стало самым очевидным… и нежелательные евреи были отправлены на восток работать.

С. Иными словами, в рабство.

М. По сути, да. Конечно, мы нанимали для работы большое число французов, бельгийцев и прочих. О да, они были вполне свободны и могли уйти, когда истекал срок действия их контракта, и им платили за работу. Но бесплатные рабочие-евреи были гораздо привлекательнее, чем дорого оплачиваемые иностранцы, а значит, чем больше евреев, тем лучше.

С. Но какое это имеет отношение к коммунистам в Париже?

М. Я как раз перехожу к этому. Я прибыл в Париж, как уже говорил, чтобы решать проблемы и координировать работу. Я сумел выяснить, что командующий войсками во Франции, Генрих фон Штюльпнагель, – «мягкий франкофил» и совершенно неэффективен. Он обвинял евреев и коммунистов в нападениях на его людей, и кое-какие обвинения нашли подтверждение и у французской полиции, и у СД. Но он мало что делал для прекращения этого, и делал плохо. Мой комментарий в конце совещания сводился к тому, что если этих террористов нельзя удерживать под контролем, их надо изолировать, депортировать или расстреливать, смотря какое решение покажется наилучшим. По возвращении в Берлин я отчитался перед Гейдрихом и предложил заменить командующего. Гейдрих согласился. Гиммлер назначил начальником СС и полиции в Париже Оберга, а место Генриха фон Штюльпнагеля занял его кузен, Отто, который служил вместе с Обергом во время войны 1914 года, так что все считали, что они будут хорошо сотрудничать. Пока всё шло хорошо. Примерно в это время Гейдрих и Эйхманн обсуждали план начала депортации французских евреев на восток. Он был предложен для изучения французской полиции в Париже, потому что это была стандартная практика – вовлекать в данный процесс местную полицию и администрацию. Опять же – чем дальше, тем лучше. Затем, после обсуждения программы организованной депортации, в июле была создана французская антиеврейская полиция. А как раз перед этим, в июне, Гейдрих погиб в Праге в результате нападения британцев, из-за чего его пост главы РСХА оказался вакантным. Из-за неясности, кто займёт этот пост, в Берлине возникла суета и страшная бюрократическая неразбериха. Хотя Гейдрих и занимал в Праге пост губернатора (протектората Богемии и Моравии), он оставался и начальником РСХА, и когда он погиб, его служба походила на потревоженный муравейник. Вот вам ещё одна вводная. Примерно в середине июля я получил срочный вызов от Гиммлера с приказом немедленно явиться к нему… мол, возникли кое-какие проблемы, которые близко касаются меня самого. Оказалось, что 16 июля французы, позвольте мне подчеркнуть – французы, по собственной инициативе провели в Париже облаву на евреев, проявив публично страшное варварство. Около 15 000 евреев были бесцеремонно схвачены французской полицией и втиснуты в парижский велодром без пищи, воды и санитарных удобств. В дополнение ко всем этим неприятным обстоятельствам там оказались и совсем маленькие дети, и хуже всего было то, что французская полиция явно получала садистское удовольствие, избивая младенцев и стариков без разбора. Затем нашу полицию известили о том, что произошло и что теперь мы можем забирать евреев. Никакого официального разрешения на эти действия не дали, транспорт не был организован, и всё это дело в целом выглядело чудовищно. Однако по-настоящему меня взбесило то, что эта свинья француз, руководивший антиеврейской-полицией в Париже, по имени Даркье де Пеллепуа, заявил, что он только выполнял мои приказы. Гиммлер был недоволен, потому что не только католическая церковь, но и Международный Красный Крест были уведомлены о случившемся, а Гиммлер ненавидел огласку. Я заверил его, что не имею к этому делу ни малейшего отношения, и пообещал разобраться с происшедшим раз и навсегда. Я приказал Эйхману немедленно явиться ко мне и устроил ему разнос. Тот стал валить всю вину на погибшего Гейдриха, утверждал, что это Гейдрих велел ему посодействовать французам с депортацией евреев на восток. Он клялся, что ничего не знал об акции, проведённой французами, но напомнил мне о нашем решении привлекать местную администрацию. Это была правда, но лично я никогда не отдавал таких приказов и не допустил бы подобного. А вся история была просто отвратительной со всеми этими вопящими младенцами, которых избивал французский конвой, и стариками, которые кончали жизнь самоубийством, не имея неделями ни воды, ни пищи. Я потребовал объяснить, каким образом моё имя оказалось связано с этими позорными действиями. Он сказал, что не знает, и тогда я позвонил Даннекеру в Париж и тоже прижал его к стенке. Ух, как же он юлил и извивался! Я говорил тогда в январе, что евреев нужно депортировать, и СД поймало меня на слове. Я пригрозил, что немедленно отзову его в Берлин и ему вправят мозги, если он сейчас же не разберётся с этим. У меня есть стенограммы совещаний, проходивших тогда, в январе, и там нет ни слова о том, что французы издевались над заключёнными евреями, и особенно о том, что они хватали маленьких детей. Я дал ему один час, чтобы прояснить это дело, в противном случае пообещал прислать за ним людей ещё до захода солнца. Эйхман сидел рядом, слушая весь разговор, и теперь он тоже был напуган. Я сказал ему, что если он имеет ко всему этому хоть какое-то отношение, он присоединится к Даннекеру. В действительности же Эйхман не был связан с этим, за исключением того, что именно он организовал спрос на рабочих, но я не позволил ему соскочить с крючка, пока дело не улажено. Даннекер тут же прислал мне отчёт и звонил мне, должно быть, раз двенадцать, в состоянии крайней паники. В отличие от Эйхмана, он заранее отдавал себе отчёт в том, во что это выльется, и он был очень дружен с Кнохеном из СД, который в то время отвечал за наши контакты с французами. Кнохен был человеком Гейдриха, но теперь, после смерти Гейдриха, у меня не было причин беспокоиться. В конце концов, Гиммлер согласился, что я не причастен к этому, но и Кнохену он ничего не сделал, потому что не хотел осложнений с Обергом. Я же, с другой стороны, имел возможность рассчитаться с Даннекером, который был моим подчинённым.

С. Вы его расстреляли?

М. Гораздо хуже. Я перевёл его из парижской роскоши на скромные болгарские радости. Не думаю, чтобы ему там очень нравилось. Когда он пожаловался на низкий уровень жизни, я предложил ему переместиться в лагерь, что очень расширит его знание жизни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});